Курилов Семен - Ханидо и Халерха
Духи ламутских, юкагирских и чукотских шаманов всегда считались слабее якутских. Но от ламута Ивачана люди ждали многого: слишком страшной была его слава, и как знать — может, он сделает то, чего не сделал верхнеколымский шаман.
Пурама вернулся, еле переводя дыхание. Он тут же схватил веревку — и эта его ревностная служба шаманам для Ивачана была как нельзя кстати: выступать сразу же после могучего старика якута, да еще перед чужими людьми, нелегко.
Долгим грохотом вновь нагретого бубна начал камлание индигирский шаман.
Первые заклинания он произнес кратко, поспешно. Потом и песни его оказались недлинными. Ивачан больше бил в бубен — бил, бил и бил, будто заранее предвещая победу своих духов над духами Мельгайвача… И он поднялся в верхний мир: грохот быстро вдохновил его… Потом он упал на веревку, упал раз, упал второй раз; поставленный на ноги, он продолжал шептать, приговаривать, отчаянно колотить в бубен и прыгать, широко расставляя кривые ноги.
"Хватило бы у него ума сказать, что передушил всех злых духов… — размышлял Куриль, неприязненно наблюдая за Ивачаном. — Всем бы хорошо сделал — и людям, и мне, и себе". Куриль был убежден, что слава индигирского шамана держится на сплошном обмане, на хитром использовании случайностей: знал он, почему и как умерли его родственники… Сейчас Ивачан и на веревку-то падает не потому, что переносится в иной мир, а из-за усталости, да и прыгает вприсядку вовсе не ради дела, а потому что ляжки в дороге натер, и так ему, видно, легче, только люди не знают этого…
Опущенный на землю индигирский шаман не стал отдыхать долго. И не случайно, что никаких новостей он не принес.
— Много следов вокруг вашего стойбища… Так много, что я долго по кругу ходил… Но следы верхнеколымского шамана указали путь в глубину темного мира… Духи сами натравливают вас на Мельгайвача… Не поддавайтесь им, а то беда будет. А Мельгайвач не виноват — он хотел бы навсегда усмирить их, да не может…
Куриль едва удержался, чтобы не сплюнуть. Знал, что сплюнуть в такой момент, да еще перед народом — значит надругаться над верой людей и над шаманом, но все-таки чуть не решился на это. "Несчастный подражатель! — кипел он. — Хоть бы слова-то свои придумал…" Он встал и поспешно вышел из тордоха.
Наматывая на локоть веревку, Пурама недоуменно посмотрел ему в спину, потом перевел взгляд на Сайрэ, который сидел в глубокой задумчивости, не двигаясь. Первый раз в жизни простой охотник почувствовал что-то неладное.
Опять голова Куриль вмешивается в шаманские дела, опять происходит что-то такое, что скрыто от него и всех простых людей… Теперь он видит это, хорошо видит. Острые, как охотничий нож, вопросы кольнули его сердце:
"Голова требует от них что-то? А они не слушают его? А разве можно от них что-то требовать?.."
Куриль между тем остановился возле своего тордоха. Его распирало желание сейчас же сесть на коня, бросить все и уехать в свой Булгунях. Ему теперь было все ясно: шаманы хоть и не добились от него особых почестей, не заставили его унижаться, но упрямо не хотят начисто покончить со склокой — оставляют для Сайрэ широкую щель. Ведь нельзя же поверить, чтобы духи шамана-якута — если они есть — не передушили духов чукчи! Не хотят шаманы — и не боятся слабость свою показать… Куриль услышал говор выходивших из большого тордоха людей — и еще отчетливее представил себе, что все останется по-прежнему, когда шаманы уедут. И он заколебался: может, поглядеть, что будет дальше?
Чьи-то шаги стихли за его спиной. Он оглянулся — и увидел Нявала с ребенком на руках и его жену.
— Это… Куриль… Как мне сказать-то? — с трудом заворочал языком Нявал.
— Ну, как думаешь, так и скажи.
— Да как я думаю… И не знаю как…
— Завтра же следы нашего Ханидо разгадывать будут, — вмешалась жена Нявала. — Ты не ругай, что я за него говорю… Я и угощение приготовила.
— Приду, — сказал Куриль. — Вот высплюсь — и приду… Чего это мальчик лицом вроде переменился?
— Это… так… значит… — Нявал поводил по бледному и грязному лицу сына сухим скрюченным пальцем. — Комары покусали его.
— Ты вот что, Нявал, — иди-ка к моему дяде Петрдэ: у него горькая вода есть. Пятки мальчишке натереть надо — я слыхал, в остроге делают так. А то болеть будет.
Жена Нявала, вдруг сделавшись неподвижной, стала тихонько щипать мужа — мол, не соглашайся, идем поскорей. Куриль заметил это. "Не даст же водки этот жадюга, — подумал он. — Или счел совет нехорошим?"
— Ладно, приду, — сказал Куриль, отворачиваясь от них.
До самого вечера голова юкагиров не встречался с шаманами. Но когда настало время идти в гости, он решил, что нельзя совсем обходить их — обидятся, разозлятся, да и люди станут глядеть с подозрением — а это пользы не принесет.
В отличие от неряшливой жены Микалайтэгэ, жена Нявала была очень опрятной, аккуратной, ненадоедливой. Еду она подала вкусную, добрую. Уха была свежей, без всяких приправ, а потому и особенно вкусной. Подала она жареную печень, икру и такую жирную юколу, что, когда стали ее есть, запивая чаем, жир потек на одежду ручьями. Словом, все — и шаманы, и Куриль, пришедший вместе с дядей Петрдэ, — были очень довольны. И может быть, поэтому попытки Куриля завязать серьезный разговор были вялыми, да и шаманы переводили его на простую беседу о прошлом, на мудрую болтовню о повседневных делах, и слабый заряд Куриля пропадал даром.
Разошлись поздно, когда солнце оставило над тундрой лишь макушку с золочеными стрелами.
Слух о том, что на второй день первым будет камланить Токио, облетел стойбище быстрее другого известия. Языки у девушек молодые и звонкие…
Девушки-то и взбудоражили стойбище раньше времени. Было еще далеко до полудня, когда они уже заняли лучшие места в большом тордохе. За ними потянулись и взрослые. Все их приготовления и ожидания, однако, оказались напрасными. Перед камланием появился Сайрэ.
— Разве женщина будет камланить? — спросил он, обведя взглядом плотное кольцо девичьих лиц. — Нет, нельзя. Духи сразу почуют ваш запах и не будут подчиняться шаманам.
И поползли одна за другой из тордоха принаряженные невесты. И Токио глядел в их лица и подмигивал: не унывайте, мол.
— Ну и камлание… — кряхтя, проговорила Лэмбукиэ, выползая в первый ряд. — Игра, а не камлание. А вчера я чуть не плюнула, прости меня бог…
— Люди, вы так не говорите, — сказал Сайрэ, — и не думайте, что старый якут вас не поймет: мысленно он может подслушать и беду напустить.
— А беда и так уже есть! — рада была прицепиться к словам болтливая Лэмбукиэ. — Чего же он вчера с полпути вернулся? Что ж не придушил духов? От беды избавить не смог, а напустить беду может?.. Посмотрим, что молодой сделает. А от этого старого черта и ждать было нечего…
