Джон Гарднер - Никелевая гора. Королевский гамбит. Рассказы
— А я не понимаю, о чем вы говорите, — опять ответил Генри, шепотом на этот раз. Наклонившись к машине, он сжал в руке дверную ручку. Около закусочной появился их пес, настороженный, уши торчком.
Док Кейзи отсчитал несколько долларов из пачки, так сильно нажимая сверху большим пальцем, что каждая бумажка грозила разорваться пополам. Генри взял деньги и не стал их пересчитывать. Старик включил зажигание, нажал на стартер. На скуле у него задергался желвак.
— Я просто хотел помочь, — сказал он. — Ты сам это отлично знаешь. И не веди себя как упрямый осел.
Генри ни слова не ответил, и после короткой паузы старик рывком выжал сцепление и вылетел на шоссе. Гравий фонтаном брызнул из-под колес, пыль, пропитанная запахом бензина и выхлопных газов, столбом стояла в воздухе и лишь гораздо позже постепенно улеглась.
Генри, двигаясь как неживой и поглядывая на ползущую вверх по склону ленту шоссе, вошел в душный, как парилка, обеденный зал. Там он пробил стоимость проданного старику бензина, не глядя, какие выскакивают цифры, нагнувшись над кассовым аппаратом, но не глядя на него, а потом, заранее зная, что он сейчас сделает, и зная, что после самому же придется чинить, сжал обеими руками края ящика от кассы, а потом потянул их в стороны, так что сухое дерево треснуло наконец и ящик развалился на куски. Мелочь высыпалась на пол и со звоном покатилась во все стороны. В груди жгло. Подошла Кэлли и остановилась позади него, на первых порах молча. Он ущипнул себя за губу. Кэлли сказала:
— Обалдел ты, что ли? — Подождала ответа. — Генри, ты лучше пойди вздремни. Ведешь себя как полоумный. — Она говорила медленно, ровно и ни на шаг не приближалась к нему.
— Кэлли, — проговорил он хрипло и осекся. На мгновение ему показалось, что это голос отца.
Они взглянули друг на друга, а потом Кэлли посмотрела на бензоколонку или куда-то еще дальше. У нее распухли губы от августовской жары.
— Я тут управлюсь. Иди.
Она так и не подошла к нему ближе. Генри отправился на охоту. Он застрелил трех ворон, а прошатался до темноты.)
Генри снял халат, сбросил шлепанцы, улегся и выключил лампу. Он не уснул или считал, что не уснул, и дышал неглубоко. Два часа спустя, в семь утра, у Кэлли начались схватки, и она сказала:
— Генри! — Стала трясти его, и, когда он открыл глаза, он увидел, что она уже довольно давно встала. Она была одета, будто собиралась в церковь, и даже в шляпе.
Было двадцать девятое декабря, шоссе обледенело, и по обочинам намело серые сугробы. Небо над горами было таким же серым, как снег, воздух тих, все неподвижно, даже воробушек не шелохнется на проводах. На сером фоне резко вырисовываются черные телеграфные столбы, бегут друг за другом вниз бесконечной, петляющей чередою. Он все время о них помнил; даже когда думал о другом, тело машинально отмечало ритм этого бега.
Пока ехали до Слейтера, Кэлли раза два взглянула на часы: сколько минут проходит между схватками. Она сидела у самой дверцы, а дверца тарахтела на ходу, видно, ее не захлопнули.
— Ну как ты, ничего? — спросил он.
— Конечно, Генри. А ты?
Он в ответ пожал плечами, сняв правую руку с баранки.
— Я молодцом. Полный порядок.
Он засмеялся. В машине был такой холод, что изо рта шел пар. Он потянул рычаг обогревателя, и вентилятор отопительного устройства, лязгнув, заработал.
Лиственницы на верхней части склонов торчали оголенные, словно сухие сосны. Нынешней зимой, как и каждый год, их оголенность казалась окончательной, непоправимой. Его рука упала на сиденье между ними, и спустя минутку, будто подумав сперва, Кэлли коснулась его пальцев. Ее рука была теплой. Эта теплота удивила его, показалась неожиданной, необъяснимой.
Дорога сделала крутой поворот, и машина покатила по мосту в город.
2Приемный покой больницы оказался комнатушкой, где было множество всяких вещей — кофейные чашки, плевательницы, журналы. Словно вестибюль дешевого отеля. Краска на стенах потемнела от времени, на одной из стенок над журнальным столиком было прибито на палке лупоглазое чучело совы.
Женщина за столом сказала:
— Извините, но, как я уже вам объяснила, плата с пациентов взимается предварительно. — Она обвела их обоих взглядом.
Генри потянул себя за пальцы. Он наклонился и сказал:
— Значит, мне придется сейчас поехать домой за этими сволочными деньгами. Но жену мою вы должны сразу положить. У нее уже начались схватки.
