Элла Фонякова - Хлеб той зимы
Но моей щеки касается… легкий поцелуй (?!). Я озадачена, а Вовочка, зардевшись, стремительно убегает.
Ну и ну! Ненормальный он, что ли?
На другой день Вовочка встречает меня бледный и решительный.
— Леночка, я тебе все скажу. Я люблю тебя уже целую неделю. И буду любить всю жизнь. Когда вырасту, мы обязательно поженимся.
Свидетелем этого объяснения был весь класс. Что тут поднялось!
— У-у-у! А-а-а-а! Жених и невеста, соленое тесто! Ленка дура, хвост надула! Жених и невеста, соленое тесто!.. Неоила Зеноновна, Климчук на Комаровской женится!
Какой позор! Я не знаю, куда глаза девать, сижу, вжав голову в плечи.
Никогда, никогда эти уроки не кончатся… Проходу мне не дадут теперь. Даже Зойка презрительно помалкивает. Что делать?
И хотя, признаюсь, мое недоверчивое сердце дрогнуло от нежданного признания, я грубо, глотая слезы, прошипела Вовочке в лицо:
— Ты, слышишь, заткнись раз и навсегда, дурак!
Так я предала своего рыцаря. А он? Ничего не ответив, взял мою руку и — при всех — поцеловал ее…
Невзирая на общий бойкот, Вовочка по-прежнему провожал меня домой, тихонько подкладывал в парту красивые старинные открытки, изредка совал коротенькие записочки: «Я тебя люблю», или «Ты красивая». И — что было самым невероятным — за обедом приберегал для меня свой компот!
…Через год мы расстались с ним — Вовочка перешел учиться в другую школу.
А сейчас, когда мой сын старше Вовочки на три года, мне думается: сколько истинного благородства было в этом голодном восьмилетнем малыше! Он уже тогда был настоящим мужчиной: пронес свои чувства сквозь издевательства и насмешки. Простил меня, предавшую его…
В баню
— В баню! В баню! Завтра мы идем в баню! Мама, представляешь, в ба-ню!
Мама представляет. Еще бы, ведь мы не умывались по-настоящему всю зиму.
К этому культпоходу, объявленному школой, мы готовимся как к большому событию.
У соседей раздобывается мочалка, предмет, совершенно было исчезнувший из нашего обихода. А мыло? Хорошего мыла дома нет. Черно-сизый «хозяйственный» обмылок, которым пользуется вся наша коммуна, разумеется, не годится для такого торжественного случая.
— Идем на барахолку, — решительно говорит мама. — Возьмем из энзе последний тюбик с витамином «С» и обменяем.
Надо знать мою маму, относившуюся ко всякой блокадной купле-продаже с отвращением, чтобы понять цену этому поступку.
На барахолке мы долго бродим, зорко приглядываясь к сверточкам, разложенным на тротуаре. Наконец — удача!
У одной тетки в руках сверкает разноцветная обертка душистого мыла «Кармен», с которой победоносно взирает на толкучку горделивая синьорита.
Интуиция подсказывает нам, что делать. Мы с независимым видом приближаемся к тетке и молча, уверенно протягиваем ей тюбик с витамином.
Она, также потрясенная, вручает нам мыло. Зинаида Павловна, правда, ругала нас потом, утверждая, что за этот витамин мы могли бы приобрести по крайней мере персидский ковер.
Но к чему нам ковер?
С вечера я в нетерпении. Складываем банные принадлежности. Рубашечку.
Трико. Чистое платье. Самое лучшее наше махровое полотенце в широкую полоску. Белый платочек, повязать им голову. И — два крохотных бутерброда.
Этот «завтрак» упрятывается как можно дальше в одежду, чтобы, не дай бог, я не потеряла его по дороге. В яркую пластмассовую мыльницу — под розовый мрамор — бережно погружается «Кармен».
Школа гудит всеми пятью этажами. Поход в баню — общий, ведут и первые, и вторые, и десятые классы. Настроение у нас приподнятое, благостное.
Длинной колонной, построившись по четверо, мы приближаемся к вратам чистилища — кособокой, распаренной от влаги, занозистой двери, над которой прибита заржавленная вывеска — «Бани».
— Наверное, тут много бань, — предвкушаю я, — и мы все прекрасно разместимся (до войны-то меня всегда купали дома, в ванной, жарко натопив медную колонку).
Но меня ждет разочарование. Баня всего одна — и очень тесная. Два отделения, каждое из которых не больше нашей комнаты. И скверный предбанник со скользким холодным полом, уставленный запотевшими шкафчиками. Но, тем не менее, — здорово! Сейчас будем мыться! Я сяду на лавочку и попрошу Зойку потереть мне спину — ведь, по слухам, в бане все только тем и занимаются, что мылят друг другу спину.
Однако через пять минут становится ясно, что можно рассчитывать только на свои силы. Ребят в предбаннике все прибавляется. Узелки с бельем, не влезая в шкафики, громоздятся один на другой, превращаясь в настоящую свалку. Бутерброды! Мои бутерброды! Их раздавят! В полном отчаянии я ныряю в гору тряпок, ощупью отыскиваю свою сумку. Тем временем уже впускают в мыльню, около которой мельтешит толпа маленьких дикарей с острыми коленками и торчащими ключицами. Поскальзываясь, догоняю свой класс, так и не рассеяв страшной тревоги.
Что творится в мыльне! Шаек уже и в помине нет, голые спины с грязными подтеками крутятся, яростно проталкиваясь к медным кранам. Из кранов попеременно идет то ледяная вода, то неукротимой струей бьет крутой кипяток.
Визг, вопли, хохот, плач, попискивание, всплески, шлепки. Ад кромешный!
Зойка растворилась в клубах пара… Я просто представить себе сейчас не могу, как мне удалось тогда помыться и даже вспенить на голове с помощью прекрасной «Кармен» белоснежную шапку. Тем более, что действовать приходилось лишь одной рукой, ибо второй надо было крепко сжимать мыло, впившись в него ногтями, дабы не выскользнуло. Но все-таки я помылась!
Когда девочки уже кончали омовение, деревянная клеточка, отделявшая нас от «мужчин», была сметена под их натиском. Гнусные мальчишки устроили дикий перепляс, тыча в нас пальцами и покатываясь со смеху. Но поскольку девчонок было много, этот выпад не произвел должного впечатления. Смущены были только учителя, которые в этой разнополой орде тщетно пытались навести порядок.
Согласитесь, что повиноваться голому педагогу довольно трудно.
… Бутерброды мои, конечно, пропали. Кто-то с безошибочным нюхом все-таки нашел их среди моего бельишка. Жалко было, очень жалко, но блаженство ощущать себя чистой, знать, что пока еще по тебе не ползает не единая вошь, возмещало потерю.
Ресторан «Квиссисана»
— Завтра возьму тебя с собой обедать в «Квиссисану». Меня туда перекрепили, — говорит папа.
«Квиссисана» - фешенебельный ленинградский ресторан на Невском (сейчас там расположено кафе «Север»). Папа, смакуя подробности, часто вспоминает, как до войны он со своими друзьями однажды ужинал в «Квиссисане»:
