Гарри Гордон - Пастух своих коров
— Бог помочь.
— Спасибо, — вяло сказала Нелли. — Вроде июнь, а горит всё. Воды вон в колодце — на донышке. Насос забивается…
Исчерпав тему, она вопросительно уставилась на Георгия.
— А вы от Машки? Нажаловалась, небось?
— Вы это о чем? — рассеянно спросил Георгий. — А что, Володя дома?
— Володя уехал. На похороны. Родственник у нас умер. Вроде и старый, а все равно жалко.
— А вы почему не поехали?
Нелли досадливо помяла поясницу.
— Да ну, не люблю я похорон. А вы, собственно, по какому вопросу?
— Вы, вероятно, слышали, что деревня собирается строить…
— Митяй — это еще не деревня, — усмехнулась Нелли. — Уж не знаю, какие он преследует интересы, только он нам не указ.
— Но не только ведь Митяй. Еще Леша Благов…
— Ой, Лешка-то, Лешка! Вообще умора!
— Еще Шурик с телевидения…
— А этот! Несет в своем телевизоре что ни попадя. Красуется. Уши вянут. А правда, что он женился на…
— И еще — Яков Семеныч. И я, наконец.
— Вот вы порядочный человек, — Нелли стянула резиновую перчатку и помахала рукой. — Вспотела вся. Вы порядочный человек, хоть у нас и не прописаны. Зачем вам это надо?
— Так вы примете участие? Или Володю дождаться?
— Причем тут Володя? — помрачнела Нелли. — Нет, мы не увлекаемся.
— Чем? — не понял Георгий.
— Ну, всей этой божественностью. Святостью. Мы, медицинские работники, материалисты: Бог дал, Бог взял.
— Не понял, — заинтересовался Георгий.
— Я вам вот что скажу, — рассердилась Нелли. — Я хирургическая сестра. У меня на руках каждый день умирают люди. Куда ваш Бог смотрит!
— Бог, между нами, создал людей бессмертными. Мы сами себе навредили первородным грехом…
— Не надо. Я никогда не грешу. Не так воспитана, — покраснела Нелли.
«Какая тоска», — подумал Георгий и стал следить за коршуном, планирующим над лесом. Тот высоко зависал, стоял неподвижно, плавно кружил над чем-то, снижался и вновь зависал. От верхушки сосны отделился ворон, крупным махом пошел навстречу. Коршун исчез.
— Взять хотя бы Чечню, — долетел издалека голос Нелли.
— Чечню оставьте, — поспешно сказал Георгий. — Мы так зайдем далеко.
Чечня ныла и не заживала на душе Георгия вот уже лет сто пятьдесят, если не более.
— Послушайте, — устало сказал Георгий. — Бог не лекарь. Скорее бакенщик. Видели вешки на реке? Красная означает мель, белая — фарватер. Помни об этом и плыви как хочешь. Вот и весь Бог. А если он, по-вашему, лекарь — так ему ведь платить надо.
— Да, — оживилась Нелли. — Как платят нашему брату — хоть ложись и помирай. Если бы не приватные доходы…
— Вот видите! А Бог не бюджетник. Он лечит исключительно блатных. Зато блатным может стать каждый. Стоит только обратиться. Засим — всего хорошего.
— Постойте. А что, вы уже обошли кого-нибудь? Дают?
— Дают.
— А есть список? Можно посмотреть? Просто любопытно.
— Нельзя, — жестко сказал Георгий. — Тайна вклада.
От напряжения у Георгия стянуло затылок, заболели плечи, как после тяжелого физического труда. Солнце стояло высоко, воздух от жары искривлялся над землей, искажал травы. Испарения срывали пух с одуванчиков, парашутики вздымались, сверкая на фоне дальнего леса, и исчезали в белом небе.
Хотелось все бросить, хотя бы на сегодня, но дело есть дело, тянуть нельзя, пока Митяй не остыл. Предстояло зайти к Андрею Ивановичу, а это, вроде, не так противно.
Андрей Иванович в этом году вышел на пенсию, но в его слегка погрузневшей фигуре угадывался молодой шкодливый очкарик. Он прикинулся, что не догадывается о цели визита Георгия, повел его по участку, хвастая своими новостройками.
— А вот в этом теремке я тещу держать буду. Она у меня, красавица, будет в окошке сидеть с резными наличниками. Я электролобзик купил. Пойдем, покажу наличники. Узор сам нашел в каком-то каталоге. Там, правда, вологодские кружева. А что теперь делать — времени много. Вот — баню смастырил. Не хуже, чем у Митяя. Давай помоемся?
— Да погоди. Я сейчас был у Нелли, это что-то!..
— Наш Георгий был у Нелли, — запел Андрей Иванович, — сунул хмели ей сунели!..
Из дома выглянула жена Зина, покрутила пальцем у виска, приветливо поздоровалась.
— Совсем сдурел, старый.
