Хельмут Крауссер - Сытый мир
Эта продавщица оказалась действительно очень милой. В бутылку влезло четыре чашки, но она посчитала нам только за три, поскольку кофе уже остывший.
Всё вдруг погружается в некую идиллию, от который я становлюсь недоверчивым — в ожидании подвоха.
Поравнявшись с университетом, мы сворачиваем в Английский сад. Трава ещё сырая от утренней росы, и солнце пока жеманничает. Великолепный завтрак на траве. Учащённо пыхтящие бегуны трусят мимо нас, и можно выкрикивать им вслед непристойности. Юдит показывает мне белочку. Ну и что, думаю я, ну белочка, что из того, и делаю вид, что смотрю на эту зверюшку. Юдит таращится ей вслед так, как будто не может оторваться от увлекательного фильма.
— Может быть, я подамся в Испанию, — говорит она.
— Ты говоришь по-испански?
— Нет.
— Если ты подашься в Испанию, то я отправлюсь в Марокко! Тогда мы сможем слать друг другу письма бутылочной почтой, с одного берега на другой.
— О да. Экономия на конвертах и на марках!
— Точно. Надеюсь, мне найдётся чем заполнить все выпитые бутылки.
Она молчит и жуёт. Я тоже молчу и жую. Крыжовенное желе капнуло ей на палец и сейчас стечёт. Я успеваю его слизнуть. Я ненавижу желе. А солнце наливается чувством собственного достоинства, закатывает рукава и расталкивает облака в стороны. Парк пронизан бирюзовым светом. Мы едим, опустошаем бутылку с кофе и предаёмся мечтам, привалившись друг к другу. Я чувствую себя блаженно, как самый пошлый обыватель. Десять лебедей бы обрыгались.
Юдит запускает мне в волосы пятерню.
— Ты мне нравишься! — говорит она.
Так просто, так красиво, так неуместно. К чему это?
— Выкинь из головы. Что толку от этого? Мы с тобой продержимся вместе ещё сто восемьдесят марок. А потом ты уедешь домой.
— Нет, не уеду.
— Ну, определись сама, чего ты хочешь.
— Что-то ты весь почернел!
— К счастью, чёрный — мой любимый цвет!
— Чёрный, — говорит она, — это не цвет!
— Да что ты!
— Да-да, мы это недавно проходили на занятиях по рисунку!
— Не верь всему, что тебе говорят в школе.
— И всё-таки я права!
— Никто у тебя это право не отнимает, потому что оно никого не интересует.
— Пожалуйста, не говори так больше!
— Как?
— Так надменно!
Такого мне уже давно никто не говорил. Может быть, потому, что меня уже давно никто по — настоящему не слушал.
— Знаешь что, Юдит?
— Что?
— Ужасно хочется открыть тебе одну тайну!
— Пожалуйста, за чем же дело стало?
— Проблема только в том, что у меня нет никакой тайны, во всяком случае никакой подходящей, да даже и завалящей нет. Есть только один тайник. Он находится здесь, в этом парке. Там у меня хранятся кое-какие вещички. Хочешь взглянуть?
— Ну, если тебе позволит совесть…
— Мне всё равно надо туда зайти — побриться. Чтобы не зацеловать твою мордочку до крови!
Она смеётся, а я прижимаю её к себе. Она кажется такой свеженькой. Не какой-нибудь там переработанный продукт быстрого приготовления. Немодифицированное качество, без добавления сахара и консервантов. Она целует меня. Налги губы осторожно касаются друг друга, испытующе посылают вперёд кончики языка и пробуют на вкус. Исследовательская экспедиция. Как это эротично! Ничего похожего я не испытывал уже очень давно. И вот наши губы раскрываются. Мы медленно, но ритмично покачиваем головами и проникаем внутрь чужого рта. Мы обмениваемся нашей слюной. Это чудесно. Это очень возбуждает. Мой язык странствует внутри её рта, совершая полукруг по её зубам. Тккие белые мелкие зубки. Я хотел бы стать куском янтаря, золотым и тёплым, чтобы ты увязла в нём!
Теперь я знаю, что это такое.
Обычно хочется такой встречи, которую можно уподобить вскрику, рвущемуся из глубины души. Наутро после такой встречи не чувствуешь раскаяния, а улицы снова приобретают приглашающий вид. Если хочешь большего, если начинается проклятие поиска счастья, то улицы тотчас являют тебе свои осколки стекла, громко смеются, а если ты упорствуешь, настаивая на своём, они засмеют тебя до смерти. Но каково, если ты сам смеёшься вместе с улицей? Если ты сам изгаляешься в шутках на смертном одре так, что медсёстры загибаются от смеха? Это благородно. Если тебе это удаётся. Я охотник за счастьем. На том стою. Но я не безумец. У меня всего лишь шизофрения поэта-модерниста. Поэтому я хочу сейчас быть янтарём, искусственным янтарём. Который послужит в моих целях.
