Николай Веревочкин - Городской леший, или Ероха без подвоха
Сумасшедшие на телефон звонили часто. Но дежурный был человеком интеллигентным. А интеллигентный человек интеллигентен со всеми. Подавив раздражение, он посмотрел в потолок, отчего стал похож на святого Себастьяна, пронзенного очередной стрелой и, выслушав добровольного осведомителя, ответил, стараясь быть спокойным и даже приветливым:
— Вы утверждаете, что это леший спускается с гор и охотится на автомобили. Точно так же, как человек приходит в лес поохотиться на зверей. Я вас правильно понял? Спасибо за информацию. Вы нам очень помогли.
— Не бросайте трубку! — рассердился неизвестный.
Дежурный, как уже сказано, был на беду свою интеллигентным человеком. Он чуть отстранил трубку от уха и минуты две уныло слушал нелепицы о Лавинном ущелье.
— Допустим. Допустим, он спускается с гор и поджигает машины. Но зачем? Чего ради? Какой ему от этого прок? — прервал он поток предположений, поглядывая на часы.
— Вы охотник? Как вы думаете, ради чего охотится современный человек? Из-за мяса, шкуры? Все это можно добыть в магазине напротив. Ради удовольствия. Исключительно ради удовольствия. Освежить звериные инстинкты. Вот и весь прок. Леший охотится на машины ради удовольствия. Если человек из города приезжает в лес и убивает животных, почему бы лешему не спуститься в город, чтобы поохотиться на автомобили?
— И как же он охотится? С рогатиной?
— Этого я не знаю. А только охотится.
— Леший?
— Так его называют. Я просто хотел сказать, что вы никогда не разберетесь с горящими автомобилями, если не разберетесь с Лавинным ущельем. Там ищите охотника.
— Это не охота. Это просто какое-то массовое истребление бизонов в прериях, — пробормотал дежурный.
— Вы тоже заметили? — обрадовался человек из министерства странных дел и, понизив голос, поделился подозрениями: — Я думаю, вы правы: в городе действует не один леший. В городе действует подполье леших. Охотятся загоном. Присмотритесь к бомжам. Половина из них — лешие из вырубленных лесов. Установите за ними наружное наблюдение, они вас на главного лешего выведут.
— Хорошо, — сказал дежурный, — назовите ваше имя и телефон, по которому с вами можно связаться.
Он знал, как избавиться от назойливых почитателей Шерлока Холмса.
— Мой телефон — на вашем определителе номеров, — сдерживая раздражение, сказал доброжелатель и отключился.
Не успел дежурный положить трубку, как телефон зазвонил снова и вкрадчивый голос спросил:
— У вас имеется время внимательно выслушать меня?
— Кто вы? Представьтесь, пожалуйста.
— Мое имя не имеет значения. Вы в курсе, что сквер у Старой площади намерены вырубить? Скверное дело.
— Да. Но…
— Не перебивайте. Я потеряю мысль. Разве в городе много скверов? А вы знаете, что намерены построить на месте сквера? Представьте: торговый центр. Мало их, что ли? Разве это не смешно?
— Смешно. Но какое отношение…
— Я думаю, машины будут гореть, пока власти не отменят решение.
— Понятно. Вы — «зеленый»?
— Нет. Пока еще не зеленый. Но уже очень бледный. Спросите меня: почему я бледный? Я вам отвечу: потому что деревья вырубаются, а воздух от выхлопных газов я очищаю собственными легкими.
— Я вас понимаю. Но какое отношение все это имеет к пожарам?
— Разве я не сказал? Вы помните, когда начались пожары? Как только было принято решение построить торговый комплекс на месте сквера у Старой площади. Вам это ни о чем не говорит?
— Абсолютно.
— А вы подсчитайте количество вырубленных деревьев и количество сгоревших автомобилей. Подсчитайте и вы будете удивлены. На каждое срубленное дерево придется один сгоревший автомобиль. Я лично считал пни. Власти очищают город от стадионов и деревьев. Кто-то очищает город от автомобилей. Разве не ясно?
— Кто?
— А вот это уже ваше дело: узнать — кто. Но дело не в этом. Машины будут гореть, пока будут вырубаться деревья.
— Спасибо. Вы нам очень помогли, — сказал дежурный, но не удержался. — Вы, случайно, не из министерства странных дел?
— А что?
— Да вот звонили. Утверждали, что машины поджигает леший.
А потом позвонил леший. Так и представился детским голосом, зажав нос пальцами. Это было уже слишком даже для интеллигентного дежурного:
— Я оценил ваше чувство юмора, молодой человек, но у меня нет времени выслушивать шутки. Позвоните на радио.
— Радио, телевидение, газеты и журналы уже оповещены, любезный, — хихикнул юный леший. — Значит так: в горы — ни одной машины. По городу — только трамваи, троллейбусы и такси. Исключение — для инвалидов и престарелых. Все. Город — для пешеходов и велосипедистов. Иначе так и будете дышать копотью.