— Не надо браниться, Генри, — сказала Кэлли. Она улыбнулась женщине.
Женщина сказала:
— У нас такое правило в больнице. Извините. — У нее была тяжелая челюсть и бесцветные, близко поставленные глаза.
— Генри, выпиши им чек, — сказала Кэлли.
Он облизнул губы. Взглянул на женщину и начал торопливо рыться по карманам в поисках чековой книжки, хотя никогда ее там не носил, потом взял бланк чека, который ему через стол протянула женщина, и заполнил. Женщина поднесла чек к глазам и просмотрела. Она поглядывала недоверчиво, но сказала:
— Через двойные двери, потом направо, в самом конце коридора. Мистер Сомс, вы можете, если хотите, подождать здесь.
Кэлли снова улыбнулась женщине, улыбнулась вежливо, глядя сквозь нее.
Минут пятнадцать Генри просидел под чучелом совы, всем телом подавшись вперед и стиснув руки, и при этом то и дело поворачивался посмотреть, не идет ли доктор, но доктора не было. Вошла молоденькая сестра с набыченной, как у бодливого телка, квадратной головой, но рот у нее был добрый. Она повела Генри в предродовую и распахнула перед ним дверь. Он вошел. Стены палаты были окрашены тускло-зеленой краской, и там стояли две кровати, одна — пустая, а вдоль стены помещались полки с подкладными суднами, тазиками для умывания, пузырьками из цветного стекла, полотенцами, серыми запечатанными пакетами. В дальнем конце палаты находилось окно, Генри взглянул в него и увидел грязный снег, и улицу, и старые дома, и кряжистую темную сосну.
— Ну, как ты, ничего? — спросил он.
Она кивнула.
— Доктор пришел?
— Нет еще. — Он пододвинул стул к кровати и сел.
— Это неважно, — сказала она. — Придет попозже. — Генри просунул пальцы под ее ладонь, она похлопала по ним и посмотрела в окошко.
Он держал в руке ее теплую руку, так прошел час, а потом он встал, вынул из ее чемоданчика домино и высыпал костяшки на столик возле кровати. Играя, Генри не выпускал ее руки. Каждые пять или шесть минут она отворачивалась и закрывала глаза, а Генри пристально рассматривал костяшки домино, и ему казалось, будто он ощущает пальцами серую, испещренную трещинками поверхность и желтоватые ячейки. Домино принадлежало когда-то его родителям. Машина, стоявшая под самым окном, тронулась с места, потом проехала другая, пробежал мальчик с коробкой, четыре шага пробежит — прокатится по льду, четыре шага пробежит — прокатится; потом прошли двое мужчин в длинных пальто. Из парадной двери дома напротив, пятясь, вышла женщина и вытащила за собой высохшую рождественскую елку с остатками мишуры на ветках. Доктор все не шел. Вошла еще одна сестра, пощупала у Кэлли пульс, потрогала живот, потом вышла. Боли стали теперь сильней, но промежуток между схватками не сократился. Генри аккуратно сложил домино в белую потертую коробочку и прикрепил крышку резинкой. Под мышками у него жгло от пота.
— Ну, как ты, ничего? — спросил он снова.
Кэлли кивнула.
В одиннадцать часов явился доктор и осмотрел ее.
Когда доктор вышел в коридор, где дожидался Генри, он ни слова не сказал о Кэлли. Он с улыбкой положил Генри руку на плечо, посмотрел ему куда-то в лоб и произнес, все еще не снимая с его плеча руки:
— Вы завтракали?
Генри кивнул не думая.
— Как долго это будет продолжаться?
Врач нагнул голову, все так же улыбаясь, и, казалось, обдумывал его вопрос. В действительности он рассматривал узор на полу коридора, пробегая глазами от плитки к плитке.
— Не могу сказать, — ответил он. — Вам повезло, чудесный день сегодня.
Он махнул рукой в сторону окон в конце коридора. В потоке солнечного света, вливавшегося сквозь ромбовидные стекла, блестели белые и коричневые плитки пола и зеленели листья растений в горшках над столом дежурной.
Генри старался стоять неподвижно — рука доктора по-прежнему лежала на его плече. Он спросил:
— Значит, это произойдет сегодня, вы думаете?
— Все в свое время, — сказал доктор. — Не надо волноваться. Все будет отлично, я тоже это пережил. — Он подмигнул как-то по-женски, стиснул Генри на прощанье плечо и ушел, ставя ступни носками врозь, откинув голову назад и слегка набок.
Генри снова вошел в палату. Он напряженно замер, вжавшись пятками в пол, сунул в карманы брюк кончики пальцев, пережидал, когда ее отпустит боль. Потом сел возле кровати.
![Джон Уиндем - Паутина [ Авт. сборник]](/uploads/posts/books/60251/60251.jpg)