Ольга Паволга - Записки на запястье
Мама, наигравшись с псом, устало успокаивает его:
— Ну что ты всё от меня хочешь? Продолжения банкета? Иди вон к Оле… банкуй.
Потрясение или шок моё сознание воспринимает как что-то огромное, сильно превосходящее его собственные размеры, но, несмотря на это, непременно старается вобрать в себя всю эту махину, иногда просто натянувшись на неё. Как отчаявшаяся туфля Золушки на толстую пятку мачехи, как удав на слона. И потом, раздутый, долго лежит, замерев, и ничего больше не может. А если спросят, выпалит, сжав рот «нет, не жрал» или «само пройдёт».
У меня сильный бронхит, Серёжа ставит горчичники:
— У тебя на спине скоро вырастут маленькие зимние дворники.
— Что, дышу с хрипами, как сгребают снег?
— Нет, лопатки уже пробиваются.
Есть у нас негрустин и зовут его аванс.
Реклама какого-то банка, пишут: вклад «Ушаков», вклад «Ломоносов». Удачно раскошелились ушаки и ломоносы!
Очень жаль, что скоро все поснимают свои вязаные шапочки. Я больше не смогу подрисовывать сверху чуть скошенные кресты, окончательно превращая головы в купола, и гадать, какая там роспись изнутри. И не заброшен ли храм, есть ли там царь.
Один гражданин упорно записывал фамилию моей мамы как Петрова. На днях ей надоело терпеть, и она спросила у него:
— Позвольте, я ведь Павлова, как вам удается всё время путать?
— А, чёрт… Не могу запомнить, что вы — Петропавловская крепость наоборот, — вздыхает.
Код моей двери я запомнила как «25 бакинских комиссаров и 48 попугаев».
Банки марки «Дядя Ваня» хорошо открывать при стрессе. Там на крышках бородатая голова в кепке, стольким дядям можно бошки свернуть.
В рекламе сказали: «Люди с недостатком йода в организме делают всё очень медленно, быстро устают». Значит не всё, дурики!
Правильное, верное решение всегда приходит небыстро и плавно. Опускается на меня, как лёгкая простынь на постель.
Однажды возьмёшься привычно перебирать прошлое в памяти, как карточки в каталоге, и обнаружишь, что картонки уже срослись меж собой перепонками и выглядят как меха гармошки.
Видела бродягу в случайно перепавшей ему солдатской шинели. Ровный, зеленый, оформленный стебель и завядший цветок головы.
Женщины — это тот пол, об который ясным соколам полагается биться лбом, чтобы становиться мужчинами.
Вообще пирамиды над разветвлённой системой гробниц обязаны называться гробами, по аналогии с грибницами и грибами.
Тоненький месяц смотрится в небе всегда как остатки ванильного мороженого в круглой миске, откуда его выбирали шарообразной ложкой.
Когда говорят «смысл между строк», я вижу как в тонкую щель опускают конверт. Или как сквозь сжатые лодочкой ладошки проводят другой такой же лодочкой и отпускают внутрь колечко.
Вся эта чувствительность словно включается и выключается сама собой. То ты ходишь тупой, довольный, гладкий как рыба. А потом вдруг вся чешуя встаёт открытыми жалюзи.
Серёжа уверен в том, что санитарная зона — это тюрьма для врачей.
Забегала к художнику Гаго, пока пили чай, зашёл его давний приятель. Представляя меня, Гагик сказал:
— Ты не смотри на неё, не смотри, она не красивая, а талантливая.
Серёжа задался вопросом, все ли торговцы страдают торговым комплексом.
Виделись с Настей. Обсуждали рассеянности, Настя рассказывала, как однажды забыла в камере хранения супермаркета свои новые босоножки и вспомнила об этом только на следующий день, когда поняла, что старые ей надевать почему-то неприятно:
— А возле ячеек было написано, что они хранят содержимое три дня, а потом выбрасывают в пропасть!
Везде висят плакаты про соревнования по борьбе. Женской, греко-римской и вольной. Так и вижу этот вид спорта — женская борьба. Острые когти, визг, запрещённые уколы маникюрными ножницами, предварительное взвешивание и единые требования к высоте каблуков.
А деревья и кусты в апреле как партизаны в плену. Все знают, что у них внутри листья и в конце концов они их выдадут, но пока зубы стиснуты, будто бы никогда и ни за что.
Клуб приглашает: «у нас каждый вечер выступают звёзды». Как сыпь, наверное, чешется, надо вызывать врача.
Всё-таки белеющие прямые проборы у длинноволосых людей, как прорезь автомата для считывания кредиток: так и тянет что-нибудь сквозь них протащить. Или вот ещё как божий проход, когда море пополам. Или как высохшее устье речки, когда пробор неровный.
Утром видела двух полковников, один чихнул, другой сказал ему: «Здравия желаю».
Будучи почти тридцатилетним человеком (как у Битова «хоть сколько-нибудь тридцатилетний») я уже понимаю, что у каждого встречается в жизни такой человек, который зашвыривает его вверх, выше его прежнего, выше его опыта и возможностей, а иногда даже выше себя самого швыряющего. И вот летишь, запущенный, и земля тебе с овчинку. Но это не люди-дрожжи, которые в тебе прорастают и тебя прёт, не люди-тепло, которые тебя окружают заботой. Нет, это всегда люди-футболисты, которые дают тебе хорошего пинка. Летишь себе в свои седьмые небеса и собственным хребтом считаешь ступеньки — одна, вторая, третья.
Когда неожиданно становится беспричинно хорошо или плохо, то сразу начинаешь искать, почему. Так, если на улице чувствуешь запах черёмухи, всегда крутишь головой, чтобы найти её глазами.
Ехала в пустом метро сверху вниз по прямой, но ломаной ветке, следя по карте за своим перемещением. Выходило — я как капля просачиваюсь в трещине.
Сидела в вагоне метро среди нескольких женщин, мы все отражались в тёмном стекле напротив и были похожи на высаженных в линию подсадных и одного настоящего преступника на опознании.
Возле аэропорта дом с вывеской «Центр кровли». Кровля, травля. Что-то от восточной мести.
Любое возвышение это все-таки гордыня, из самолёта города видятся городками из одноимённой игры и очень хочется швырнуть биту, отведя локоть.
Объявление: «Стоматологическая клиника „Улыбка“ переехала на улицу Московская д. 2 (между рестораном „Корвет“ и кафе „Смак“)». Зубы пошли практиковаться!
После перемещения в другой город слегка теряешь себя и непонятно, какое у тебя содержание, как у тех грузовиков, у которых отнят, как ампутирован, прицеп, а осталась только кабина. Решаю погадать, кто я есть, открываю наугад какую-то книжку, сразу читаю: «Первым появился Фролов и свалил всю вину на Деревягину, потом пришла девочка с сумочкой, из которой торчали: балетные туфли, кусок веночка с головы, какая-то тряпка и будильник».
Двадцать пятого числа весь берег был усыпан выпускниками с красными лентами, которые перечёркивали их, как оставшийся позади населённый пункт.
Серёжа бренчит задумчиво мелочью в кармане, потом достаёт две монеты, обе решкой вниз, говорит им:
— Ну что, орлы!
Не понимаю, почему эту специю называют гвоздикой, она вообще похожа на шуруп для крестовой отвертки.
Видела агитацию: «Не поднимай на лес руку — он служил деду и внуку».
Как же так, отцы?
Встретилась перетяжка: «Поздравляем жителей района проспект Вернадского!». Натурально, и на их улице праздник.
В печенье вложены карточки с загадками. Одна начинается со слов: «Представьте, что вы входите в тёмную комнату со сладостями».
В магазине «Адидас» над вешалками таблички «мужчины», «женщины», «дети». Пойти выбрать девочку, пацана лет пяти и одного подростка навырост.
Олины дети прощаются, разъезжаясь на дачи, старшая Настя вдруг театрально вскрикивает, сжимает маленького Алёшу и всхлипывает:
— Ну, давай хоть обнимёмся на прощание!
Редкие дождевые капли бились о стекло, каждая превращалась в маленького Нилсона из фильма с Хенксом, и ещё была похожа на медвежью лапу.
Дрессировщики запретили нашему псу делать стойку по птице на глаз, но он всё равно постоянно замирает при виде трясогузок. Я не знаю что делать и просто прикрываю ему глаза ладонью. Он в неё щекотно моргает.
Утром видела в метро как, прощаясь, мужчина покрывал улыбку и щеки женщины множественными короткими поцелуями, будто бы прибивал обойными гвоздиками это выражение к её лицу на весь предстоящий день.
В учебнике по живописи и рисунку прочла:
«Слово „мышца“ происходит от латинского „мускулус“ — мышонок. Двуглавая мышца, сокращаясь, напоминает по форме бегущую под кожей маленькую мышку». Хорошо, что маленькую.