Её язык утягивается назад.
— Кто ты? — спрашивает она.
Ишь, чего захотела! Губа не дура. Спрашивает, словно о времени поутру справляется.
Что на это скажешь?
— В пять лет я был впервые влюблён, после этого провал памяти, в двадцать погиб, а в двадцать три помудрел от старости. Сейчас я в запоздалой зрелости и с удивлением жду, что ещё со мной произойдёт.
— Не знаю, с чего в этом списке и начать.
— И правильно: со мной лучше кончать. Я человек конца.
— У меня такое чувство, что ты прячешься.
— Мне очень жаль.
— Ты что-то скрываешь, я чувствую это.
— Я могу спустить брюки и показать. Больше мне прятать пока что нечего.
От этого предложения она отказывается и впадает в размышления. Возможно, в порядке факультатива она изучала в школе психологию. Так мне кажется.
Я снова придвигаю свой рот к её губам, и успешно. Горячий, раскалённый янтарь, девочка, отныне ты моя. Моё укрытие, моя маска. Ещё один поцелуй.
Который снова прерывает она.
— Скажи, откуда ты черпаешь смысл жизни?
— А это ещё что за предмет? Вы это, наверное, проходили на уроках по этике?
— Нет. Скажи!
— Погоди…
Она смотрит на меня. На моём колене сидит муха. Я медленно прицеливаюсь рукой и стремительно пускаю это оружие в ход. Потом подношу к лицу Юдит раздавленную муху.
— Вот видишь, жизнь этой мухи теперь решительно не имеет никакого смысла!
— Бэ-э!
Я обхватываю её бедра. Мир мог бы прямо сейчас взорваться на куски, против этого нечего было бы возразить. Девочка, я тебя хочу. Твоя жизнь без меня не имеет смысла! Хе-хе…
Мы шагаем в сторону моего озерца. Мой тайник действительно хорошо замаскирован. Правда, зимой он станет непригоден. Но до зимы ещё далеко. Я намыливаю лицо и бреюсь прямо над поверхностью воды.
Юдит с интересом смотрит на этот процесс и роется в вещах, разочарованная масштабом открытой тайны.
— Ийе, а это что такое?
Она извлекает из пакета перламутровую опасную бритву и опасливо держит её двумя пальцами.
— Да на ней кровь…
— Нет, это, наверное, ржавчина. От сырости.
— Лучше выбрось её! У неё такой ужасный вид.
— Ах… она мне дорога как память. Мне подарил её отец. А ему, в свою очередь, она досталась от его отца.
— И всё равно вид у неё ужасный.
Хорошо, по существу она права. Я от моего отца больше ничего не сохранил — почему же храню именно бритву? Я вышвыриваю этот предмет в озеро, размахнувшись как следует. По воде пошли круги.
Когда я смотрю на воду, меня охватывает страх божий. Терпению воды можно позавидовать. Юдит гладит меня по гладким щекам.
— Ну, что будем делать теперь?
— От таких вопросов тебе надо отвыкать. Иначе наступит скука смертная.
Я потискал её титечки. Она рассмеялась.
Мы автоматически выбрали путь в сторону Леопольд-штрасе. Чем шире улица, тем она притягательнее.
На Мюнхенской Свободе мы издали увидели мою семью. Они там околачивались в полном составе.
Это вызвало у Юдит неприятные воспоминания, и она внутренне напряглась.
Кто-то ударил меня по плечу. Я вздрогнул от испуга.
Но то был Том. Это хорошо. А ведь мог бы оказаться и Ирод.
Почти в аккурат на этом самом месте он перерезал горло пятому младенцу.
Том с восхищением разглядывает Юдит и подмигивает мне.
Я представляю обоих друг другу и утверждаю, что Том парень что надо. Юдит делает вид, что верит моим словам.
— Что вы собираетесь делать? — спрашивает Том, продолжая подмигивать.
— Мы не хотим видеть остальных, — отвечаю я. — Мы сейчас не от мира сего.
— Э?
Мы обходим площадь Свободы стороной. Идём вдоль Герцог-штрасе.
— Здесь когда-то был игровой клуб, — рассказываю я, кивая на бело-зелёный оштукатуренный фасад. — Я часто выполнял в нём роль крупье. У них там был босс, его звали Бернд Флах. Толстый человек с розовыми ушами, очень милый и немногословный. Недавно я узнал, что он застрелился. Жаль, он не раз ссужал меня деньгами.
Мы переходим на другую сторону, на Кайзер — штрасе.
Том держится как бы сам по себе и исчезает в супермаркете. Выходит оттуда с двумя банками пива.
— Захотелось пить! — объясняет он, одну банку предлагает Юдит, но та отказывается, зато я её беру, и мы с наслаждением присасываемся к пиву.
