Лексикон света и тьмы - Странгер Симон
Хенри, по счастью, удалось обуздать нервы, и он рассказывает. Ободрённый взглядом комиссара, он расслабился и теперь думает только о том, как лучше рассказывать, хотя в этом-то он мастер ещё со времён кафе трезвенников, вот и сейчас слушатели тянутся к нему, теперь его дело – выдавать им правду по крохам, затягивать их в силки, выкладывая дорожку из кусочков хлеба. Он видит по их глазам, что они заглотили приманку и клюют историю слово за словом, пока он готовится ошеломить их самым главным.
Они довольны, изумлены, он поразил их воображение, это он видит по лицам, а Герхард Штюбс по-отечески лучится гордостью. Когда Хенри замолкает, они делают ему предложение куда более роскошное, чем он видел в мечтах.
Немецкая полиция безопасности хочет взять его на службу. Ему надо будет собирать сведения обо всём подозрительном и обо всех, на кого можно подумать, что они заняты чем-то запрещённым. Например, незаконно хранят радиопередатчик или поддерживают в войне не ту сторону. Они хотят, чтобы Хенри стал их глазами и ушами, как формулирует это Штюбс, а потом докладывал им всё.
– Как агент? – спрашивает Хенри.
– Как агент, – кивает Штюбс и улыбается дружески. Кроме того, они хотят, чтобы Хенри проник в Сопротивление.
Выяснил, где они прячутся, где хранят оружие, и сообщил всё Штюбсу.
Кличка Лола.
Жалованье – сто крон в неделю, это больше, чем он имел в спортивном магазине в самые лучшие времена. Плюс неограниченный доступ к сигаретам, продуктам, на которые введены карточки, и алкоголю.
Герхард прижимает сигарету ко дну пепельницы и большим пальцем придавливает, сминая.
– Вам, Риннан, наверное, нужно несколько дней на обдумывание? – спрашивает он.
Риннан мотает головой и говорит, что тут и думать не о чем. Они жмут друг другу руки. Обсуждают формальности. И Хенри выходит из номера 302 и идёт к лифту.
Двери кабины закрываются, Хенри так хочется заорать от распирающего его восторга, что он едва сдерживается, но, пока чудо техники везёт его вниз, просто любуется своим лицом в зеркале. И видит в горящих глазах ослепительный триумф.
В холле он проходит мимо человека за конторкой, не взглянув на него, потому что кто тот такой? Невесть кто, студентишка или уволенный работяга, может, пьяница. Консьерж что-то говорит, но Хенри не сбавляет широкого шага, у него упала пелена с глаз и увеличилось поле зрения, он прямо ясно чувствует это.
Он толкает дверь и выходит в тёплый летний вечер, который пахнет сиренью и травой, духами и сигаретным дымом. И только теперь он видит, что изображает бронзовая скульптура. Ни фига себе, это ж Феникс, думает Хенри и, воодушевившись, легонько гладит птицу по голове.
Хенри не посвящает Клару в детали того, чем ему предстоит заниматься, потому как – ну что она в этом понимает? Но он говорит ей другое: что они спасены, он получил важную должность референта-краеведа для высшего руководства немцев в Трёнделаге. Он просит пока хранить это в тайне. Потом сообщает, сколько ему за это будут платить, и видит, как озабоченное выражение на её лице сменяется улыбкой. У них дочка новорождённая и ещё старший сын. Клара должна будет записаться в Национальное собрание, но это вообще не проблема, говорит она, потому что теперь многим приходится так делать, чтобы как-то жить при новом режиме.
Она прижимается к нему, Хенри чувствует тепло её тела и закрывает глаза. Но главное ощущение, разрастающееся в нём, – это облегчение.
Утром он просыпается, уже зная, что надо делать. После завтрака он идёт и покупает себе наряд на вечер: тёмно-коричневый костюм, напоминающий униформу Штюбса. Потом садится в машину и едет прочь из города, по петляющей дороге, на тот хутор, где несколько месяцев назад его арестовали немцы. Как будто всё в его жизни было частью единого большого замысла. Всё случившееся с ним прежде привело к нынешнему его положению.
Какая удача, что немцы его тогда арестовали! А двойная удача в том, что он успел засветиться здесь как шофёр и оказался посвящён в подготовку акций саботажа, пока сеть ещё не ушла в подполье. И как же это пригодится сейчас тайному агенту!
Хенри паркует машину во дворе, между жилым домом и сеновалом, и видит в кухонном окне девочку, она стучит деревянной лопаткой по оконному переплёту, пока не приходит мать и не снимает её на пол. Сразу вслед за тем дверь дома распахивается, и во двор выходит мужчина в резиновых сапогах и пальто, накинутом поверх видавшей виды рабочей одежды. Крестьянин несколько секунд всматривается в Хенри, наконец узнаёт его и говорит:
– О-о, тебя выпустили?
