Вспышки воспоминаний: рассказы - Ли Мунёль

— Правильно, мочи их! Забьем до смерти!

— Перегородите дверь, чтоб не сбежали!

Дембеля повскакивали с мест, несколько человек и вправду перегородили выходы.

Обиралы растерялись от внезапной перемены. Они застыли, недоуменно переглядываясь. Тут одного из них схватили за плечи и потащили.

Бедняга не успевал отбиваться от градом сыпавшихся тумаков. Больше десятка солдат подняли его легко, как пушинку. Они преодолели несколько рядов и бросили свою жертву в проходе, как раз там, где сидел он. Не остановившись на этом, добавили еще с десяток пинков.

Но черные береты есть черные береты. Специальная подготовка дала о себе знать, и они быстро нашли выход из ловушки. У одного из оставшейся четверки в руках была бутылка, и он разбил ее, второй, воспользовавшись замешательством толпы, ногой выбил окно, и они вооружились осколками. Встав спина к спине, они начали пробиваться сквозь толпу разъяренных дембелей. Угрожающе размахивая стеклом, они продвигались к выходу, и дембеля не могли их остановить. Так, с руганью и криками, они все ближе подбирались к двери.

Он неожиданно почувствовал облегчение. По-прежнему не ввязываясь в битву, он наблюдал это безумие со стороны; душа его была опустошена. А тем временем сражение приближалось к тому месту, где он сидел.

— Что за ерунда, зачем с ними драться? Хотят валить — пусть валят! — неожиданно воскликнул Хон. Бутылка с соджу была пуста лишь наполовину, но на его щеках уже вызревал румянец.

Он осознал: только они двое еще не ввязались в это безумие. И с отвращением взглянул на Хона. Тот чем-то походил на сонную свинью. Но тут неожиданный поворот событий отвлек его внимание от Хона. Черные береты были уже в трех шагах от них, когда раздетый по пояс дембель перелез через сиденья и перегородил им дорогу:

— Не пройдете, сволочи! Как хотите — не пройдете. Сначала вам придется меня порезать! Мне все равно дома делать нечего…

Береты резко остановились.

— Ну, давай, режь! Помру — хорошо, пролежу пару месяцев в больнице — тоже ничего.

Парень будто и вправду был готов умереть. Его голый торс был сплошь усеян страшными шрамами.

Один из обирал растерянно спросил:

— Что же нам делать?

— Брось стекло на пол. Стань на колени и проси прощения у дембелей.

Но они смекнули, что без оружия им не выжить.

— А ну, в сторону!

Один из них нетерпеливо взмахнул осколком. По руке полуголого дембеля побежала струйка крови. Но он продолжал стоять, тыча в свой живот:

— Сюда, сюда целься! Тогда уж точно помру. А не помру, так в больнице вдоволь поваляюсь. Да я буду не я, если испугаюсь какой-то стекляшки! — кричал он, как будто был бессмертным.

— Вот и умри, сволочь!

Берет взмахнул осколком еще раз. Дембель попробовал увернуться, но на его груди появилась глубокая рана. По торсу заструилась кровь.

Тут очнулись оторопело стоявшие дембеля, раздались крики:

— Бей их, бей гадов!

В обирал полетели подушки сидений, сумки, на них обрушился град ударов. В мгновение ока из четырех черных беретов на ногах остался только один. Остальных растащили в разные стороны. Стоны и крики, казалось, доносились отовсюду.

Оставшийся обирала, похоже, осознал безнадежность положения. Его лицо исказил инстинктивный страх смерти. Он резко бросил на пол стекло, упал на колени и начал молить о пощаде:

— Не убивайте, простите, пожалуйста…

Но ему не дали продолжить: со всех сторон сыпались удары и пинки. И он, скрючившись креветкой, повалился на пол.

Поскольку обирала лежал в нескольких шагах от него, он поневоле оказался в эпицентре бойни и, оцепенев, наблюдал за этим судом Линча.

Откуда у них взялось столько бессердечия и злобы, ведь минуту назад они сидели тихо, словно мыши? Если обирала пытался встать, его били кулаками, если падал на пол — ногами. Один из дембелей даже затушил об него сигарету. Но в ответ раздался лишь сдавленный стон. Судя по душераздирающим воплям, наполнившим вагон, он понял, что остальных постигла та же участь.

