В субботу, когда была гроза - Глазер Мартине

– И не надо, – утешительно сказал Муса, – сегодня вместе поедем. На моей машинке с кашлем. Вместе хорошо, подтолкнешь, если мотор заглохнет.

Касси засмеялась сквозь слезы.

– А как я вернусь домой?

Указательным пальцем он смахнул слезинку у нее со щеки.

– Если мотор не заглохнет, опять со мной.

Солнце поднялось уже совсем высоко, когда они ехали по дороге Клавервех мимо поля к опушке леса. Вдалеке с ужасным грохотом специальная машина прессовала сено в большие тюки. По канаве вдоль дороги гордо вышагивала потрепанная серая цапля.

– Смотри-ка, жилетка как у меня, – сказал Муса.

Касси кивнула с отсутствующим видом.

– Вот тот забор, через который я перелезала, – неожиданно показала она. – А здесь они стащили меня с велосипеда.

Дальше они поехали молча. Краем глаза Касси увидела грунтовое покрытие теннисного корта. На корте никого не было.

Какое-то время в машине стояла полная тишина. Они выехали на главную дорогу до Девентера, и, глубоко вздохнув, Касси наконец сказала:

– Мне не только тяжело об этом говорить, еще мне стыдно перед тобой. Понимаешь?

– Нет, не понимаю, – спокойно ответил Муса, не отрывая глаз от дороги. – Объясняй, пожалуйста, Касик. Очень хочу понять.

Мимо мелькали деревья. Показались первые дома Эспело. Касси запомнила: если видишь старую мельницу, значит, уже середина пути. Так странно, что теперь она хорошо знала этот маршрут.

– Все это… так глупо. И разве это важно? Что ты пережил – это действительно страшно. Тюрьма, пуля в ноге, когда ты пытался бежать. И твоя жена, она умерла. А у меня что? Ну, царапина, лодыжку подвернула, поиздевались надо мной. И сравни… Ты, такой сильный и мудрый, а я… я ною целыми днями и боюсь сесть на велосипед. Поэтому мне стыдно. Понимаешь?

Муса на секунду взглянул на нее:

– Да, понимаю. Но послушай, Касик…

Он говорил очень тихо. Из-за шума мотора Касси с трудом разбирала его слова.

– Боль в теле – это всегда неприятно. Сильная боль хуже, конечно. Но еще хуже то, что мир становится другим. Мы думаем всегда: он безопасный, этот мир. Болезнь, смерть, страх – это все для других, не для нас. Мы – хозяин мира, знаем, что есть и будет. А потом раз… и уже небезопасно. Не хозяин, нет контроля, только паника. Если здесь небезопасно, то где? Другая ситуация, но тоже теряешь безопасность. Так что не надо стыдиться.

Касси открыла окно и подставила лицо навстречу ветру.

– И это не проходит? – спросила она наконец, когда решила, что к ней вернулся ее обычный голос. – Я теперь всегда буду бояться?

Муса оторвал правую руку от руля и нащупал ее колено. Хлоп-хлоп – ободряющие хлопки.

– Нет, это пройдет, – он уверенно кивнул. Потом медленно, пытаясь отыскать верные слова, сказал: – У меня в деревне было одно очень красивое место. Райское, можно сказать. Самые красивые деревья, самые красивые цветы, красивый песок и камешки на берегу реки. Всего один дом, там жили старик со старухой. Потом пришли повстанцы и сожгли дом, убили людей. Уже много месяцев никто не ходит в райское место. Река, песок, деревья, цветы – все черное. Даже камни, такие безобидные и чистые, кажутся черными.

На лбу у Мусы появилась глубокая складка, он рассматривал пейзаж перед собой. Касси смотрела вместе с ним. Вдалеке поблескивала река. На лугу мирно и лениво паслись коровы. По велодорожке неторопливо ехала небольшая компания, одетая совсем по-летнему. Очертания Девентера на горизонте с его мостом и церквями походили на картину.

Когда Касси решила, что рассказ окончен, Муса внезапно продолжил:

– Пока не наступает очень жаркий день. День, когда приятно искупаться, побездельничать на пляже. Раз, и вода снова прохладная, чистая. Раз, у реки снова цветы, красивые цветы. Сначала несколько раз искупаться, не поворачивая головой. Не смотреть по сторонам. Не видеть место, где был дом. В голове стена в натуральную величину, вокруг того домика, а на ней надпись «запрещено».

Он посмотрел на Касси и улыбнулся. Глубокая складка пропала.

– А потом, Касик, сидя у воды, я слышу голос той старушки. Напевает что-то, прямо как раньше, о любви к бабочке. Вдруг вижу того старика, он набирает воду, как всегда, проливает ее. Слышно смех. Воспоминание как луч солнца в голове. Чуть погодя, осторожно осматриваюсь. Вокруг дома много растений. Птицы вьют гнездо. Медленно, очень медленно, райское место возвращается в память. У дома снова можно сидеть. Тень остается, но она сладкая и горькая одновременно. Жизнь проходит, как вода сквозь камни.

Он тяжело-тяжело вздохнул и снова похлопал Касси по колену.

– У тебя так же. Однажды ты идешь там и слышишь птиц, чувствуешь запах травы. Но нужно время.

Когда они подъехали к школе и Муса припарковал машину на соседней улице, Касси как бы невзначай произнесла:

– Фейнстра мне сказал, что он больше не в редколлегии. А если он будет там?

– Дай-ка руку.

Она с недоумением посмотрела на Мусу.

– Эту руку. Сейчас покажу.

Не понимая, что происходит, Касси протянула ему правую руку. Муса с серьезным видом осмотрел тыльную сторону ладони.

– Ага, – сказал он наконец, – нашел. Так и знал, всегда есть.

Он приложил свой указательный палец к нижней фаланге ее среднего пальца.

– Смотри, здесь.

– Я ничего не вижу.

– Не видишь, какая ты смелая?

Сбитая с толку, Касси покачала головой.

– Глубоко внутри, где-то здесь… – он показал на ее грудную клетку, – находится великая храбрость. Внутренняя великая храбрость всегда выступает где-то наружу, как золотая жила в горе. Сейчас, когда ты пойдешь внутрь и почувствуешь страх, посмотри на палец и вспомни: отважная Додо со всем справится.

Он же сейчас шутит?

Но нет, Муса выглядел совершенно серьезно.

Она посмотрела на руку и неуверенно кивнула:

– Ладно.

И, не отрывая от пальца удивленных глаз, она выбралась из машины, затем перешла дорогу и оказалась у высоких стеклянных дверей школы.

Через час она вернулась.

Муса с закрытыми глазами слушал фортепьянную музыку. Окна были приоткрыты, но дверцы заблокированы. Она постучала в стекло, сначала тихонько, затем сильнее. Муса всполошился, но, увидев Касси, расплылся в улыбке. Он сделал музыку тише и разблокировал двери.

– Значит, все в порядке?

Улыбаясь, она показала на палец.

– Теперь стала еще отважнее, – похвалил ее Муса.

– Я встретила Флориса в коридоре, он шел с телефоном. В общем, увидел меня и сразу спрятался в туалете.

На лице у нее появилась довольная ухмылка.

– Он боится меня сильнее, чем я его.

– И правильно. Значит, не совсем тупица этот мальчишка.

Брыкаясь и откашливаясь, машина вернулась к жизни. Муса медленно поехал в сторону реки. На набережной он повернул влево.

Касси расслабленно откинулась на спинку кресла.

– Кажется, никто ничего не знает. Фейнстра тоже ничего не спрашивал. Все было как обычно.

Муса улыбнулся:

– Замечательно.

– И я придумала тему для спецвыпуска. Ученики могут прислать свои рассказы, и лучшие войдут в настоящую книгу. В жюри мы – от редакции, а еще двое учителей.

Муса снова улыбнулся.

– Что это была за музыка?

– Моцарт, концерт для фортепиано. Хочешь еще послушать?

Музыка напомнила ей о камнях из рассказа Мусы, а еще о покое и синеве. Касси положила голову ему на плечо и почувствовала себя спокойной и счастливой.

Они попрощались у двери.

– Ты ведь скоро вернешься?

Муса пообещал вернуться.

– И передавай привет Хуго, хорошо?

И это он тоже пообещал.

– Расскажешь, какую тему придумала?

– Тему? А, ты об этом. Она называется «Семейные тайны». Я собираюсь выяснить, что случилось с моими бабушкой и дедушкой. Как они погибли, где произошла авария. Мне кажется, мама уже пыталась что-то разузнать, но, по-моему, она прекратила поиски. Если все выясню, то, может, мы с ней об этом поговорим.