Хенри серьёзно кивает.
– Да, к счастью, продержали всего две недели и отпустили, – бодро отвечает он и энергично пожимает протянутую ему руку.
– Знали бы они, что нам известно, – продолжает он тише и улыбается заговорщицки.
Беседа принимает серьёзный оборот.
– Оружие в безопасности?
Крестьянин кивает, и глаза у него загораются.
– Да уж, знали бы они о нас… – говорит он, тоже понизив голос, и хитро улыбается.
– Можешь показать, где оно спрятано? – спрашивает Хенри.
Хозяин заводит его за амбар, там заросли крапивы и малинник. Только если знать и специально присматриваться, можно заметить, что у некоторых кустиков крапивы согнуты головки, так что видна более светлая изнанка листьев с густыми ворсинками.
– Два метра под землёй, – говорит он.
– Отлично! Надёжно спрятано, – отвечает Хенри и хлопает хозяина по плечу. – Для Сопротивления чрезвычайно важно, чтобы оружие хранилось тут и дальше. Можно?
– Да.
– Большое тебе спасибо за мужество.
– Да ладно, пустяки, – отвечает крестьянин тихо, но Хенри замечает, что он польщён, горд и прячет улыбку.
– Я от всего сердца. Именно благодаря мужеству таких, как ты, мы победим немцев и вышвырнем их из страны.
Крестьянин кивает в ответ. Хенри дружески хлопает его по плечу, как верного товарища, и идёт к машине.
– Да, вот ещё что… – вполголоса произносит Хенри, распахивая дверцу машины.
– Что?
– Здесь могут объявиться люди из Национального собрания или другие норвежцы, переметнувшиеся на ту сторону. Будут разнюхивать-расспрашивать. Важно ничего им не рассказывать. Надеюсь, ты и сам это понимаешь.
– Ну ещё бы, – говорит крестьянин. – Я ни одной живой душе не скажу.
Хенри Риннан садится в машину и натягивает шофёрские перчатки. Заводя мотор, он радостно представляет, как будет доволен его немецкий шеф, когда он доложит ему о тайнике с оружием в первый же день службы. Как шеф гестапо улыбнётся ему и кивнёт из-за стола. Я всё разведаю, мысленно говорит Риннан, до всего докопаюсь. У него уже и блокнот есть, куда он будет записывать всё подозрительное: и мелочи, и что посерьёзнее. Хенри прикидывает, в какие бы магазины и кафе ему имело смысл заглянуть. В каких местах собираются коммунисты и сопротивленцы? Он им всем покажет! Покажет, что лучшего агента, чем он, не найти.
К как Коммунистическая угроза.
К как Концлагерь.
К как Казнь.
K как Красивые часы, у тебя было несколько пар на выбор, и ты никогда не проходил мимо любимого магазинчика часов, а обязательно заглядывал, приветствовал еврея-хозяина и любовался новыми часами, новыми деталями и всякими новыми красивыми вещицами; потом ты шёл в «Кофейню» на втором этаже.
K как Корабельные краны в гавани Тронхейма, где громоздятся склады, похожие на огромные ящики, и ритмично бьётся о бетон подёрнутое рябью иссиня-чёрное море, а волны выталкивают наверх тракторные покрышки, висящие вдоль причала. Я вижу тебя, идущего здесь как-то утром, когда солнце светит наискось, отпечатывая длинные тени огромных кранов, высунувших за край причала длинные стальные носы. Утром, заполненным скрипом и визгом механизмов. Воплями. Свистом какого-то мужика на причале. Я вижу, как ты идёшь вниз, к набережной, но останавливаешься поболтать с капитанами шхун. Ждёшь… и вот во фьорд медленно, раздумчиво входит корабль. Зрелище завораживает почти так же, как огонь: с фьордом ничего не происходит, корабль просто медленно-медленно продвигается всё ближе и ближе к причалу, но чем дольше ты за ним наблюдаешь, тем больше твой интерес. Оранжевый корпус вспарывает море. Стая чаек кружит над кораблём до тех пор, пока опытные птицы не постановят, что кормом здесь не разжиться. Маленькие фигурки на палубе, люди толпятся у борта и смотрят на город. Всего этого достаточно, чтобы ты остановился и следил за кораблём до тех пор, пока он не пришвартуется к причалу, сдавив скрипящие под его напором огромные резиновые покрышки. Потом судно фиксируют на месте, привязывают толстенными верёвками, как будто сплетёнными великанами для собственных нужд. Эти верёвища приходится сначала связывать друг с другом с помощью обычных верёвок, а только потом накидывать на кнехт на причале и затягивать.
