Ольга Паволга - Записки на запястье
Обзор книги Ольга Паволга - Записки на запястье
Ольга Паволга
«Записки на запястье»
Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!
Родителям
Часть 1
Записки на запястье
Книга, написанная в жанре дзуйхицу, включает бытовые сцены, анекдоты, новеллы, стихи, картины природы, описания придворных торжеств, поэтические раздумья, зарисовки обычаев и нравов того времени. Записками у изголовья именовали в Японии тетради для личных заметок. В твёрдом изголовье кровати устраивали выдвижной ящик, где можно было прятать личные записи, письмо или тетрадь.
Предисловие к книге Сей Сёнагон «Записки у изголовья»Щенок чует весну и не слушается на прогулке. Зову его и чувствую, что хочется как-то погрубее крикнуть его кличку, чтобы было обиднее. Всё не могу понять, что-то крутится на языке и не говорится. Потом понимаю — я хочу позвать его по фамилии.
У девушки на месте задних карманов джинсов нарисованы крылья. По-моему, у неё больше нет ангела-хранителя. Она не рассчитала вес, когда садилась ему на шею.
Встретила щенка дога. Он был такой серо-мраморно-стальной, что напоминал морской камушек, уже омытый волной. Пока не высох, хочется запихать в рот.
Серёжа увидел на столе книжку А. Милна «Двое».
— А, Пятак и Винни онли?
Полная крупногубая брюнетка с осень короткой стрижкой с подвизгиванием вырывает из рук приятеля мотоциклетный шлем. Примеряет — и её голова выравнивается по степени округлости с её бедрами. Когда снимает — головы резко становится мало.
Определить «ещё гости» или «уже близкие» те люди, прихода которых ты ждёшь к себе домой, легко по порыву «протереть полочку в ванной». Если гости — стараешься протереть. Если свои — не волнуешься, потому что впечатление о тебе уже не изъесть никакой грязью на полочке.
А «гости» — это хрупкое, его и полочка может пустить по неверному направлению роста. Вырастет потом большое чувство, а у самого корня изъян.
Я сделала в кафе заказ «чай, два пирожных».
Пока читала, неожиданно пришел Серёжа и официантка оперативно принесла заказ так: две чашки, две ложки, два пирожных — каждое на своей тарелке. Серёжа через минуту также неожиданно ушёл, а я осталась сидеть, как Алиса у глупого шляпника, с сервированной пустотой напротив. Мне очень хотелось попить из обеих чашек, поесть обеими ложками. Но я не стала, а вместо этого просто несколько раз мысленно сменила воображаемого собеседника. Чудесно провела время, многих повидала.
Граждане автомобилисты, отвыкшие от метрополитена и вдруг вынужденные совершить поездку с его использованием, ведут себя достойно. Изо всех сил они пытаются не забыть правила дорожного движения, быть уважительными и внимательными к партнерам на пешеходной дороге. Их ужасно злит, что пассажиропоток, двигаясь плотными рядами по переходам и лестницам, не сигналит поворотниками при перестроении из ряда в ряд, совершенно не держит дистанцию и ползет в крайнем левом, задумчиво и неспешно, будто в каком-то крайнем правом, как поливальные машины и трактора. Но, главное, совершенно некуда жать, чтоб выразить свое нетерпение.
Владельцы охотничьих собак удивительны. Огромная мансарда, человек двадцать собрались возле камина. Щебет, смех, рукопожатия. Вместо фотокарточек по кругу пускают недавно подбитую птицу с длинным клювом. Перебирают перья, гладят клюв, головку, приговаривают «красавец». Я пропускаю очередь, а моя соседка, взяв ножницы, твердым, уверенным движением отрезает птице крыло. Заворачивает в тряпочку, улыбается: «коллекция растет».
Сейчас вернулась мода на аккуратные женские сапожки. Черные, высотой до уровня чуть выше щиколотки, в меру острый нос, тонкий каблучок, гимназистки, облучок. Ножек, обутых в такие сапожки, много и они (сапожки) настолько одинаковые, что кажется, будто это такие зверьки. Где-то мужчины ходят на охоту, добывают их ловко подстреливая и приносят, усталые, домой. Женщины добычу освежовывают, проверяя цельность застежек-молний, нежно смазывают жиром для блеска. Потом носят.
Я считаю оскорбительным тот факт, что диетический 1 % кефир называется «Коровушка». Что за намеки, я ведь купила уже этот пакет, продемонстрировав, что моя фигура меня устраивает не вполне. Зачем же добивать?!
Борьба с собой, со своими желаниями и порывами к глупостям очень напоминает силовое состязание с сильным, крепким противником. Так и чувствуешь под пальцами упругие напряженные мышцы и все время пытаешься поудобнее перехватить то, за что удалось уцепиться. Но соперник выкручивается и выскальзывает, будто он — огромный пружинящий масляный блин.
Не знаю, как насчёт часа волка, а в офисе в районе четырёх часов начинается оживление на лестнице. Стольких сотрудников за раз в другое время увидеть невозможно. У каждого в руках чашка для чая или кофе и это очень похоже на ярмарку — цветные, разномастные — выдающие владельцев с головой. Вот белая с именем, вот пёстрая с пухлой ручкой, чистые, грязные, с ложками и без, с уже насыпанным растворимым кофе или повесившимся пакетиком чая. Будто на прогулку выводят питомцев.
К поилке.
Как у людей получается друг друга понимать? Любое слово имеет миллионы оттенков, порядок этих слов — ещё дополнительный миллиард, а интонации, контекст и прочее — вообще запредельные числа. Человек всё понимает только так, как захочет сам. Более того, сам говорящий не всегда способен выразить свою мысль, так как собирался. Тем, кто смог это сделать ставят памятники, издают их мысли в красивых обложках и проходят в школах. Но это всегда монологи.
Затыкать рот женщине — всё равно, что замуровывать дверь туалета в пивной.
А хорошо бы, когда мы все умрем, устроить разбор полётов. Такой, как делают в театре после спектакля. Собраться всем за столом с пирогами и самоваром и обсуждать, что да как. И вот баранку за щекой не дожевав, кричать, смехом захлебываясь, на ту сторону стола кому-то: «Ну а ты вообще тогда дал нам жизни! Представить себе не могла!». Или кто-то тебе, лихо под бок пихнув: «А в девяносто втором тебе же просто надо было позвонить». И только и слышалось бы, «А Васька-то, Васька!», «Зря бабулю тогда не уберегли…», «И тогда выхожу я и говорю им…», «И разревелась, как дура…».
Пироги, конечно, были бы с яблоками.
Отсохшие от сердца люди всё же остаются какими-то пустяками. Нет уже ни лица, ни голоса, ни слов, ни запаха, ни даже трепыхания знакомого имени, а всё равно запоминается что-то неожиданное в своей ненужности. Родинка над губой, сгиб локтя, уголок глаза с морщинами или смешной звук невыговариваемой буквы.
Весь лес забит лыжниками, как аквариум рыбами. Разные, цветные, маленькие и старенькие с пёстрыми лыжами-плавниками. Дорог нет, есть только лыжни. И сверху сыпется снег, как корм. Плавно, мохнато виляя.
Однажды мы с Серёжей захотели выдрессировать щенка, который убегал от нас на прогулке. Прочитали в книжках про то, что при отказе от выполнения команд, следует давать отрицательное подкрепление, то есть делать больно, неприятно. Дрессировщик посоветовал кидать что-то гремящее, для получения резкого пугающего звука, например, жестяную башу с монетами внутри. Подходящей банки у нас не нашлось, решили положить мелочь в картонную коробку, а чтобы та не размокла, если упадет в лужу, обернули её пластиковым пакетом. Конечно, при первой же попытке пакет и коробка порвались, медяки со звоном рассыпались по асфальту. Кто-то из прохожих с любопытством спросил из-за наших спин:
— На деньги ловите?
В какие-то дни я совершенно не могу смотреть в окна домов. В них видно всё так отчетливо, что я просто проваливаюсь внутрь. Оказываюсь за столом с семейством, цедя с дурацкой улыбкой: «Здрссссте». Они ошарашенно достают мне ещё один прибор. Или появляюсь рядом с школьником, старательно переписывающим начисто задание. «Здесь вот поправь», — говорю ему. Он замирает с открытым ртом. Вдруг усаживаюсь около болтающей по телефону девушки. «Он не позвонит. Не надо ждать. Зато вас Саша из второго подъезда любит».
А у меня ведь и своих дел навалом…
Наблюдала предновогодний торговый центр. Два часа смотрела на людей, мишуру, подарки. Сорок минут посвятила разглядыванию девушки-ангела. Это была специальная рекламная девушка-ангел, которая горестно сидела и приделывала себе крылья, потому что костюм ей выдали со сломанными. Они распадались на две половинки и никак не крепились на спине. Она всё сидела и сидела, пробовала и роняла, завязывала какие-то верёвочки. Я смотрела с высоты второго этажа и не могла слышать, что говорит эта девушка-ангел. Но уверена, что она произносила: «Чёрт, чёрт!»
