Дэвид Гилмор - Что сказал бы Генри Миллер...
И тут меня осенила внезапная мысль: девчушка удивительной красоты в том фильме, что смотрел Джеси — «Чунгкингский экспресс», напоминала ему Ребекку, и когда сын смотрел картину, ему снова хотелось быть с ней вместе.
Я спустился к себе в спальню, лег и уснул. Во сне я видел одну и ту же картину: мальчишку, стоящего перед глухой стеной.
На следующий день я раза три звал Джеси снизу, но он не просыпался. Тогда я поднялся к сыну наверх и легонько похлопал его по плечу. Он спал беспробудным сном. Ему понадобилось еще минут двадцать, чтобы спуститься вниз. В косых лучах восходящего солнца с деревьев опадала листва. Впечатление было немного нереальным, как будто дом стоял на морском дне. Пара кроссовок свешивалась на шнурках с линии электропередач (что за шутка глупая). Дальше по улице на проводах тоже висели кроссовки. Мимо по сметенным в кучки листьям на велосипеде проехал парнишка в красной футболке с короткими рукавами. Джеси, казалось, ни до чего не было дела.
Я хотел было ему посоветовать пойти в тренировочный зал, чтобы позаниматься спортом, но промолчал.
Джеси достал сигарету.
— Пожалуйста, не кури перед завтраком.
Сидя на стуле, он слегка подался вперед, чуть покачивая головой.
— Тебе не кажется, что мне нужно позвонить Ребекке? — проговорил он.
— Она все еще не идет у тебя из головы? (Дурацкий вопрос.)
— Я каждый день думаю о ней, каждую секунду. Мне кажется, я сделал большую ошибку.
После непродолжительной паузы я ответил:
— Мне кажется, Ребекка была для тебя как заноза в одном месте, и ты счастливо отделался от нее до того, как нажить с ней большие неприятности.
Мне было ясно, что Джеси отчаянно хочется курить, и что пока он не сделает пару затяжек, сосредоточиться на чем-нибудь ему будет непросто.
— Если хочешь закурить, — вздохнул я, — кури. Только помни, что мне от этого плохо.
Сделав затяжку, Джеси немного успокоился (мне показалось, что его лицо было бледнее обычного) и спросил:
— Мне всегда так паршиво теперь будет?
— Что? — не понял я.
— Мне теперь всегда будет недоставать Ребекки?
Я вспомнил Полу Мурс и мое собственное состояние после расставания с ней, — я тогда из-за нее за пару недель потерял двадцать фунтов.
— Это будет продолжаться до тех пор, пока ты не найдешь кого-то, кто будет тебе нравиться так же, как она, — ответил я.
— А если я себе просто подружку найду?
— Это не поможет.
— А если она будет просто хорошим человеком? Мама говорит, мне этого хватит.
Это замечание — подразумевающее вывод о том, что «хорошая» девушка заставит Джеси забыть о его влечении к Ребекке, — отражала ту сторону Мэгги, которая одновременно привлекала и сводила с ума. Эта женщина преподавала в старших классах школы в маленьком сельском поселке в Саскачеване, и когда ей было двадцать пять, она решила, что хочет стать актрисой. Мэгги бросила работу, со слезами на глазах распрощалась на станции с семьей и приехала в Торонто — за две тысячи миль от родного дома, чтобы воплотить мечту в жизнь.
Когда я впервые увидел Мэгги, она выступала в каком-то третьеразрядном мюзикле, и волосы у нее были выкрашены в зеленый цвет. Но теперь, говоря с нашим сыном о его жизни — в основном о его «будущем», — она почему-то совсем забыла о том периоде собственной жизни и давала Джеси такие нелепые и примитивные советы, что у меня это просто в голове не укладывалось. («Может быть, тебе этим летом съездить в математический лагерь?») Беспокойство Мэгги, ее озабоченность благополучием сына мутили ей разум, потому что в обычном своем состоянии она была сообразительной и вполне трезвомыслящей.
Лучшее из того, что она могла дать Джеси, был ее собственный пример, ее демократичная доброта, наделяющая людей преимуществом сомнений, которые его отец иногда с излишней поспешностью отметал лишь одной осуждающей фразой. Иначе говоря, Мэгги знала, как подсластить Джеси пилюлю.
— Намерения твоей мамы самые лучшие, — заметил я сыну, — но в этом вопросе она ошибается.
— Ты хочешь сказать, что я присох к Ребекке? — Джеси посмотрел на меня.
— Ну, конечно, не в прямом смысле этого слова.
— А что, если я никогда не смогу никого найти, к кому бы меня так же тянуло, как к Ребекке?
Я снова подумал о Поле Мурс, расставание с которой мне обошлось в двадцать фунтов живого веса. Она была брюнеткой с необычным прикусом — такой небольшой изъян неизвестно почему подчас придает женщине неестественную сексуальную притягательность. Господи, как же мне тогда недоставало Полы! Я извелся от тоски по ней. Меня мучили такие кошмары, что посреди ночи приходилось менять майку.
— Ты помнишь Полу? — спросил я сына. — Тебе было десять лет, когда она ушла.
— Она мне часто читала.
— Мне тогда казалось, что она будет меня преследовать всю жизнь, независимо от того, кто со мной будет. Потому что мне всегда будет казаться: да, конечно, но все-таки она не Пола.
— И что?
Я тщательно подбирал слова, чтобы мысль моя не звучала слишком безысходно.
— Все пришло в норму, но не с первой женщиной после нее, и не со второй и третьей. А когда это случилось, когда все как-то совпало и встало на свои места, я смог выбросить Полу из головы.
— Да, тогда ты какое-то время был как в воду опущенный.
— Ты помнишь об этом? — не поверил я.
— Еще бы.
— А что тебе запомнилось?
— Я помню, как ты ложился на кушетку спать после ужина.
— Я стал принимать снотворное, но это было большой ошибкой, — сказал я и после паузы добавил: — Тебе ведь тогда несколько раз приходилось ложиться самому, помнишь?
Я вспомнил ту кошмарную весну, слишком яркий солнечный свет, в лучах которого я как скелет тащился по парку с Джеси, который исподтишка бросал на меня испуганные взгляды. Как-то раз он взял меня за руку и спросил:
— Ну что, пап, ты теперь уже лучше себя чувствуешь, да?
Десятилетнему мальчику пришлось тогда присматривать за своим отцом. Господи!
— Я как тот парень в «Последнем танго в Париже», — сказал Джеси. — Все думаю, делала ли его жена с мужчиной в халате, который жил внизу, то же самое, что она делала с ним самим. — Я заметил неуверенный взгляд Джеси, брошенный в мою сторону. Он, видимо, сомневался, следует развивать ему эту тему или нет. — Ты как считаешь, так оно и было?
Я прекрасно понимал, о чем думает сын.
— Мне кажется, думать о таких вещах бессмысленно, — ответил я.
Но этого Джеси было недостаточно. Он всматривался в мое лицо, как будто хотел отыскать на нем какую-то малюсенькую точку. Я вспомнил те ночи, когда, лежа в кровати, пытался представить себе самые откровенные картины того, как Пола делает то, как Пола делает это… Я этим занимался, чтобы хоть как-то притупить нервный стресс, чтоб скорее дойти до предела, до такого состояния, когда меня бы уже вообще не волновало, что она делала своими пальцами, что она брала в рот, и так далее, и тому подобное.
— Избавление от мук, которые доставила тебе женщина, проходит по своему собственному расписанию. Можешь делать все, что тебе взбредет в голову: глотать таблетки, развлекаться с другими девчонками, заниматься спортом или не заниматься спортом, пить или не пить — до времени тебе ничего не поможет. Ты от этого не сможешь избавиться ни секундой раньше.
Сын выглянул на улицу. Наши соседи-китайцы работали в саду, переговариваясь друг с другом.
— Мне надо дождаться, когда у меня заведется другая подружка, — сказал он.
— До этого Ребекка тебя сможет свести с ума. Не забывай об этом.
Некоторое время Джеси смотрел прямо перед собой, уперев локти в колени и думая неизвестно о чем.
— Как считаешь, может быть, мне лучше ей позвонить?
Я уже открыл рот, чтобы ему ответить, но вовремя спохватился, вспомнив о том, как пасмурным утром в начале февраля, когда Пола уже от меня ушла, на оконном стекле таяли хлопья мокрого снега и каплями стекали вниз. Мне тогда казалось, что я сойду с ума от бесконечности дня, который надо прожить. Ты, приятель, здесь имеешь дело с чрезвычайно нежной субстанцией, и обращаться с ней надо очень осторожно.
— Как ты считаешь, Джеси, что она в таком случае сделает?
— Что?
— Она тебя накажет. Сначала будет водить тебя за нос, голову тебе заморочит так, что тебе станет казаться, будто все уладилось, а потом резко даст от ворот поворот.
— Ты так думаешь?
— Она ведь не дурочка, Джеси. Она прекрасно знает, что тебе надо. И именно этого ты от нее не получишь.
— Мне только хочется слышать ее голос.
— Я в этом сомневаюсь, — сказал я и вдруг увидел столько горя в чертах лица сына, в обессиленной опустошенности всего его тела, что мягко добавил: — Мне кажется, ты пожалеешь, если закрутишь с Ребеккой все по новой. Ты уже почти дошел до предела.
