Лексикон света и тьмы - Странгер Симон

Проходит неделя.

Две.

Наконец по почте приходит ответ. Пока Риннан пальцами разрывает конверт, он словно отрывает пласты скуки, бессилия и приоткрывает щель в другой мир, в другую жизнь. Отказ. К службе не годен.

Риннану приходится перечитать письмо несколько раз, чтобы удостовериться, что в нём действительно написано то, что написано. Без объяснений. Етить колотить. Может быть, всё же из-за роста?

Но разве Зимняя война – это конкурс долговязых? Неужели надо быть в два метра ростом, чтобы нажать на курок? Или под два метра, чтобы водить машину? Врываться в дом? Стрелять в неприятеля?

Да нет, конечно. Ярость, ярость кипит в нём.

И всё равно он оказывается не готов к унижению, что настигает его на улице спустя несколько дней, когда по дороге домой он проходит мимо компании парней, которые гуляют с девушками, мечтая произвести на них впечатление. И один из них шепчет в спину Риннану, но достаточно громко, чтобы тот услышал:

– Говорят, Риннана не возьмут на войну, пока не построят маленьких танков.

Вот же гады.

Паразиты долбаные!

Вот бы бошки открутить всем этим говнососам!

Размазать по их мордам эти ухмылочки, все, все они гады, и те, что на улице, и те, что во всяких там конторах и министерствах. Врезать бы этим удачливым красавчикам, которые НИЧЕГОШЕНЬКИ не сделали, а всего только родились с нормальным телом.

Вы у меня поплатитесь, думает Хенри, идя дальше с опущенными глазами. Наступит день, когда я перерасту этот сраный город, стану большим человеком, получу высокий пост, вот тогда вы у меня попляшете. И может быть, я позволю вам на коленях вымаливать у меня разрешение просто задать мне вопрос.

ВОТ ПОГОДИТЕ! – кричит всё у него в груди. – ВОТ ПОГОДИТЕ!

K как Кипа, или ермолка.

Впервые я услышал, как эти слова произносят вслух, в бассейне города Барум одним зимним днём в конце прошлого века. Я, согласно сезону синевато-бледный, был облачён в купальные шорты, хотя в ту пору я вообще коротких штанов не носил, поскольку считал, что мои ноги, из-за которых я постоянно комплексовал, смотрятся в них ещё более тощими, чем они есть на самом деле. Тем не менее я стоял посреди зимы в шортах в бассейне, поскольку записался на курс спасения на воде, прохождение которого давало мне летом работу в развлекательном клубе для детей в Калвёй, рядом с Осло. Подойдя к бассейну, я сразу приметил девушку, сидевшую у бортика, она была тут единственным одетым человеком. Мне хватило одного взгляда понять, что между нами возник импульс, хотя она нисколько не походила на ту, которую я, что называется, искал. Юная, коротко стриженная, с ясными карими глазами, в чёрных брюках и тёмно-синем батнике. Мы только посмотрели друг на друга, может, чуть дольше принятого зацепившись взглядами, и она вернулась к разговору с подругой, стала рассказывать, что всё у неё хорошо, вот обзавелась молодым человеком, и я помню, что сразу ощутил острое разочарование. Я подумал, что вечно со мной так, значит, нечего в её сторону и мечтать. И тут же принялся болтать с приятелем, о чём, не помню, видимо, обсуждалась какая-то сцена из фильма или книги, короче, стою я рядом с бассейном и силюсь вспомнить, как называется та шапочка на голове у евреев, слово вертится в уме, но мне не даётся. И в этот момент девушка переключает внимание на меня и говорит: «Кипа, или ермолка».

Оказалось, она отвечает за весь этот летний лагерь, хотя вообще-то собирается провести в Норвегии только лето, а потом вернуться доучиваться в Испанию. У неё была необычная фамилия, Комиссар, и не успело ещё лето кончиться, как она разорвала прежние отношения, мы стали парой, и она решила остаться в Норвегии. Я переехал к ней. Мы путешествовали, учились, поженились. У нас родился ребёнок, и ещё один, и вот уже двадцать лет мы вплетаемся друг в друга, всё прочнее и прочнее.

К как Карта Европы, по которой расползается война, разевая пасть и зарясь на всё большие куски, как если бы кто-то держал под картой зажжённую спичку, прямо под Германией, и от жара пламени карта сначала потемнела бы и на ней пропали все дороги, а потом внезапно полыхнула, зияя расширяющейся дырой, поглощающей город за городом, страну за страной.

К как Крик на улице под окном спальни, с которого для Риннана начинается война. Он открывает глаза, садится. Видит, что Клара стоит у окна голая, наполовину завернувшись в занавеску, и тоже кидается к окну и выглядывает наружу. Он проснулся, как у него часто бывает, с полной эрекцией, причиндал торчит наискось вверх. Риннан наконец разбирает, что именно кричат. Нападение на Норвегию. Война пришла к ним.

Наконец-то, думает Хенри, натягивая подвернувшуюся под руку одежду. Наконец-то! Он выскакивает из дому, даже не позавтракав. Уж в этот-то раз они не будут вякать, что он не вышел ростом. Теперь они возьмут его как миленькие, а если начнут задавать вопросы, то он расскажет про свой огромный шофёрский стаж. Кто ещё во всём городе умеет ездить так же быстро и безопасно? Кто ещё в этой части Норвегии знает наперечёт каждый ухаб и каждый поворот так же, как знает их Хенри Оливер Риннан, сперва разъезжавший с приятелями по всем окрестностям в поисках танцулек, а теперь изъездивший вдоль и поперёк весь Северный Трёнделаг с товарами на продажу?

Никто!

Никто, никто, никто, вот правильный ответ, один только Риннан, и они – все! – ответ знают, и в этот раз им без Риннана не обойтись.

Хенри получает форму. Их просят по возможности брать старые комплекты, но хрена лысого он на это согласится. Особенно когда новенькая форма громоздится тут ящиками. Хенри находит свой размер – никаких проблем с этим нет, его размера есть даже несколько комплектов, – начинает переодеваться и сразу чувствует, как меняется, потому что военная форма как раз и создаёт настоящего мужчину. Хенри надевает брюки, застёгивает позолоченные пуговицы кителя, зашнуровывает ботинки и с первого взгляда на своё новое отражение в зеркале знает, что сможет сделать что угодно, решиться на всё, что только от него потребуется.

Его назначают в норвежское подразделение в Санднесмуен, в секретную группу, которая прячется на хуторе. Он ведёт грузовик на аэродром, сперва вместе со всеми заталкивает в кузов оружие, ящик за ящиком, а потом садится за руль, жёсткий пластик, шофёрские перчатки вцепляются в руки, и он чувствует опасность, исходящую от ящиков со взрывчаткой в кузове. Которая только и ждёт, чтобы ей дали развернуться: подожгли и помогли добраться до немецких солдат и убить их.

Как же ему нравится такая жизнь! Спать, как равному, рядом с другими. Рассказывать солдатам истории, слушать радио, обсуждать последние новости с фронта.

Так проходит неделя. Потом вторая.

Затем они получают известие, что Норвегия капитулировала. Что трусы-южане сложили оружие, теперь всё кончено, их просят сдаться.

Они получают ПРИКАЗ так сделать. Хенри пытается убедить остальных продолжать борьбу, говорит, что они могут создать партизанский отряд, но поздно, внезапно повсюду немецкие солдаты в мышиного цвета шинелях и с пламенным взглядом голубых глаз.

Капитуляция обескуражила всех его друзей. Они деморализованы, сломлены, пали духом и ни к чему не годны. Подразделение в одночасье расформировывают, всех солдат доставляют в лагерь для военнопленных, устроенный немцами в Сносе.

Хенри стоит у холодной металлической решётки, уперевшись в неё лбом и руками, и ждёт. Ждёт в грязи и скуке. В огромной общей спальне. На протяжении нескончаемых, тягучих и пустопорожних дней и ночей. Но через какое-то время его фантазия просыпается и начинает работать.

Меняет происходящее.

Он представляет, как они с товарищем обезвреживают охранника ударом камня по голове. Проползают под решёткой, добираются в потёмках, прячась за деревьями, до стоянки немецких грузовиков, которые перевозят партию оружия. То что надо! Никем не замеченные, залезают в кузов и берут по автомату. Сидят тихо, прижав подбородок к коленям. Грузовик едет в Тронхейм. Как только он первый раз останавливается, они выпрыгивают. Но шофёр замечает их в боковое зеркало и кидается в погоню, в руке у него револьвер. Тогда Хенри поднимает автомат, даёт очередь, немец падает, а Хенри бежит, петляя между деревьями.