Вильям Козлов - Поцелуй сатаны
Бросив взгляд на приятеля, Уланов понял, что тот его не слушает. Думает о чем-то другом. И действительно, после длительной паузы Прыгунов — они уже вышли на улицу Пестеля — вдруг сказал:
— Помнишь Павлика по прозвищу Ушастик? Ну, из этой же компании?
— Как же! Сынок народного артиста. Что же его папочка таким воспитал? На сцене, помнится, играл вождей…
— У меня есть сведения, что еще несколько лет назад он разрисовывал бумажки под червонцы. Ночью ловил таксистов, промышляющих продажей спиртных напитков, и в потемках всучивал им эти красные бумажки…
— Думаешь, он лепит фальшивки?
— Ушастик очень неплохо рисует, он подделывал приятелям за выпивку талоны предупреждения, когда они еще вкладывались в водительские права. И мог заменить на удостоверении фотокарточку, свести чернила и вписать другую фамилию… Но все это было до того, как он увлекся наркотиками. Ляхова могла получать деньги от него. Я сравнивал те десятки, что сдали в милицию таксисты, и нынешние фальшивые деньги — разница огромная. Там делалось наспех, в расчете на потемки, иногда бумажка разрисовывалась лишь с одной стороны. Ее комкали и отдавали таксисту, который, занимаясь незаконным промыслом, конечно, не разглядывал деньги… А эта полсотня, что я тебе показал, сделана мастером, художником-графиком.
— Может, Павлик повысил свою квалификацию? — предположил Уланов.
— Павлик ошивается у художника на Литейном, помнишь, мы были в мастерской? Художник вряд ли замешан, он продает свои картины за валюту иностранцам, часто в отъезде. Навострился писать эротику, почти порнографию. Сейчас ведь все можно. Художник в Норвегии. По вызову. А Павлик, Толик Косой пользуются его мастерской. Я пока не выяснил, что связывает в общем-то приличного художника с этой шантрапой?
— Может, курит гашиш?
— У меня к тебе просьба: загляни на правах старого знакомого в мастерскую… — он взглянул на часы. — Сейчас они там, кайфуют. Вряд ли они знают, что я работаю в КГБ, но лучше мне сейчас туда не соваться. Только спугну… А ты скажи, что разыскиваешь… Алису? — Заметив, как Уланов поморщился, прибавил: — Ну, Никиту?
— Я не умею врать..
— Выручи, Коля? — просительно заглянул ему в лицо приятель. И глаза у него были хитрыми, — Для меня это очень важно. Чем они там сейчас занимаются?
— Я же знал, что ты не просто так меня пригласил в кафе! — усмехнулся Николаи.
— Честно, я очень рад был повидаться с тобой, — на этот раз серьезно сказал Прыгунов.
— Ты и в комсомоле был таким же эксплуататором…
— Помочь молодым людям из дерьма вылезть — ты называешь эксплуатацией? — вывернулся приятель.
— Надоели они мне все, эти «молодые люди», — вырвалось у Николая, — Все носятся с ними как с писаной торбой, а они становятся все хуже и насмехаются над своими отцами-благодетелями. Только и слышишь: «Проблемы молодежи! Чем занять их досуг? Что для них еще сделать?». А они, молодежь, сидят в видеозалах и смотрят порнографию, учатся грабить и убивать, носятся на мотоциклах, пьют, развратничают уже со школьной скамьи, колются наркотиками или как это у них? Сидят на игле? И плевать хотели на старших, особенно на тех, кто лезет к ним с проповедями.
— Пожалуй, ты уж точно не вернешься в школу, — сказал Прыгунов.
— Как и ты на комсомольско-партийную работу, — усмехнулся Уланов.
2
После разговора с Прыгуновым Никита Лапин долго раздумывал: идти в мастерскую художника, где обитал последнее время Павлик Ушастик, или не стоит? Ну что ему, Никите, до добровольно заблудших овечек? Он еще не священник, и слова его вряд ли дойдут до бывших приятелей, только на смех поднимут. Они погрязли во грехе и Сатана направляет их тернистый путь в ад… Что сказано в соборном послании Иакова: «Ибо что такое жизнь наша? Пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий»… Об этом же творит и святой апостол Петр: «Ибо всякая плоть, как трава, и всякая слава человеческая — как цвет на траве: засохла трава, и цвет ее опал…». Многие толкователи Библии предсказывают приближение Армагеддона. Откровения Иоанна Богослова в книге Нового завета прямо указывают, что мир будет уничтожен и лишь праведные увидят новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, а побежденные будут брошены «в озеро огненное». И произойдет эта великая битва земных властителей на горе Магеддо, то есть, Армагеддоне. Это будет битва Антихриста с воинством Божьим. Иоанн по Божьему наущению предрекает: «Ниспал огонь с неба и пожрал их».
Все на земле суета сует… Он, Никита, читает великие божественные книги, познал главную истину Библии, нужно ли ему с высот, где обитает светлый Дух, снова спускаться на грешную землю и копаться в человеческом дерьме? Но он не мог отказать Алексею Прыгунову, которого очень уважал. Пожалуй, Алексей единственный, кто поддержал его в стремлении поступить в духовную семинарию. И он, Прыгунов, смягчил этот удар для отца. Может, потому отец и ушел с партийной работы, что сын его стал искать свой путь к Богу… Так вот, Алексей, придя к нему в Александро-Невскую лавру, попросил поговорить, чтобы они, пока не поздно, порвали с уголовниками. Бывший комсомольский секретарь не пояснял, в чем там дело, но было ясно, что Ушастик, Алла Ляхова и Толик Косой могут очень сильно поплатиться за дела других, которые используют их в своих целях. Косой уже был выслан на год из города на 101 километр. На какую-то «химию». Он участвовал в ограблении школьных учебных мастерских. Сам не забирался в разбитое окно, стоял на стреме. И вот, видно, недавно вернулся. И сразу снова принялся за старое.
Никита нашел их в мастерской на Литейном. Озираясь на пороге, он с ужасом подумал, что когда-то сутками сидел в этом прокуренном хлеву, курил гашиш, пил водку и вино, спал прямо на заплеванном полу и предавался нечистому блуду вот с этой Длинной Лошадью… У него было ощущение, что все это происходило в прежней жизни, когда душа его, Никиты Лапина, находилась в цепких лапах Сатаны! Ведь он слышал голоса, которые наущали его на совершение небогоугодных поступков. Эти голоса нашептывали слова Антихриста: «Пей, гуляй, прелюбодействуй, кури травку, все равно однова живем!..».
Кроме Ушастика, Толика, Алки, в мастерской находился еще один человек, которого Никита раньше никогда не видел. Это был рослый, плечистый мужчина лет двадцати семи-тридцати в толстой шерстиной с кожаным верхом куртке со стоячим воротником. Он сидел прямо на длинном деревянном столе художника, свесив ноги во внушительных зимних кроссовках на липучках.
— Кто к нам пожаловал! — заулыбался Павлик, однако со стула не поднялся — Я чую запах ладана и благодати!
