Там темно - Лебедева Мария

Она почему-то боялась, что кто-нибудь подойдёт, скажет: «Зачем притворяешься, я вижу, тебе совершенно не больно». Все ждали, что ей будет плохо. И Кира тоже ждала.

Мама обратилась в многорукое, вездесущее сверхсущество, в древнее страшное нечто – и успевала за всех. Только выпив из стопки (так было надо, а зачем – никто знать не знал), выдохнула надрывно:

– Никто мне не помогает.

Все разом кинулись помогать, бормотать «вот грибок, а вот хлеб», «выпей-выпей, будет полегче». Мама воинственно их отстраняла, чтоб с упоением, полноправно вновь и вновь произносить эту фразу.

– Всю жизнь всё сама, – говорила мама. – Ребёнка на ноги подняла, пока этот увалень рассказики свои кропал.

От неё пахло тяжестью, лепестками зажатых в ладони, задыхающихся цветов. Память длит эпизод много дольше, чем происходила реальность, – враз покажется значимым всякий случайный жест, укрупнится лицо, так что можно вблизи рассмотреть черту за чертой, дрогнувший уголок рта, чуть расширившиеся глаза, – только вот было действительно так или нет, никто уже не подскажет, а на себя полагаться нельзя.

Кира вытягивается струной.

Стыд взрывается изнутри, стекает расплавленным металлом – и, мгновенно застыв, давит книзу, к земле, к её центру. Есть запретные, жуткие вещи, их нельзя совершать: не отмыться потом от позора, кровью тоже не искупить. Затверди наизусть. Чётко-чётко. Как молитву, как имя своё. Повторяй: не сотвори же кумира, не убий и не укради, почитай отца и других почитай, а сама – не пиши никогда.

И невысказанные слова падают друг на друга, как в тетрисе блоки, но не строятся в ровную линию, не стыкуются между собой. Просто копятся, захламляя пространство.

Только лишь на секунду стало очень уж громко, а после кто-то, наверное, милосердный – или же просто уставший – щёлкнул выключателем и убрал это всё, вообще всё

Ответ 8

Я могу работать примерно так же хорошо, как и раньше

когда-то

Открой глазки. Смотри-ка: попалась.

И подчёркнуто чётко звучит: «Яся, доброе утро».

Тут же вспомнилось – надо здороваться тоже. Приветствие не означало ничего, но мыслилось чем-то сверхважным, как будто оно подтверждало чью-нибудь видимость в мире. Зачастую, забывшись, не останавливаясь в своём пути, Яся коротко, энергично кивала, и этой своей привычкой вызывала ответное резкое требование поздороваться нормально. Сообщить, что утро, день или вечер – добры. Часто это был весь разговор. Но сейчас бы такое не прокатило – с ней хотели поговорить.

Ясю попросила задержаться начальница. Она же у параллельного класса МХК, что ли, вроде ведёт. Удивительное сочетание – МХК и тупые таблицы, всё, что создали лучшего люди, и архив для копии копий.

– Ярослава, – начинает она.

На улице кто-то хохочет. Смеётся, что Яся попалась.

Яся тщательно расправляет закатанные до локтя рукава, чтобы выполнить просьбу выглядеть понормальней, будто кому-то казалось, что дело лишь в рукавах. Смятая кое-как ткань запечатлела замины и напоминала гофрированную трубу. Яся подумала: может быть, их намочить перед тем, как вернуться в класс? Или же будет лучше попросту не возвращаться?

– Я проверяла заполненные тобой таблицы.

С ума сойти, их ещё кто-то и проверяет. Ясин мозг генерирует множество оправданий, но пауза, повисшая после этой фразы, не тревожная. Скорее… торжественная? Таблицы заполнены хорошо? А как тогда можно заполнить плохо, разве это не та из бессмысленных скучных работ, которую всё ещё делают люди лишь потому, что роботы слишком заняты делом?

Яся косится недоверчиво, покачивается на стуле. Получает в ответ ободряющую улыбку, но бодрее себя не чувствует точно.

Начальница подходит к окну и закрывает его.

