Алексей Колышевский - Жажда. Роман о мести, деньгах и любви
– Жену он любит, сволочь, – внезапно сказала кассирша и вытолкнула лоток с рублями наружу, – забирай свои деньги и катись отсюда, сторож хренов.
И, наверное, Миша ушел бы, так ничего и не добившись, но в этот момент дверь обменника открыла чья-то уверенная рука, обладателю которой было наплевать на объявление «вход строго по одному». Это был любовник кассирши, решивший, что он погорячился, и поэтому явившийся просить прощения. Конечно же, увидев его, кассирша забыла обо всем на свете, в том числе о правилах безапасности, и открыла железную дверь – вход в свою обитель, где помимо спартанской обстановки и портрета певца Губина на стене находился сейф с деньгами. Полный романтических, обостренных во хмелю устремлений любовник шагнул за порог, но за спиной его внезапно вырос Миша, словно помимо воли решившийся на отчаянный поступок. На самом деле это вспыхнула его ненависть, мгновенно затмила рассудок, охватила все существо, приняла на себя командование всем организмом. Миша ударил стоящего перед ним человека ногой в спину, и не ожидавший этого человек вскинул руки, подался вперед и переносицей врезался в угол стола. Он упал и затих, а Миша ворвался следом и несколько раз ударил кассиршу кулаком в лицо. После того как и она упала без сознания, Миша словно очнулся, пришел в ужас – сначала от того, что он наделал, потом от того, какими обещали стать последствия: милиция, камера, суд, тюрьма. Тюрьма надолго. В эту минуту, в минуту трезвости, в минуту слабости, Миша готов был собственноручно позвонить в милицию, дождаться блюстителей закона и отдаться им. В следующий момент ему пришла в голову мысль забрать свои три сотни и бежать, что есть сил, но вид открытого сейфа, где лежали наличные, равно как и страх перед тюремной камерой, заставили Мишу взять себя в руки, набить карманы деньгами, с хладнокровием настоящего рецидивиста опустить на окошке шторку-жалюзи, выйти, прикрыв за собой дверь, и спокойно, не возбуждая ничьего внимания, уйти от места своего первого, но не единственного преступления. Он шел по раскисшему тротуару и думал о том, что теперь все в его жизни изменится, уже изменилось. Перед глазами всплыло перекошенное лицо господина Лупарева, и Миша улыбнулся. Он знал, что станет делать дальше...
К счастью, для кассирши и ее дружка все закончилось благополучно. Отделались они синяками, больничными листами и милицейским протоколом. Кассирша, впрочем, лишилась места в обменнике, пополнив стремительно растущее сообщество безработных. Любовник окончательно бросил ее, заявив, что она приносит ему несчастье, но все это было потом, уже после беседы со следователем, беседы, во время которой потерпевшие как могли описали грабителя и разбойника, причем оба, не сговариваясь, сделали это совершенно неправдоподобно. По их словам выходило, что Плешаков был ростом с настоящего баскетболиста, носил густую бороду, был похож на цыгана, на голове его была драповая кепка, а одет он был в черное длинное пальто. Все это не имело с обликом Миши ничего общего, поэтому его не нашли, да впрочем, особенно и не искали. С каждым днем количество преступлений увеличивалось – оно всегда увеличивается во время кризисов разного рода, вот и от нынешнего никто из обывателей не ждал ничего хорошего. Эпоха, в которую целая страна жила взаймы, закончилась, а вместе с ней закончилось и благополучие таких, в сущности, безобидных растений, как Миша, как его приятель, ставший коробейником, и прочих подобных им хронических должников, решивших было, что для них наступило время благоденствия. Менялы потребовали возврата выданных ими кредитов, оставшиеся без работы плешаковы ничего вернуть не смогли, а так как все их имущество было у менял под залогом, то пришлось плешаковым освобождать полученные в ипотеку квартиры, дачи, отдавать купленные в кредит машины, становиться на биржу труда и по-настоящему выживать, вернувшись на забытые ими начальные рубежи. Кто-то провалился меньше остальных – у них был так называемый «подкожный жир», или «заначка», им посчастливилось найти работу, которая хоть и оплачивалась хуже предыдущей, но все же кормила, но их, счастливчиков, было вопиюще мало. На страну в который уже раз наступал, наваливался голод, и каждый спасался от него по-своему. Мишин приятель превратился в жалкое существо, в ничтожество, но остался при этом честным человеком, а Миша... Миша, конечно, не стал гангстером. До гангстера еще подрасти надо – это культура, даже религия в какой-то степени. Понятно, что от спонтанного и даже в чем-то справедливого, робингудовского ограбления меняльного ларька до настоящего, матерого бандита был некоторый путь, и путь этот предстояло пройти... Но как там, в книге мудрости? «Дорогу осилит идущий», и Миша свой путь выбрал.
