Дни, месяцы, годы - Лянькэ Янь

– Что, испугался? – крикнула ему сверху Четвертая тетушка.

– Чего мне бояться? – ответил Второй зять.

– Тогда открывай гроб.

– Я и собираюсь. – С этими словами Второй зять пригнул голову, шагнул вперед, потянулся к гробу и попробовал было сдвинуть крышку, как вдруг раздался грохот, и случилось то, что случилось.

Гроб рассыпался. Гнилые доски треснули и упали, пыльная белая затхлость взметнулась вверх, как пар из решетки для пампушек.

Когда пыль осела, Второй зять замер, боясь пошевелиться. Он увидел, что от тела его тестя ничего не осталось, одежда тоже рассыпалась в прах, в гробу лежали только покрытые пылью и изъеденные червями кости: ступни, берцовые и бедренные кости, таз, хребет, шея и череп. Череп смутно белел на дне гроба, как грязный лист бумаги, упавший ночью на землю, и только глазницы были яркими и блестящими, будто два пересохших колодца. Второй зять вздрогнул, отступил на полшага и крикнул:

– Матушка, спускайтесь сюда!

И Четвертая тетушка спустилась.

– Вы уж поговорите с батюшкой, объясните ему, – попросил Второй зять.

– Мы дочь его хотим вылечить, чего тут объяснять, – отрезала Четвертая тетушка. Сказав так, она протиснулась в склеп, села на корточки и выбросила из гроба те две личинки, упавшие Ю Шитоу на кости ног. Потом огляделась по сторонам – стены в склепе, хоть и обросли теплой сырой плесенью, были целыми, без провалов.

– Хорошая земля на этом кладбище, – заключила Четвертая тетушка и обернулась к зятю: – Мешок не забыл?

Второй зять достал из кармана белый платок и расстелил на свету у входа.

– Какие нужны кости? – спросила Четвертая тетушка.

– Во время припадков у Второй трясутся руки, надо сварить ей кости рук.

Четвертая тетушка взяла руки Ю Шитоу и положила на платок.

– Еще какие?

– Во время припадков она не может ходить, – отвечал Второй зять.

Четвертая тетушка взяла кости ног и положила на платок.

– Еще какие?

– Любые, еще бы взять пару штук.

– Такие болезни случаются оттого, что в голове чего-то не хватает, – сказала Четвертая тетушка. – Если с головой все будет в порядке, то и здоровье поправится, так что самое главное – сварить череп. – С этими словами она двумя руками, словно чашу, взяла череп и аккуратно положила на платок, связала уголки друг с другом и велела Второму зятю выбираться из могилы. Он вылез, взял у Четвертой тетушки узел с костями, протянул ей руку, и она, отталкиваясь ногами от влажных стенок склепа, выбралась наружу.

Солнце к тому времени докатилось до середины неба и светило до того ярко, что горы и деревья на несколько десятков ли вокруг казались иссиня-черными. Сосед Четвертой тетушки обрабатывал свое поле на противоположном склоне, увидел Четвертую тетушку с зятем и закричал: «Эй, соседка! Ты чего там делаешь на кладбище?» И Четвертая тетушка отвечала, что могилу ее мужа, который давно отошел в мир иной и наслаждается тишиной и покоем, размыло дождем, и она со Вторым зятем пришла укрепить стены. Тогда сосед снова принялся за работу, и мерное эхо ударов его мотыги летело через овраг и расплывалось дальше по хребту.

Закопав яму и насыпав могильный холм, Четвертая тетушка и Второй зять понесли инструменты домой. Узелок с костями висел на черенке лопаты, которую нес Второй зять, покачивался в такт его шагам, и кости терлись друг о друга с ослепительно-белым, лунным звуком. Под ногами беззвучно струился слабый запах плесени. Вместе с ними по дороге с хребта шли крестьяне, возвращались с полей в деревню, гнали с выпаса волов и баранов. У поворота Четвертая тетушка спросила:

– Что будешь на обед? Лапшу с чесночной подливкой?

– Я не пойду в дом, пусть Третий один обедает, – ответил Второй зять. – Не могу смотреть, как ему даром все достается только потому, что он здоровый.

– Тебе до дома еще несколько десятков ли, – сказала Четвертая тетушка.

– Боюсь, как бы у Второй припадок не случился, пока меня нет. Кто о ней тогда позаботится? – ответил зять.

