Маргерит Дюрас - Моряк из Гибралтара
Жаклин все не отрывала от нее блуждающего, словно завороженного взгляда. Та же, судя по всему, этого даже не замечала. Ей явно было хорошо одной, она вполне довольствовалась собственным обществом, это выглядело даже немного странно.
— Когда он созревает, — говорил Эоло, — то так и остается зеленым. Приходится пробовать, чтобы узнать, созрел или еще нет.
— Странно, — заметил я. И рассмеялся. Я чувствовал, что она уже не на шутку под хмельком. Эоло пока что этого не заметил, а вот Жаклин, та — да. Ее же, судя по всему, все это не слишком интересовало.
— Совсем как люди, — проговорил я.
— Что-что? — не понял Эоло.
— Некоторые так и остаются зелеными на всю жизнь.
— Вы хотите сказать, молодыми, — поправил Эоло.
— Да нет, — возразил я, — придурками.
— А что это значит по-итальянски — придурок? — спросил Эоло.
— Дурак, — уточнил я.
Да уймись ты, уговаривал я себя. Но все было без толку. Бывают в жизни моменты, когда ужасно охота посмеяться.
— Только я один его и ем, — проговорил Эоло. — Дочкам-то моим он совсем не по вкусу. А для меня одного выходит слишком много. Даже постояльцы и те всегда говорят, будто он еще недозрел.
— Какая разница, зато он такой красивый.
Карла, прислонившись к двери, слушала отца. Она смотрела на него ласково и с каким-то нетерпением. Я и это заметил. И старался поменьше глядеть в ее сторону.
— Даже Карле и той он не по вкусу, — говорил только он один, — якобы от этого винограда ее сразу знобит.
Ничего не помогало. Она буквально притягивала к себе мой взгляд.
Это был мой долг, мне просто нельзя было иначе. Я уже и так потерял столько времени, не зная, что она существует на свете.
— Тебе что, правда, не нравится этот виноград? — спросила она у Карлы.
В голосе ее сквозила та же нежность, что и светилась в глазах. И никакая она не американка. Даже по-итальянски и то говорила с заметным французским акцентом.
— Я ем его, чтобы сделать ему приятное, — отозвалась Карла, — но он, и правда, мне совсем не по вкусу.
Никто, кроме меня, не заметил, что она смотрела на меня без особого отвращения. Разве что Жаклин.
— А вот жене моей, ей нравится, — продолжал тем временем Эоло. — Мы посадили его, когда поженились. Вот уже тридцать лет назад.
Постепенно возвращались постояльцы. Первыми явились два охотника. Они заказали Эоло два стаканчика кьянти. Он велел Карле обслужить их.
— Каждый год, — проговорила Карла, обслуживая клиентов, — одна и та же история с этим виноградом. С самого детства он прямо силком заставляет нас его есть.
— Вечно ты чем-то недовольна, — заметила она, обращаясь к Карле.
— Да не в этом дело, — ответила Карла, — но почему непременно заставлять?
Она не ответила Карле. Можно было подумать, что разговор вот-вот иссякнет. Но не тут-то было. Теперь Эоло уже не интересовало ничто на свете, кроме этого винограда, зато уж виноград-то явно интересовал его не на шутку.
— Это один сосед, — проговорил он, — он дал мне эту лозу. Да, видно, ошибся. Когда я понял, семь лет спустя, было уже слишком поздно, у меня не хватило смелости вырвать ее с корнем.
— Когда сам что-нибудь сажаешь… — заметил я.
— Вот-вот, — подхватил Эоло, — всегда кажется, что лучше этого нет.
Всякий раз, когда я слышал собственный голос, меня разбирал смех. На сей раз я сдержался. Жаклин страдала.
— А виноград, что ты покупаешь по субботам в Сарцане, он тебе нравится? — спросила она у Карлы.
— Ясное дело, нравится, — ответила Карла, — раз я сама его выбираю.
Карла залилась краской. Должно быть, посвящала ее в какие-то свои сокровенные тайны.
— Я бы охотно выпил еще один, — проговорил я.
— Нет, — едва слышно прошептала Жаклин.
— Нет, — повторил я.
— Ни одна виноградная лоза, — продолжил Эоло, весь поглощенный своими разъяснениями, — не вьется так, как эта. Моя терраса, лучше ее нет во всей округе.
Лишь одна Карла слушала его по-настоящему внимательно.
— Только я одна его и ем, — проговорила Карла.
— Ты никогда не бываешь довольна, — еще раз повторила она, — никогда.
— Вы всегда так говорите, — заметила Карла.
— Как подумаю, — проговорил Эоло, — что эта бедная лоза вот уже тридцать лет каждый год приносит виноград, а мы его выбрасываем. Я-то ем даже больше, чем могу, но съесть все одному мне ведь не под силу.
Карла подала заказанные аперитивы. Потом снова прислонилась к косяку, дожидаясь, пока мать позовет ее накрывать к обеду. И все время держалась поближе к ее столику. Эоло, судя по всему, был уже немного навеселе.
— Нет, — продолжил он, — одному мне никак не справиться.
— Ну, опять начинается, — заметила Карла. — Каждый год одно и то же.
По-видимому, ей вовсе не было неприятно, когда на нее обращали внимание. Это я тоже пока был в состоянии заметить. И еще, что всякий раз, когда она заговаривала, лицо ее заливалось краской. А еще я снова заметил, что не вызываю у нее какой-то особой неприязни, во всяком случае, не больше, чем кто бы то ни было другой.
— Бывают в жизни такие вещи, к которым никак не удается привыкнуть, — изрек я.
— Я съедаю его столько, — проговорил Эоло, — что каждый год по две недели меня мучают колики, каждый год.
— Вы только посмотрите на него, — вмешалась Карла, — говорить про свои колики перед постояльцами.
— Надо же о чем-то говорить, — заметил я.
Я рассмеялся, она тоже. Мне было все трудней и трудней не смотреть на нее. Жаклин ничего не слышала. Попеременно смотрела то на нее, то на меня. И была бледна как полотно.
— Каждый год, — проговорила Карла, — он едва не умирает от этого винограда. Теряет по три кило за две недели. Вот-вот опять примется за свое, как раз сезон подходит.
— А может, эти колики как раз меня и спасают, — возразил Эоло, — от них снижается давление. И потом, не могу же я выбрасывать весь виноград, просто не могу, и все.
— Чистая правда, — заметил я.
— Если бы мы дали ему волю, — проговорила Карла, — он бы так и умер — ест его украдкой.
— Надо дать ему волю, — заметил я.
— Даже если он может от этого помереть? — переспросила Карла.
— Даже если может помереть, — подтвердил я. Эоло бросил на меня изумленный взгляд. Я был уже пьян в стельку. Жаклин подняла на меня глаза, мне показалось, очень злые. Какое-то время никто не произносил ни слова. Эоло оглядел мои стаканы из-под пастиса, все они были пусты. Потом я услыхал, как она голосом человека, желающего поменять тему разговора, спросила у Карлы:
— Ты была вчера на танцах?
— О чем вы говорите, — отозвалась Карла, — да он всю ночь так и сновал взад-вперед перед домом.
— Сегодня вечером опять будут танцы, — заметила она.
Она подняла глаза и бросила взгляд в мою сторону, но настолько украдкой, что, кроме меня, этого никто даже не заметил.
— А то я не знаю, — ответила Карла.
Эоло прислушивался к их разговору с явным интересом. У меня окончательно пропало всякое желание смеяться.
— А если я возьму тебя с собой, он отпустит? — спросила она.
— Вряд ли, — взглянув на отца, ответила Карла. Эоло расхохотался.
— Ну уж нет, — возразил он, — я ведь вам уже говорил, с кем угодно, только не с вами.
Внезапно я весь как-то очень насторожился. Сердце громко забилось.
— Я могу отвести ее на танцы, — предложил я. Лицо Жаклин исказилось от злости, но, похоже, страдала она уже чуть меньше. Да и все равно, чем я мог ей помочь? Карла глядела на меня с нескрываемым изумлением. Та же, как мне показалось, без особого удивления.
— Вот как, в самом деле? — удивился Эоло.
— Мне это будет приятно, — добавил я.
— Ну, не знаю, — засомневался Эоло, — я дам вам ответ вечером.
— Мне никогда ничего нельзя, — крикнула Карла, — вот сестрам, им, что ни захотят, все пожалуйста.
Должно быть, она уже вполне отдавала себе отчет, как очаровательно смотрится ее дерзкая выходка, и несколько форсировала свой гнев. Потом, надув губки, обиженно глянула на отца.
— Вот увидишь, — ласково успокоила она Карлу, — увидишь, он тебя отпустит.
Она погладила ее по голове. Карла даже не пошевелилась. Она по-прежнему не спускала сердитого взгляда с отца.
— А вечером, — пробормотала, — он скажет, что не хочет отпускать.
— Всего на час, — заверил я. — Она не будет танцевать ни с кем, кроме меня.
— Не знаю, — ответил Эоло, — я вам скажу вечером.
— Вот видите, какой он ужасный человек! — крикнула Карла.
В этот момент раздался голос матери. Обед был готов. Карла вскочила, опрокинув свой стул, и исчезла во внутренней части гостиницы. Пока ее не было, всем присутствующим оказалось нечего сказать друг другу. Потом Карла снова появилась в сопровождении сестер, все с огромными дымящимися блюдами в руках. По всей террасе распространился аромат рыбы с шафраном. Обед начался.
