Вспышки воспоминаний: рассказы - Ли Мунёль

— Брата настоятеля.

Но мужчина упрямо придерживался намерения все отрицать.

— Как я могу простить человека, которого даже не знаю?! Ради Бога, хватит смотреть на меня взглядом следователя! И кончай уже со своей жалобной историей. — Залпом допив то, что оставалось, он откинул голову на спинку сиденья и закрыл глаза. — Не больно интересно, да и выспаться нужно. Завтра-то предстоит работать, если, конечно, найдется где.

Похоже, учитель Ким на мгновение засомневался. Но вскоре ему в голову пришла какая-то мысль, он подсел к мужчине и еще раз спросил:

— Правда, не знаете?

— Да в самом деле, история твоя не имеет ко мне никакого отношения.

— Потерпите минут пять. Я должен напомнить вам финальный пассаж той зимы. Если вы дослушаете, не станете больше отпираться.

Мужчина открыл глаза. Увидев это, учитель Ким, словно с облегчением, осушил свой стаканчик. Я тоже. Время перевалило далеко за полночь, все пассажиры, за исключением нас, спали. Слышалось лишь дребезжание вагонов и монотонный стук колес. А воспоминания учителя Кима разгорались все яростнее. В его глазах даже мелькнула жестокость, сходная с жестокостью матадора, нацеливающего последний удар в сердце выбившегося из сил быка.

Ну вот и обещанный финальный пассаж. Закончились длинные каникулы, и на рассвете наступившего наконец дня церемонии окончания учебного года нас разбудил резкий крик какой-то девочки, ходившей в туалет. Когда мы выбежали, девочка, сильно испуганная, смертельно бледная, показывала нетвердым пальцем, как немая, прямо в направлении «западной сливки».

Сначала нам показалось, будто на дереве болтается белье. Но мы ошиблись.

Там несчастная сестра нашла свою смерть… Ветка, на которой повесилась девушка, была не толще человеческого предплечья, и ноги ее подгибались, касаясь земли, но руки уже обмякли. Вскоре подбежал отец-настоятель, и тогда старшие братья с трудом сняли с дерева тело. В нем еще оставалось немного тепла, одежда на груди и животе была изодрана, на ногтях запеклась кровь. Чтобы с парализованными ногами доползти из комнаты Святого Варфоломея до дерева, она должна была потратить немало времени, и повесилась, судя по всему, совсем недавно. Но ее заплаканная душа поспешила, наверное, оставить проклятое оскорбленное тело, и ни искусственное дыхание, ни примчавшийся доктор не принесли никакой пользы. Внимательно осмотрев тело, доктор средних лет резко сказал стоявшему безучастно настоятелю: «Похоже, она беременна. Тут нужнее полиция». И ушел.

Узнать подробности того, что происходило дальше, не представляется возможным.

Спешно поев и получив строгий наказ не упоминать о случившемся, мы отправились в школу, а когда вернулись, все уже было кончено. В приведенной в порядок комнате Святого Варфоломея лежало тело сестры, облаченное в чистые погребальные одежды, и подле него на аккуратном столике с ритуальной пищей две свечи отбрасывали зловещий свет. «Западная сливка» была безжалостно срублена, а брата настоятеля, по невразумительным словам малышни, связали, словно зверя, и куда-то увезли — об остальном оставалось только догадываться.

Он так и не показался перед нами тем страшным утром и в конце концов довел себя до безумия. Это он срубил «западную сливку».

Но что действительно произвело на меня глубокое впечатление и о чем знал я один, случилось поздно ночью.

Возбужденный событиями того дня, я долго не мог заснуть, а после полуночи почувствовал необходимость пройти мимо комнаты Святого Варфоломея, откуда больше уже не доносился плач.

Мне тогда только исполнилось двенадцать, но, несмотря на страх перед мертвецами и привидениями, я, ясно почувствовав присутствие человека в той комнате, набрался-таки храбрости отправиться в туалет. Вдруг в окне явственно блеснул необычный свет, и я с опаской заглянул в комнату. К моему изумлению, там находились двое. Отец-настоятель и какой-то парень. Хотя густые брови и высокая переносица были мне незнакомы, определенно это был тот самый брат — кумир «Назарета».