В дверь стучат, одновременно со стуком распахивают настежь, говорят: «Ой, простите!», захлопывают обратно.

– Невозможно разговаривать, – качает головой начальница.

Это точно. Не только вот здесь.

– На чём я остановилась?

– На таблицах, – подсказывает Яся, желая со всем поскорее покончить.

Начальница подаётся вперёд, одобрительно ей кивает, как будто Яся что умное сказала.

– Тебе, наверное, хотелось бы заняться чем-то более творческим?

Нет, точно нет. Только не это.

Яся на дух не переносит всё то, что называют творческим, поэтому очень быстро произносит в ответ:

– Нет, спасибо. Я не творческая.

И тут же жалеет о сказанном – сейчас начнут переубеждать. Яся всего лишь имеет в виду, что не хочет ни в чём участвовать. Так повелось: уж если поёшь – пой на конкурсе юных певцов, рисуешь – вот ты нам и нужен, в силах связать пару слов – да у нас новый лидер родился, вот здесь форум как раз для тебя. Не прячься, не будь эгоистом. Тех, кому где-то хоть немного побольше дано, облагают таким вот налогом: развивайся, свети, вдохновляй, будь лучшей версией себя – будь четырежды оно неладно!

Яся, на счастье, ничем из перечисленного не одарена. Петь не умеет – не слышит, не чувствует нот, картинки из головы не переносятся на бумагу, руководить – это тоже не к ней.

Смотришь в окно – облака бегут быстро-быстро, поглощаются контуром рамы; если голову наклонить, кажется: небо сейчас упадёт.

Если голову не наклонять, видно, как счастливая малышня стоит, колупает стену. На кой им сдались эти яркие острые куски стекла, не знал никто, но первоклассница Яся их тоже хотела себе. Стена у школьной пристройки – вся в мозаике с тем купцом, который уехал далеко-далеко, а потом вернулся, и все такие – ну ничего себе, парень, вот это ты дал. Купец стоял в центре мозаики, виноватый в своём торжестве. «Хожение за три моря, ни в коем случае не хождение», с невероятным занудством поправляли на уроках краеведения – и это было, в общем-то, всё, что оставалось потом в головах. Ну и ещё вместо «ходить» хотелось сказать «хожить».

Тот мозаичный парень сходил за три моря и обнаружил там Индию, и на картине запечатлели навечно эту его заслугу. Купца обступили со всех сторон как будто индийские люди, и заклинатель решил щегольнуть и расчехлил своих змей, и выволокли откуда-то павлина ему показать, и индийские девы несли фрукты, хлеба́ и кувшины, причём всё это на головах – такое вот шоу талантов.

Купец был местный герой и территориальный бренд.

Начальница пускается в рассуждения о том, что каждый из нас особенный и в чём-то талантлив, нужно только раскрыть это в себе.

Мелких гонят прочь от мозаики. Они верещат, и кто-то из тех, кто шустрее, наверняка уносит в кармане кусочек цветного стекла.

Яся очень хочет сказать, что обычная. Что самая скучная в мире. Что если ты много и громко болтаешь, то кажешься всем интересной, но это совсем же не так.

– Мне кажется – ты вряд ли тут удивишься, – что у тебя здорово бы получилось выступать. Я говорила с другими учителями. Ты такая эмоциональная! Это твой дар, его нужно использовать. Представляешь – дать другому почувствовать то же, что и ты…

Зрачки сжимаются до крохотных точек. Она же не может знать? Она ни за что не может знать. Подобные вещи не написаны на лице.

Яся прикусывает изнутри щёку.

– Я не могу тебя заставить, ты просто подумай. Хорошо? Я тебе тут распечатала. Такой замечательный конкурс. С денежным призом, но это, конечно, неважно. Важнее то, что можно будет найти новых друзей, интересное общение. Проявить, наконец, себя! Столько возможностей, столько дорог, потом поздно же будет. Конечно, лучше взять что-то из классики, Александра Сергеевича Пушкина… Не надо кого-то из этих модных.

Яся не хочет себя проявлять, ей нормально побыть негативом. Сквозь стучащую кровь в ушах слышит лишь слово «деньги», но даже это не может её убедить.