Хилари Мантел - Фладд
Отец Ангуин, разумеется, был пьян. Отец Фладд мягко ему на это указал и пошел на кухню — попросить Агнессу, чтобы та сварила кофе. Это было новшество, одно из тех, что старался внедрить Фладд.
— Растираете в порошок, мисс Демпси. Отвешиваете. Добавляете воду. Нагреваете. Фильтруете.
— Уж не знаю, что получится, — ответила мисс Демпси. — Первый раз в жизни вижу такое снадобье.
Отец Ангуин, оставшись один, дремотно глядел на огонь в камине. Сегодня ему пришлось выслушать чрезвычайно странное покаяние, вернее даже вопросы, заданные в исповедальне напряженным голосом, который он вроде бы слышал раньше, только не мог припомнить, где и при каких обстоятельствах. Это был недерхотонский вечер — раз в неделю отец Ангуин принимал исповедь у жителей верхнего поселка. Он думал было отправить Фладда, но решил, что мальчик еще не привык к здешним нравам. У недерхотонцев свой обычай: или не придет никто, или ввалятся сразу трое-четверо, и каждый будет пробиваться в исповедальню, отпихивая других, чтобы первым изложить свою версию событий. Частенько в таких случаях доходит до драки. Молодой священник, конечно, сдюжит — с виду он довольно крепкий, — однако тут важнее опыт и ум. Всегда лучше унять спорщиков, чем потом их разнимать.
Первый кающийся вошел в исповедальню, шаркая ногами, и замер, словно ожидая, что священник заговорит первым. Отец Ангуин подумал: кто-то из недерхотонцев пришел на исповедь после двадцати-тридцатилетнего перерыва в надежде, что молодой священник окажется добрее старого, а теперь не знает, с чего начать длинный перечень грехов, и даже вообще забыл принятую формулу. Он подсказал: «Прости мне, отче, ибо я согрешил…»
При звуке его голоса из-за решетки донесся тихий вздох, и вновь наступила тишина. Отец Ангуин ждал, уже не сомневаясь: кающийся рассчитывал на отца Фладда.
— Раз уж пришел, — произнес он, — то говори, я тебе помогу. Попробуй рассказывать по десятилетиям. Но прежде ответь: давно ли ты исповедовался последний раз?
— Недавно, — ответил голос, явно женский. Возраста отец Ангуин определить не мог. Очень может быть, что она говорила правду — по здешним меркам. В Недерхотоне до сих пор обсуждали отречение — не Эдуарда VIII, а Якова II. Распри местных жителей уходили корнями в глубь веков; обиды, нанесенные до норманнского завоевания, были по-прежнему свежи в памяти.
— Вообще-то… — произнес голос и вновь наступила тишина. — Вообще-то мне нечего сказать. Я могу задать вам вопрос.
— Хорошо. Задай.
— Грех ли поджечь свой дом?
Вот такие дикие мысли и слышишь от недерхотонцев.
— Свой собственный? — переспросил Ангуин. — Не чей-то чужой?
— Собственный, — нетерпеливо повторил голос. — Если человек беден, а деньги от страховки позволят ему поправить благосостояние.
— А, ясно. Да, конечно, это грех.
Отец Ангуин подумал: «Кто бы знал, что в Недерхотоне страхуют дома. На месте страховой компании я бы не стал так рисковать». Вслух он сказал:
— К тому же это преступление. Поджог и мошенничество. Пожалуйста, выброси такие мысли из головы.
— Хорошо, — с неожиданной легкостью согласился голос. — Я могу задать еще вопрос. Допустимо ли замешивать тесто на топленом сале или оно годится только для жарки рыбы?
Господи, подумал отец Ангуин, они ведь питаются одной овсяной похлебкой; неужели я доживу до того, что их рацион станет разнообразнее, а сами они — крепче и здоровее?
— Прямо сейчас ответить не могу, но спрошу у своей экономки. Давай сделаем так: я приду через неделю и передам тебе ее ответ. Если ты учишься готовить и у тебя затруднения, она охотно тебе поможет.
Пауза.
— Нет, — произнес голос. — Пост и воздержание. Вот о чем я говорю. Правила Великого поста. И для пятниц в течение всего года. Считается ли топленое сало мясной пищей или оно рассматривается как масло?
— Сложный вопрос, — ответил священник. — Дай мне подумать, хорошо?
— Можно ли в пост есть джем?
— Я всегда ем, если хочется. Устав этого не запрещает. Впрочем, надо руководствоваться общим принципом: не объедаться джемом, дабы не впасть в грех чревоугодия.
— В постный день, приступая к легкой трапезе[31], за которой позволено вкушать восемь унций хлеба, допустимо ли подсушить его на сковороде?
— Да, конечно.
— Но подсушенный хлеб весит меньше, и вы можете съесть лишний кусочек.