Интеллигентный дежурный не выдержал:
— Послушай, малыш. Я тебя найду. Найду и оборву уши. Ты меня понял?
— Понял, чем старик бабку донял, — ответил зеленый террорист и вкрадчиво добавил. — А у вас машина горит.
В день весеннего равноденствия горный бродяга и тайный враг человечества Воробушкин по пути на пик Лавинный сошел с безопасной тропы.
Топал бы по хребту — ничего бы с ним не произошло.
Но как он мог промахнуться мимо тропы, которую трамбуют уже вторую сотню лет несколько поколений туристов? Канава по колено. Вслепую можно идти.
Все в этой жизни случается. Бывает, и трамвай сходит с рельсов.
Дело в том, что накануне выпало много снега. К тому же у верхней границы леса Воробушкин вошел в плотное облако. Себя только до пояса видно. Да и то смутно. Сбился с пути и сам не понял, как попал на склон.
Только он снял бесполезные очки и подумал, что надо бы остановиться, сориентироваться и строго вертикально подниматься вверх, как под ногами раздался вздох, будто филин ухнул. Пласт просел — и понесло Воробушкина с нарастающим шелестом и гулом вниз — из непроницаемого облака.
Только и успел, что голову шарфом обмотать.
Крутило его, вертело, как вермишелинку в кипящем котелке. Причем в котелке, в котором варится молочный суп.
И внезапно — удар, хруст, головокружение. И — тишина.
Кроме шума в голове, никаких звуков.
Сказать, что Воробушкин испугался, не совсем точно. Точнее — был он раздосадован, расстроен собственной оплошностью.
Глупо смертному бояться смерти. Что такое жизнь? Росинка на паутинке.
Он знал: рано или поздно, в горах его ждет что-то похожее. Больше того, он был твердо намерен умереть именно в горах, доверив заботы по утилизации своего тела дикой природе, а не похоронной компании. Он не любил людей, и ему была неприятна мысль, что кто-то будет иметь пусть и небольшой доход с его смерти.
Правда, доверить свое тело горам Воробушкин планировал лет через двадцать. На пороге старости. И честно сказать, предпочел бы провалиться в глубокую трещину. И там, с переломанными конечностями, навсегда уснуть среди чистого льда, образовавшегося из снега, выпавшего, возможно, еще до нашей эры.
Прекрасно: лежишь в расселине, словно в ледяной утробе, и слушаешь, как потрескивает лед. А боль заглушает душевные страдания, отвлекает от ненужных мыслей. Прелесть, кто понимает. Лавина же, в которую до времени попал Воробушкин, смущала его. Не та высота.
Через месяц-другой снег стает и обнаружится его некрасивый труп.
Но, самое главное, была у него одна фобия. С детства боялся он быть спеленатым. И надо же: то чего он страшился во сне, случилось наяву.
Плотно спеленатый лавиной, Воробушкин боялся сойти с ума прежде, чем задохнется от недостатка кислорода.
Хотя были люди, которые считали, что он никогда, ни при каких обстоятельствах не может сойти с ума. Не с чего.
В конце концов, что случилось, то случилось. Остается немножко подождать. Расслабиться и не барахтаться. Лучше всего думать, что это — сон. Успокоиться и ждать окончательного забытья. Забвения. Слияния с природой. Возвращения в нее.
Воробушкин вытолкнул языком слюну и растаявший снег. Слюна стремительно поползла вверх. Значит, лежит головой вниз. Как ложка в горчице.
Попытался пошевелить пальцами рук. Бесполезно. Укупорен в застывший бетон. Шевелилась левая ступня. Видимо, торчит из лавины.
Причем, кажется, без сапога. Очень уж мерзнет. Мешает заснуть.
Главное — не злиться. Начнешь злиться, дергаться и точно сойдешь с ума. Злиться не надо. Надо думать о чем-нибудь очень приятном. О женщинах, например.
Интересно, потерял он шапочку или нет? И где теперь сапог с левой ноги?
Приснилось Воробушкину — лежит он на полке в деревенской бане.
В облаке пара. Пар горной травой зизифорой пахнет.
Потолка не видно. Туман. А стены баньки накатаны из циклопических бревен. Толщиной чуть больше закрытого гроба. И пахнут горько.
Хвойный веник мельтешит в тумане, нагоняет зной пустыни.
Из тумана возникает косматое существо и смотрит на него пронзительными глазами хищной птицы. Свободная от волосяного покрова часть лица коричневая. А морщины у глаз — белые. Как боевой раскрас индейца. Впрочем, без очков, пропавших в лавине, Воробушкин видел незнакомца смутно, расплывчато. Спрашивает косматый без особого любопытства:
