Элла Фонякова - Хлеб той зимы
— А вы немцев тоже укокашивали? — кровожадно спрашиваю я.
— Приходилось.
— Сколько штук?
— Не считал, — сухо отвечает Андрей Андроныч. Мама, укоризненно посмотрев на меня, пытается переменить разговор.
Жаль!
Но допрос продолжает папа. Правда, его интересуют вещи иных масштабов: почему до сих пор нет второго фронта? Что себе думает английский премьер Черчилль? Когда снимут блокаду? Сколько вообще может протянуться война? На такие вопросы, пожалуй, не ответил бы сейчас и генерал. Но наш боец, глазом не моргнув, дает исчерпывающие пояснения. На второй фронт нечего особенно уповать — на них, сволочей-империалистов, надежда плохая. Черчилль думает только о том, чтобы нажиться на войне. Блокаду снимут скоро. Немцев тоже разобьем не сегодня, так завтра. Потому что они «ума не лишены, но ведь и мы не лишены тоже».
— Ай да боец! — восторгается папа. — С такими нигде не пропадешь!
Галя, судя по ее сияющим глазам, вполне разделяет папино мнение.
— Пара, — делает заключение тетя Соня после ухода гостя. — Молодчина, Галка, какого парня завлекла! А?
… Через месяц он вновь прибыл к нам со своим вещмешком и, выгрузив из него фронтовые гостинцы, затолкал туда немногочисленные Галины пожитки.
И оба они простились с нами.
— Пусть у матери моей поживет, к семье привыкнет, — объяснил Андрей Андроныч. — Получу трехдневный отпуск — распишемся…
В столовке
Из тех продуктов, что мы получаем по карточкам, нет никакого смысла готовить самим. Мы убеждаемся в этом после неоднократных неудачных опытов.
Как ни верти, а дома, кроме мучной болтанки да жиденькой горькой каши из пшена-сечки, ничего не придумаешь. Да еще эти бесконечные кулечки и дележки!
Надо окончательно и бесповоротно переходить на столовское питание, тем более, что мы отчасти уже им пользуемся: я обедаю в школе, а мама во время болезни получала «усиленное».
Раскрепление по столовым — дело запутанное и сложное. Почему-то все мы «приписываемся» в разных местах. Мама — на Загородном проспекте, в помещении бывшего ресторана. Там огромный, с высоченными потолками, зал и роскошнейшая, резного дуба, буфетная стойка. Она разукрашена барельефами, изображающими связки дичи, блюда с фруктами. За этой стойкой восседает закутанная в ватник кассирша и целый день выбивает метровой длины ленты талонов. Папа столуется где-то у себя на работе. Я по-прежнему обедаю в школе, а завтракаю и ужинаю в маленькой забегаловке, где раньше, видимо, была сосисочная или блинная. Там тесно, парно, и долго надо ждать, когда придет официантка и возьмет талоны. Дядя Коля прикрепился к столовой на Разъезжей улице. Случается так, что взрослые днем очень заняты и не успевают приехать в свои столовки поесть. Тогда мне поручается взять судочки, еще накануне выбитые талоны, обойти все столовые и забрать домой обеды. Я не люблю этим заниматься. Приходится долго высиживать в ожидании — самообслуживания тогда еще не было, сливать в судочки супы, желая и не решаясь отхлебнуть немного теплого варева, потом, по дороге домой, трястись от страха, что споткнусь, пролью, уроню, что кто-нибудь может просто отобрать у меня обеды. Ведь судочки на виду, их трудно спрятать в сумке.
И еще я не люблю ходить в столовки по другой причине: я часто становлюсь там свидетельницей человеческого унижения. И страдаю от этого, хотя еще мала и многого в жизни не понимаю. Вот сидит за столиком дама — в дорогой шубке, с накрашенными губами. Она долго выскребает тарелку ложкой, потом, приблизив к ней красивое, бледное лицо, никого не стесняясь, по-собачьи, сосредоточенно, вылизывает последние остатки каши… Высокая старуха с седыми букольками над морщинистым лбом бродит между столов, попрошайничая:
— Оставьте ложечку, оставьте крошечку… Все возьму, золотенькая, ничем не побрезгую…
И, не дождавшись, пока ей подадут, протягивает костистую грязную руку к тарелке с хлебом… Обрюзгший мужчина в очках, весьма интеллигентного вида, затевает страшный скандал с официанткой: ему недодали каши, он же видит!
Воры тут все! Позвать директора! Жалобную книгу! Весы подать сюда! Весы не подают, он сам бежит со своей порцией на раздачу, взвешивает тарелку и убеждается, что его никто не обманывал. Но он продолжает скандалить…
А кормят в столовых всякими диковинными кушаньями. Например, на второе вы можете получить на выбор — биточки из дуранды или биточки из шрот.
Дуранда — это жмыхи, но не подсолнечные, которые считаются лакомством, а какие-то другие: черно-коричневые, тяжелые, горькие. Биточки из них внешне предательски похожи на мясные. Шроты — останки соевых бобов. Большая партия этих бобов была обнаружена в Ленинградском порту, она предназначалась для экспорта. Бобы тут же были пущены в оборот. Из них приготовляли соевое молоко, кефир, даже сметану. В итоге оставались шроты — соевые выжимки. Они представляют собой беловато-желтую чешуйчатую массу с тошнотворным привкусом. На третье — либо кисель из морской капусты, либо стакан соевого молока, либо хвойный напиток.
Кашу в столовках заправляют олифой — она вязкая, пахнет рыбой и квартирным ремонтом. Чай, конечно, на сахарине…
Жених
Учительница привела в класс «новенького» и посадила его сзади меня и Зойки.
Разглядываю его опасливо — еще один «враг» прибавился? Однако новенький устрашающего впечатления не производит. Светлая челочка, кроткие голубые глаза, штанишки с перекрестными лямочками — наши «бандиты» таких не носят. Белая рубашка вся увешена разноцветными значками, среди которых есть даже БГТО. «Можно не бояться», — думаю я. За обедом он аккуратно все съел и даже вычистил тарелку корочкой хлеба, которую благоразумно сохранил до конца трапезы.
Зовут его Вовочка. Не Вовка, а именно Вовочка.
Сначала мы мирно сосуществуем с ним. А затем…
Затем все пошло, как в романах.
— Леночка, я хотел бы тебя сегодня проводить домой, — заявляет однажды Вовочка.
Обманутая Бушуем, я пожимаю плечами:
— Сама дойду. Если хочешь, беги сзади.
— Побегу.
И бежит. У моего подъезда Вовочка, слегка запыхавшись, просит:
— Наклонись ко мне (я значительно выше его ростом).
Что это он хочет мне сообщить? Секрет? А вдруг — ударит?
Но моей щеки касается… легкий поцелуй (?!). Я озадачена, а Вовочка, зардевшись, стремительно убегает.
Ну и ну! Ненормальный он, что ли?
На другой день Вовочка встречает меня бледный и решительный.
— Леночка, я тебе все скажу. Я люблю тебя уже целую неделю. И буду любить всю жизнь. Когда вырасту, мы обязательно поженимся.