— Едва ли в каноне есть точные указания на сей счет. — Отца Ангуина смущало и даже пугало это сочетание разборчивости и беспринципности. — Тебя во время поста сильно мучает голод? В таких случаях, как правило, допускаются некоторые послабления.
— Мне не хотелось бы к ним прибегать.
— Весьма похвально.
— А теперь скажите мне, отче, с каких пор дозволяется есть мясо в Рождество, если оно приходится на пятницу?
— С тысяча девятьсот восемнадцатого, — без запинки ответил отец Ангуин, — когда на Пятидесятницу был принят Кодекс канонического права.
— А на какое число пришлась в тот год Пятидесятница?
— Кажется, на девятнадцатое мая.
— Спасибо. Допускается ли в пятницу или в другой постный день вкушать черепаховый суп?
— Полагаю, да. А ты часто ешь черепаховый суп?
— Нет, — печально отвечала кающаяся. — Спасибо, отче, вы разрешили часть моих недоумений. Насчет сала ничего пока не надумали?
— Если бы я должен был дать ответ прямо сейчас, чисто из головы, то сказал бы, что его можно использовать и для того и для другого. Но я, безусловно, уточню. И если ты придешь снова, то получишь исчерпывающий ответ.
Ему хотелось спросить: «Кто ты?» Хриплый шепот звучал чуточку напряженно, однако переход от вопроса к вопросу и вообще самый тон подразумевал близкое знакомство; впрочем, недерхотонцы вообще ни с кем не церемонятся. И все же не отпускало чувство, что женщина его знает и угадала девиз: «Верность в мелочах».
— Ты ведь придешь снова? — с надеждой спросил он; ему понравились вопросы по тонкостям гастрономических канонов.
— Ммм, — проговорила кающаяся.
— Ты что-нибудь еще хочешь мне сказать?
— Нет.
— Я не могу отпустить тебе грехи, потому что ты не покаялась.
— Я не могу каяться, — отвечал голос. — Я уже не понимаю, что грех, а что — нет. А если бы понимала и это вправду было грешно, возможно, не пожалела бы.
— Тебе не обязательно достигать совершенного раскаяния, — сказал отец Ангуин. (Надо наставлять свою паству; отец Фладд предположил, что у недерхотонцев место катехизиса занимает гримуар.) — Довольно будет и несовершенного. Такое раскаяние, — пояснил он, — идет не от любви к Богу, а от боязни ада. Ты боишься ада?
Пауза. Шепот:
— Очень.
— Тогда ты должна твердо встать на путь исправления. То есть искренне сказать себе, что больше так делать не будешь. И тогда я смогу отпустить тебе твой грех.
— Но я его не совершала, — ответил голос. — Я ничего не сделала. Даже один-единственный раз. Пока.
— Но ты замышляешь какой-то конкретный грех?
— Я пока не знаю, есть ли он во мне. У меня не было случая проверить.
— Не проверяй, влечет ли тебя дьявольский соблазн — обязательно окажется, что влечет.
На сей раз пауза была чуть дольше.
— Кто знает, — проговорила нераскаявшаяся кающаяся, — что будет с каждым из нас через неделю-другую?
Больше за тот вечер в исповедальню никто не пришел. И теперь, после выпитого у камина виски, отец Ангуин в точности знал, кто была эта женщина. Недерхотон — отвлекающий маневр, она живет куда ближе. Он гадал, помогла ли ей беседа, хотя она пришла говорить с другим. Может быть, она придет снова. Мы можем толковать о чем угодно. Околичности бывают полезны — рано или поздно мы доберемся до сути.
В коридоре послышались шаги отца Фладда, и в полуоткрытую дверь вплыл аромат кофе.
— Надо поститься. — Сестра Филомена говорила громко и четко, чтобы слышали даже безобразники, ерзающие на последних рядах. — Перед причастием надо поститься. В этот день нельзя завтракать. Зато потом вы придете домой и пообедаете.
Было десять часов утра, в классе горел свет, за окном лил дождь. От детей, сидящих ближе к батарее, шел пар. Их опустелые резиновые сапоги рядком стояли у дальней стены. Дети болтали ногами, качая длинными шерстяными сосисками сползших носков.
Детишкам было лет по семь, и она готовила их к причастию. Весной они первый раз пойдут к исповеди — в пятницу она поведет их в церковь, — а в следующее воскресенье причастятся. Сестра Филомена гадала, успеют ли они с пятницы до воскресенья натворить чего-нибудь такого, что сведет ее усилия на нет. Как угадать, не впадут ли они в смертный грех? В карман их не посадишь. Филомена не обольщалась насчет детской невинности: она знала, на что они способны. Дети открыты страшным грехам жестокости и немилосердия; с возрастом их возможности сократятся.