— Да, так я почему про Неллю. Достала она меня. Нет ли у вас чего… вмазать?
Андрей Иванович потупился.
— С этим — к Зинке. Тебе она нальет. Я думаю.
— Георгию — налью. А ты давай, включай свой лобзик.
Граммов тридцать все-таки досталось Андрею Ивановичу.
Георгий, выпив стопку, зажмурился. Расправились легкие, наполнились кислородом, вздымали Георгия над грешной землей. В висках перестало стучать, пальцы перестало покалывать…
— Я всю жизнь обличал коллективизацию, рыдал над страданиями раскулаченных, но куркульская психология — это смертельно.
— Георгий, так что там с часовней, насколько реально? — спросила Зина.
— Я думаю, вполне. Я, собственно, и пришел…
— А кто строить будет? — спросил Андрей Иванович.
Он стоял в позе начальника, слегка расставив ноги, склонив набок голову и глядя в пол.
— Я — зодчим. А рабочих найдут.
— А у тебя есть строительное образование?
— Строительного нет, — рассмеялся Георгий, — зато — опыт филолога и литератора.
— Не понял, — нахмурился Андрей Иванович.
— Шабашки! Кроме того, я лично построил уже две часовни. Профи, можно сказать.
— Я почему спрашиваю, — серьезно сказал Андрей Иванович. — Я инженер-строитель с сорокалетним стажем. Был и начальником ОКСа, и замом по строительству… Все это не так просто. Одной документации…
— Не боись, Иваныч, — засмеялся Георгий и добавил со славкиной интонацией: — Нынче куполов не делают. Секрет утерян. Ничего. Прорвемся.
— Смотри, — сказал Андрей Иванович, — тебе жить. Что от меня требуется?
— Ты, Андрюша, как выпьешь, так ничего не понимаешь, — покачала головой Зина. — Деньги нужны. Понимаешь? День-ги!
— Пойдем, порешаем, — Андрей Иванович обнял Георгия за плечо и повел по дорожке, выложенной метлахской плиткой. Вскоре они вернулись.
— Зина, принеси пятьдесят долларов. В бумажнике. И налей нам по чуть-чуть, за успех нашего безнадежного предприятия.
Когда Георгий ушел, Андрей Иванович снял очки, заморгал и потер переносицу.
— Мы договорились, — сказал он, — что остатки материала — ну, там бревна могут быть, обрезки, доски наверняка останутся — я заберу. Все равно, не я, так Нашивкин утащит.
«Кто еще остался? — вспоминал Георгий. — Белявских нет, Матросовых нет, а Надежда в этом году и вовсе не появлялась. Остались Крыльцовы, а те, слава Богу, по пути».
Витька Крыльцов сидел на лавочке у калитки. Завидев Георгия, обрадовался:
— Вот ты-то мне и нужен, — заявил он и стал подавать лицом непонятные знаки. — Пойдем к машине, там что-то с трансмиссией…
Галя, его жена, остановилась с тяжелым березовым бревном на плече и крикнула издали:
— Что он в машинах понимает?
— Понимает, — заверил Витька и снова стал мять лицо.
— Понимаю, — откликнулся Георгий.
Витька открыл дверцу горбатого «Запорожца» лет сорока, неизвестно как здесь очутившегося, среди бездорожья. В салоне было душно, как в бане, зеленая муха, бившаяся в изнеможении о стекла, пулей вылетела наружу. Он приподнял сиденье, достал наполовину опорожненную бутылку и страстно прошептал:
— Давай!
Пить горячую водку, согнувшись в духоте, было так нелепо, что Георгий рассмеялся. Отказаться было нельзя — Витька терпеливо сидел у калитки, высматривал случайного прохожего. Это было безнадежнее поплавочной рыбалки.
Когда они вышли из машины, Галя стояла уже у забора.
— Денег не дам, Жора, и не проси. Мы люди простые, крестьяне, нам поклоны бить некогда — вкалывать надо. Это у вас в Грузии — палку воткнешь, и мандарины повырастают.
— Это ты-то крестьянка? — удивился Георгий. — Ты же в Москве живешь и на фабрике работаешь, если не ошибаюсь, мастером.
— Все равно крестьянка. Видишь, бревна какие таскаю, пока этот тунеядец собутыльников отлавливает. Допили хоть?
Витька ошеломленно покачал головой.
— Горе мое луковое, — нежно сказала Галя, — пидорас вонючий! Нет, правда, Жорка, мы вот матери дров наготовим — и назад. И когда еще приедем… На хрена нам твоя церковь!
— Нет так нет, — согласился Георгий. — Зато честно.
Яков Семенович тесал из березового столбушка кормовое весло.
— Нашивкин заходил, — сказал он, не отрываясь от работы. — Ты его обошел, он обиделся.
— Ох ты. А я никак не мог вспомнить, кого забыл. Было такое ощущение. И что?