— Да хватит с них! Угомонитесь! — Кто-то, видать опомнившись, попытался урезонить остальных. Но со всех сторон раздались яростные крики:

— Тебе что, неясно, кто прав?

— Вырвать это зло с корнем!

Дембеля впали в безумие. Он смотрел на их кровожадные лица, и ему вдруг стало страшно. А если они убьют этих обирал?

Он чувствовал, что нашел бы в себе мужество разделить с ними ответственность, будь у них моральное право убивать. Но такого права у них не было. Их переполняла ненависть и крайнее возбуждение.

«Что же мне делать?» — подумал он. Сперва ему пришла в голову мысль, что нужно их урезонить. Но такая попытка только что провалилась у него на глазах. Он не отважился призвать товарищей к отпору тогда и не сможет справиться с их неуемной жестокостью сейчас. Ему оставалось только покинуть это безумное место. Осторожно пробираясь сквозь толпу разъяренных спутников, он вышел из вагона. Закон и порядок, как обычно, запаздывали. Он отыскал себе место в соседнем вагоне и собирался сесть, когда услышал звук свистка, а затем и увидел бегущих полицейских. Вздох облегчения прорвался сквозь его угрюмое уныние.

Тут кто-то тронул его за плечо. Он обернулся и увидел Хона. Тот успел сбежать раньше и теперь сидел позади него:

— Вот и отлично, ты тоже здесь! Я хотел позвать тебя с собой, но побоялся, что ты опять разозлишься…

Он был неприятно поражен. Но тут на него вновь накатила волна безнадежности и отчаяния.

— Уж очень я не люблю, когда шумно. Давай по глотку выпьем. — Хон протягивал ему поверх спинки сиденья недопитую бутылку. Он бессильно протянул руку.

Хон давно задремал, а ему не спалось. Он пил соджу и думал о старых родителях, продавших поле и огород, чтобы послать его учиться, — это была их заслуга, что в отличие от Хона он помнил такую историю:

«…Однажды Пиррон сел на корабль и отправился в путешествие. Но посреди океана корабль попал в шторм. Люди, не находя себе места, в отчаянии метались по палубе. Они кричали, молились, пытались связать плоты… “Что же делать мне, мудрецу?” — подумал Пиррон. Но ничего не шло на ум.

На палубе, среди людского безумия, мирно спала свинья. И все, что смог сделать Пиррон, это последовать ее примеру».

ПРОХЛАДНОЕ ЛЕТО

К счастью, трубку снял старший брат. Узнав его голос, младший сразу перешел к сути дела:

— Брат, как ты смотришь на то, чтобы съездить сегодня куда-нибудь за город?

— Хорошо. А с чего это вдруг? Ты нашел кошелек янки? — Старший брат, как обычно, в ответ слегка поддел младшего. Но тот не обиделся.

— Ну, разжился деньгами в кои-то веки. Как бы там ни было…

— Так ты от hostess получил чаевые?

Hostess старший обычно называл хозяйку дома, где сам работал домашним учителем. Под предлогом, что первоначальный смысл слова именно таков, он косвенно осуждал ее за сексуальную распущенность, шедшую от излишнего благополучия.

— Зря ты так говоришь — это деньги на выездную, так сказать, практику. Она велела мне поехать отдохнуть с детьми и дала несколько тысяч вон. Ты с нами? Собирайся. Я скоро буду.

И младший брат, веря, что старший обладал в доме определенным правом голоса, прервал разговор, хотя и не получил точного ответа.

Старший стал собираться. Душное летнее утро обещало жаркий день, и яксудонские калеки, которые сидели, согнувшись в три погибели, издали возгласы ликования, услышав от учителя неожиданную приятную новость. Яксудонскими калеками старший брат прозвал имевших легкие признаки слабоумия трех братьев — своих подопечных.

Яксудонская hostess тоже особо не возражала:

— Учитель, вот вся наличность, которая есть в доме, постарайтесь отдохнуть как следует. Младшенького оставьте здесь, и раз вы едете к морю, прошу вас, внимательно следите там за двумя старшенькими.

С этими словами женщина, сделавшая своим любовником молодого врача и заполучившая штук пять разных болезней, отдала все имевшиеся у нее банкноты. Старший брат был не только способным домашним учителем, но и ее репетитором по английскому. Его права были несравнимы с правами младшего брата, служившего в Синчхоне домашним учителем и исполнителем мелких поручений.