Джессика Андерсон - Лицедеи
— Тед видел тебя вчера, — сказала Розамонда.
— Правда? Где?
— В Ботаническом саду. Он там бегает. На нем была ярко-красная майка, ты прошла совсем близко от него.
— Так это был Тед? Я видела его только со спины.
Но Розамонда притворилась обиженной:
— Ты его оскорбила. С ним рядом стоял Стивен. Муж Мин. Ты оскорбила наших мужей.
— Как Гермиона?
— Прекрасно. Раздражительна. Неугомонна, как сто чертей. Что ты собираешься делать?
— Сегодня или вообще?
— Твои сегодняшние планы я знаю. Мама сказала мне. А вообще?
— Пробуду здесь два месяца, а потом хочу обосноваться в Риме.
— Навсегда?
Сильвия заколебалась: — Да-а.
— Я, конечно, страшно люблю Рим, — вежливо сказала Розамонда. — Только из-за этих старых зданий там очень пыльно. Скажи, Сильвия, ты не хотела бы прийти ко мне в субботу? На ланч? Я позову Мин. Стивен тоже придет. Они с Мин редко выходят порознь, не то что мы с Тедом. Гарри я тоже позову. Он, правда, не придет. А Тед как раз сейчас продает яхту, он, наверное, будет в гавани. Так как, придешь?
— Спасибо, с удовольствием. А почему Гарри не придет? — спросила Сильвия.
— Скажет, что у него слишком много работы, на самом деле не хочет встречаться с Тедом. Не могу сказать, что они сражаются друг с другом, как Тед и Стивен, стоит им только заговорить. Нет, Гарри просто сторонится Теда, избегает его. Все началось, когда премьер-министром стал Фрейзер[4]. Слышала ты об этом?
— Только после того, как все свершилось. Я тогда была в Испании.
— Счастливая. Какие стычки! Какие страсти! Газетные заголовки! Неприятности с желудком! Мама сказала, что ты встретила Гая на улице, не понимаю, как ты его узнала! Это был ангел, а не ребенок, а потом вдруг откуда-то взялись насупленные брови, огромный синий подбородок и куча волос.
— Юность. Когда наступает юность, злые феи показывают коготки. Как Метью и Дом?
— Настолько поглощены собой, что выглядят дурачками.
— Может, они и правда дурачки. У тебя из окон виден залив?
— Нет.
— Какой восхитительный контейнеровоз подплывает — «Штольд». Окрашен великолепно! Сильвия, ты уже знаешь, Стюарт, наверное, сказал тебе, как папа обращается с мамой, я имею в виду деньги?
— Да, Рози, Стюарт сказал мне.
— Это, несомненно, проявление болезни, но мама оказалась в таком тяжелом положении, я считаю, что это ужасно, а ты, Сильвия?
— Конечно, Рози.
— Гарри с удовольствием помог бы ей, и мы с Тедом тоже. Только мама, по-моему, не намерена принимать нашу помощь. Не могу сказать, что у Теда сейчас все благополучно, ты, наверное, слышала про его неприятности, но деньги у него, конечно, все равно есть. Гарри и Стюарт пробовали поговорить с папой, но добились только одного: он на них взглянул. Все мы теперь довольствуемся его взглядом. Я не обижаюсь, потому что он очень болен. Но тебя, Сильвия, не было так долго, для него ты — ангел. Может быть, тебе удастся его уговорить.
— Ох, если бы это зависело от меня…
— Ох, не сдавайся раньше времени. Может быть, случайно зайдет разговор о деньгах.
На диване рядом с Сильвией лежала газета. Чтобы немного отвлечься, она взяла ее в руки.
— Посмотрим, что говорят звезды.
— Я всегда заглядываю в гороскоп, вот уж не думала, что ты тоже.
— Нашла. Водолей. «Украшайте свое жилище, покупайте духи и предметы искусства. В особо торжественных случаях, отправляясь на пикник, надевайте что-нибудь розовое или сиреневое».
— По-моему, не очень вразумительно, — сказала Розамонда, — хотя ты можешь надеть розовую шляпку. Интересно, что у меня? Рыбы. Я маленькая рыбка.
— Рыбы. «День неблагоприятен…
— Вот видишь! — воскликнула Розамонда.
— … но вечером воспользуйтесь удобной минутой и обсудите возникшие трудности с вашими близкими».
— Ну не удивительно ли! Пусть болтают, что хотят, в гороскопах что-то есть.
Сильвия доехала на автобусе до угла улицы Дэвида Джоунса и пошла на станцию пешком.
Вчера ее поезд уходил с третьего пути. Сегодня она ждала поезда на четвертом, то есть на другой стороне той же платформы. Когда Сильвия впервые приехала в Лондон и ее спросили, как живут люди в «бесклассовом» австралийском обществе, она не знала, что ответить. Она вспоминала своды уин-ярдского туннеля, выходящего на платформу, куда люди попадали, карабкаясь все вместе по широким ступеням, но потом делились на две группы и вставали спиной друг к другу: побогаче, ехавшие на запад, — лицом к третьему пути; те, кто на север, — лицом к четвертому. И в каждой группе находился кто-нибудь, кто стоял прежде на другой стороне.
Сильвия сидела на втором этаже электрички и, проезжая по мосту, видела сквозь прутья ограды главную часть залива, где покачивался на волнах огромный, как здание, контейнеровоз «Штольд», о котором говорила Розамонда. Увидев колокольню знакомой церквушки, казавшуюся совсем крохотной из-за стремительно надвигавшегося северного конца моста, Сильвия всем телом ощутила, что переезд закончен, что она уже на северном побережье.
Стюарт называл северное побережье «безусловно хорошим местом второго сорта», потому что с финансовой точки зрения лучшим местом оставались берега залива и холмы восточного побережья. В послевоенные годы разбогатевшие авантюристы бесстрашно покупали недвижимость на восточном побережье и побаивались северного, потому что тамошние домовладельцы, называя это место хорошим, имели в виду прежде всего его благопристойность, недаром о северном побережье говорили, что «там хорошо растить детей». Северное побережье считалось благопристойным местом отчасти из-за недоступности северо-восточным ветрам. Неутомимые влажные ветры с юга продували северное побережье насквозь, не щадили его и досаждавшие всем жаркие ветры с запада, но чувственным, пропитанным запахом моря северо-восточным ветрам путь сюда был заказан, летними ночами они буйствовали только на восточном побережье, поэтому дети обитателей северного побережья не бродили ночью по пляжам и не уезжали неизвестно куда, втиснувшись целой оравой в одну машину. Возможно, именно это соображение, пусть даже неосознанное, стояло за словами «на северном побережье хорошо растить детей», и если некоторые из только что разбогатевших авантюристов все-таки проникали сюда, это случалось обычно по инициативе жен, которым хотелось, чтобы их дети отличались от них самих, ради чего они селились в этом «хорошем месте», заранее зная, что сами они вряд ли найдут здесь друзей, но их дети, по всей видимости, найдут. Сильвия не сомневалась, что Грета именно поэтому купила дом в Уарунге. В шестидесятые годы Джэнет Холиоук приезжала в Австралию и жила некоторое время в Пимбле у родителей Ричарда, она написала Сильвии, что разочарована северным побережьем, так как увидела, как она выразилась, «всего лишь довольно симпатичные пригороды, населенные людьми среднего достатка», но Ричард приписал несколько слов к ее письму и объяснил, что Джэнет просто не сумела оценить таинственное очарование северного побережья, которое, кстати, несколько померкло из-за того, что «распущенные надменные богатые дети шестидесятых годов» появились здесь тоже.
Сильвия не замечала вокруг больших перемен. Стайки мальчиков и девочек садились в поезд, другие выходили, воздух звенел от их голосов, строгая школьная форма только подчеркивала их цветущий вид, их юность. Добираясь как-то днем с улицы Кросс в Уарунгу, Сильвия увидела в такой же стайке Гермиону и впервые заметила, как не вяжется с современностью редкий теперь библейский тип ее красоты.
Несколько мальчиков и девочек тоже сошли в Уарунге и зашагали перед Сильвией по Орландо Роуд. Проехала машина, на обочине стоял автофургон, доставлявший сюда продукты, мужчина шел за газонокосилкой. Если «распущенные надменные богатые дети шестидесятых годов» и раздражали кого-то в те давние времена, они не оставили следов своих деяний, доступных случайному взгляду, оставив зато неизменной главную особенность этих мест: здесь вообще мало что было доступно случайному взгляду.
Последний школьник исчез в воротах своего дома, Сильвия осталась одна на этих улицах, куда обычно добирались не пешком, а на машинах. Ее обогнал автомобиль, потом еще два, потом три, и перед ней вдруг возникло почти символическое видение, преследовавшее ее последние двадцать лет: когда бы она ни закрыла глаза, когда бы ни произнесла название этого места, она видела, как по тихим улицам бредет одинокий ребенок, одинокая девочка, а мимо нее с громким шуршанием проносятся машины.
Однажды, лет в двенадцать, она возвращалась из Бервуда, лил дождь, врывался с ветром под зонтик. Наклонив голову, она брела по лужам, проносившиеся мимо машины окатывали ее водой, до дома она добралась грязная и промокшая до нитки. «Ты встретила Гермиону на станции, — сердито крикнул отец в лицо Грете, — почему ты не встретила Сильвию?» Грета кротко ответила, что Сильвия не сказала ей, с каким поездом приедет. Сильвия снимала мокрые туфли, жалобно сопела, но не произнесла ни слова в защиту Греты, хотя уезжала от Молли, когда уже шел сильный дождь. Она годами играла роль Яго; теперь, вспоминая об этом, Сильвия заливалась краской, только обида служила ей извинением.