Он снял дрянную квартирку на окраине Москвы, там, где стеклянные витрины магазинов были обнесены прочной решеткой на случай, если местные алкоголики пойдут штурмом. Дрянная квартирка, дрянной район, дрянное окружение... В самый раз, чтобы затеряться. Купил по доверенности потрепанный «жигуленок», и механик из ближайших гаражей придал этому «жигуленку» резвости. Получилась неприметная, но исправная и на хорошем ходу машина. Их тысячи на московских улицах – правительство позаботилось о том, чтобы народу было трудно обзавестить подержанными, но качественными автомобилями из Европы или Штатов, и ввело пошлины на ввоз, по выражению какого-то негодяя, «автохлама». То, что хлам этот был в сотни раз лучше всех этих ужасных «жигулей», «волг» и прочего, истинного хлама, негодяй, конечно, знал, ведь сам ездил в большом немецком лимузине, за который заплатили те самые налогоплательщики. Но какое ему было дело до какого-то там народа? «Живы еще? Странно. Хотите ездить на дешевых иностранных автомобилях? Собираете демонстрации? Митинговать? А вот по морде вам дубиной омоновской! Ишь ты, права качать тут вздумали. Быдло должно стоять в стойле». Миша, который раньше, когда у него была работа и квартира с чайником и телевизором, как-то не задумывался, что на самом деле происходит вокруг, да и вообще в стране, теперь много размышлял о политике. Искал виновных в том, что с ним произошло, и довольно скоро определил обидчиков. Ими стали все, кто не попал под каток разразившейся мировой катастрофы. Да что мировой? Плевать на остальной мир, коли у нас самих все из рук вон плохо.
Все, кто еще держался на плаву, барахтался, работал по двадцать часов, не потерял смысла в жизни, не опустился на дно. Таких Плешаков возненавидел. Дьявол сыграл с ним в свою рулетку, подкинув шарик в нужную ячейку, дьявол сделал за Мишу его ставку, дьявол вручил ему выигрыш – легкие деньги, дьявол сделал так, что Мишу не стали искать. Дьявол послал ему еще одно приглашение в свой мир: однажды вечером Миша, возвращаясь после слежки за одной весьма состоятельной и, по всей видимости, одинокой дамой, обнаружил в своем подъезде, на лестничной площадке, заночевавшего бомжика.
Бомж – существо, жизнь которого, по сути, уже закончилась. Во всяком случае, так считают все, кроме самого бомжа, которому хочется погреться, что-нибудь съесть, выпить, словом, удовлетворить самые обыкновенные человеческие потребности. Вот и возле этого спящего мирным сном пахучего бродяги стояла пустая бутылка, валялись обглоданные куриные кости и пачка сигарет «Тройка». Бомжик был пьян, сыт, ему было тепло, и привиделся ему сон, в котором он пацаном деревенским лихо нырял с мостков в смутно уже помнящуюся речку Ворю, лихо подныривал и с фырканьем выплывал уже у соседнего, пологого бережка. И вот, когда этот сорванец, не помышлявший о том, что на пятом десятке станет ночевать в подъездах, ухнул вперед «рыбкой», вода мгновенно замерзла и лбом он со всей силы врезался в лед!
– Ай! – бомжик ошалело открыл глаза. – Чего такое-то?!
И тут же получил еще один ослепляющий удар в лицо. Миша был обут в ботинки-«гады» на тяжелой литой подошве и сейчас целился, как бы половчее попасть бродяге в висок.
– И-извините! Не надо! Пожалуйста, не бейте! – бомжик пытался поднять руку, защитить лицо, но Миша бил и бил его ногами, с остервенением приговаривая:
– Я таким не буду, никогда не буду, я таким не буду, не буду!
В подъезде было тихо, никто не вышел разузнать, что там творится такое, на лестнице. А на лестнице Плешаков Михаил Евгеньевич, 1973 года рождения, русский, беспартийный, безработный, проживающий и т.д. убивал человека. Да, разумеется, – это всего лишь бомж, от него воняет, он разносит туберкулез и гепатиты, он вообще никому не нужен. Не так ли Миша? Бей, бей его, Миша. Мсти за свою жизнь тому, кто не в силах тебе ответить. Разминайся... Да охолонись ты, видишь – он уже и не дышит.
* * *Одинокая женщина жила на другом конце Москвы. Миша выследил ее у супермаркета для богатых. Он знал таких, как она: карьерные дамочки, как правило, бездетные, живут в собственных, обставленных в стиле ар-деко громадных квартирах и любят готовить своим изредка забегающим дружкам салаты по рецепту из модной кулинарной книги, стругая туда безмерное количество пармезану. И сыр, и кулинарную книгу, и всякие вкусные разности богатые дамочки покупают в магазинах для богатых, расплачиваясь кредитной карточкой, и устраивают скандал, когда в последний момент выясняется, что аппарат для приема карточек сломан и придется заплатить наличными. Еще Миша знал, что богатые дамочки ходят в фитнес-клубы, кафе и рестораны, где, несмотря на кризис, они все так же встречаются со своими подружками, тоже богатыми одинокими дамочками, пьют свой бокал шабли и едят спаржу с крабовыми котлетками и даже ходят иногда смотреть на мужской стриптиз, где очень волнуются, делая вид, что им, в сущности, все равно.