Он рвал книгу и по листку сжигал ее на цементном полу. Судя по красному переплету и плечам настоятеля, вздрагивавшим каждый раз, когда отрывался очередной листок, это была Библия. Вдруг мрачный голос отца-настоятеля прервал тишину:

— Прости, он тоже уже получил свое.

Но парень, будто глухой, механически продолжал. Не находивший себе места настоятель внезапно схватил его за запястье и проникновенно сказал:

— Прости, из-за человеческих деяний не разочаровывайся в Боге!

Парень с тоской в голосе ответил:

— Я забыл Бога Нового Завета, когда она заболела. Раньше мою веру поддерживало это учение о наказаниях и воздаяниях, но я понял: проклятие, посланное Каину, не воскресит Авеля, и благословение, данное Иову, бессильно вернуть ему утраченное.

И хотя тогда я совершенно ничего не понял, впечатление, произведенное обстановкой, заставило меня запомнить те слова на всю жизнь.

Отец-настоятель, все еще сжимая руку парня, поднял на него переполненные слезами глаза.

— Глядя на меня… Прости его. Грешника.

В глазах парня ярко вспыхнула прежде смутная враждебность.

— Уж кому точно требуется прощение, так это вам, отец. Вы еще и душу бедной девушки собирались оскорбить? Вынуждали ее выйти замуж?

Вздрогнув, отец-настоятель поник головой и бессильно отпустил руку парня.

— Прости. Этот грешник — моя родная плоть и кровь, у меня больше никого нет тут, на юге.

Последние слова он произнес с дрожью в голосе, почти рыдая. Но парень продолжал, словно не слыша, рвать и жечь Библию.

Как только и прочная обложка, сгорев синим пламенем, превратилась в золу, он медленно встал и ушел в тусклый рассвет. Навсегда от Бога и «Назарета»…

И тут заговорил мужчина, как-то сразу протрезвевший. Перебив смотревшего на него и порывавшегося что-то добавить учителя Кима, холодно произнес:

— По-твоему, я похож на этого парня. Но ты ошибаешься. Наверняка он уже где-то умер. Например, пошел добровольцем в спецназ и был застрелен врагом в бою на побережье или попал в ловушку во вьетнамских джунглях… Да ладно, глаза уже слипаются. Уж выпили мы так выпили.

Мужчина снова откинулся на спинку сиденья и действительно закрыл глаза. Однако ненадолго. Вскоре он встал и направился к выходу, будто по малой нужде. С прежним сомнением на лице учитель Ким внимательно следил за ним. Словно хотел договорить. Прошло полчаса, а мужчина все не возвращался. С недобрым предчувствием я спросил учителя Кима, который, уставившись в темное окно, думал о чем-то своем:

— Куда он пошел?

Заплетающимся языком учитель Ким неопределенно ответил:

— На поиски утраченного времени…

Но разве можно отыскать нечто подобное? Сколько же часов прошло… Будучи пьян, я провалился в беспокойный сон, а разбудила меня трансляция по внутреннему радио:

— Разыскиваем семью или спутников господина Юн Сувона, господина Юн Сувона тридцати девяти лет — срочно просим их подойти в кабину машиниста. С господином Юн Сувоном случилось несчастье.

Спавшая, похоже, жена мужчины вскочила в испуге. Открыли глаза и потревоженные дети. Трансляция продолжалась:

— Господин Юн Сувон, упавший с железнодорожного моста Намчхон, доставлен в муниципальную больницу Мёнге и находится в критическом состоянии. Его семью или спутников просим подготовиться к выходу на следующей станции…

ПИРРОН И СВИНЬЯ

Он старался избегать военных поездов. Даже думать не хотелось о трех годах армии. На гражданке он встречал людей, любивших вспоминать армейские годы. Но, попав в армию, он дал себе, наряду с разными прочими, клятву, что после увольнения не будет вести себя так глупо. В день перед отъездом он размышлял о том, что кончается эта несносная собачья жизнь и наконец он едет домой. Какой тут мог быть военный поезд?!