Четвертая тетушка забрала у него лопату и сказала:

– Ну, тогда иди.

Второй зять взял узелок с костями:

– Ну, так я пошел.

И ушел, да так быстро, что Четвертая тетушка и оглянуться не успела, а зять и его узелок уже растаяли в сиянии дороги. Четвертая тетушка все стояла на развилке и всматривалась в даль, а когда силуэт зятя почти исчез, крикнула:

– Эй, ты уж подобрее обходись с моей Второй дочерью, поласковее!

И из желтой гущи солнечного света до нее долетел голос Второго зятя:

– Матушка! Не тревожьтесь, как родится малыш, придете, поживете у нас!

Четвертая тетушка вернулась домой и не поверила своим глазам. Всюду царило разорение, двор был покрыт слоем рассыпанного зерна. Ритуальные таблички с именами предков лежали на столе перевернутые. Портрет Ю Шитоу упал под стол. Занавески с дверей исчезли, во внутренней комнате все чаны стояли без крышек, а крышки валялись где попало: одна на кровати, другая на сундуке, третья на полу под ногами. Четвертая тетушка осмотрела комнату и поняла, что в чанах нет ни зернышка, и смолотую недавно муку тоже выгребли из стоявшего в изголовье кувшина – на кровати остался белый след. А два цзиня кунжутного масла из-под стола забрали вместе с бутылкой. Четвертая тетушка вышла из дома и только тут заметила, что со двора исчезла и лестница, что стояла у дерева, и кукурузные початки нового урожая, развешанные под крышей, на ветках и на стене. Все увез Третий зять, здоровый человек.

Дом словно обчистили разбойники, пропало разом все зерно, и новое, и старое. Запасы из-под стола исчезли вместе с чанами, а с ними исчезла вся кукуруза и мешок соевых бобов с кухни. Четвертая тетушка, окаменев, стояла посреди двора, разглядывая пустые ветви и стены. Едва держась на обмякших ногах, она сделала два шага, оперлась о дерево, на котором раньше висела кукуруза, окликнула Третью дочь, но не услышала ни звука в ответ. Безмолвие озером затопило двор и сомкнулось над головой Четвертой тетушки. Она вдруг вспомнила про Четвертого дурачка, вспомнила про своего ребенка, которого заперла в сарае. Метнулась туда, заглянула в окно, Четвертый дурачок лежал на кровати и храпел, изо рта у него текла сладкая слюна, в чашке у изголовья осталась половина масленой лепешки.

Четвертая тетушка вцепилась в прутья на окне и крикнула:

– Свинья! Просыпайся!

Четвертый дурачок проснулся и сел.

– Где твоя Третья сестра?

– Ушла со своим мужем, – сказал, потирая глаза, дурачок.

– Куда они дели все наше зерно?

– Увезли, я видел, как они грузят его на тачку.

– Как же на нее все поместилось? – спросила Четвертая тетушка.

– Третья сестра вышла замуж и разрешила этому кобелю трогать свою грудь, потом пошла в деревню и выпросила у соседей тачку, а потом кобель взял одну тачку, а она другую.

Ноги Четвертой тетушки ослабели и перестали держать, словно из них разом вытащили и мышцы, и кости. Она мягко соскользнула на землю и какое-то время сидела под палящими лучами полуденного солнца, слушая, как Четвертый дурачок с чавканьем доедает лепешку.

– Сынок, – наконец промолвила Четвертая тетушка, – они увезли все наше зерно, и старый урожай, и новый. Почему же ты ничего им не сказал?

– Они пожарили мне лепешек, – отвечал Четвертый дурачок. – Пожарили больших масленых лепешек с луком, я таких отродясь не пробовал.

И спросил:

– Мам, хочешь лепешку? – спросил и бросил из окна кусочек, тот шлепнулся на голову Четвертой тетушки и скатился на землю. Кусок этот был похож на осколок черепицы, по краям на нем виднелись следы зубов Четвертого дурачка, лучше всего отпечатались выступающие вперед клыки. Четвертая тетушка передохнула немного, разглядывая эти отметины, и встала, опираясь о стену. Нащупала ключ на двери, открыла замок и выпустила Четвертого дурачка из сарая.

Он вышел наружу, будто узник из тюрьмы, прищурился на солнце, обежал круг по двору и наконец встал перед Четвертой тетушкой.