Нагиб Махфуз - Любовь под дождем
В Порт-Саид группа добралась около полудня. Сначала артисты отправились к губернатору и обменялись с ним приличествующими случаю речами, исполненными боевого энтузиазма и веры в победу. После этого они в течение нескольких часов объезжали воинские части и в городе, и на передовых позициях. Их руки разболелись от бесчисленных пожатий. Офицеры и солдаты радостно встречали любимых киноартистов. Надер вспоминала погибшего брата, на ее глаза навертывались слезы. Марзук думал о своем друге Ибрагиме Абду, который лежал сейчас в госпитале, пребывая между жизнью и смертью.
К вечеру они вернулись в Порт-Саид и снова отправились в резиденцию губернатора. Надер предложила Марзуку немного погулять. Скоро шумная, забитая машинами площадь, где сновали солдаты и служащие губернаторской канцелярии, осталась позади. Длинная улица уводила их все дальше в пустоту и тишину. Дома по обеим сторонам улицы казались вымершими. Они зияли темными глазницами окон. Двери их были наглухо закрыты. Казалось, что они покинуты навечно, что в них никогда никто и не жил. Все было окутано мраком, и звенящую тишину не нарушали ни детские крики, ни мяуканье кошки, ни лай собаки. На мостовой валялись клочья газет. Даже окурков не было. Ничто не указывало, что здесь все-таки живут люди. Надер испуганно прошептала:
— Какой ужас!
— Можно подумать, что наступил конец света.
— Нет слов, чтобы выразить то, что я сейчас чувствую.
— Ничего подобного мы еще не переживали, и трудно сразу разобраться в том, что мы сейчас чувствуем.
— Мне так страшно, что я предпочла бы вовсе не родиться!
— А я ощущаю себя свободным! Совершенно свободным от цивилизации, истории…
— Мне кажется, я сейчас сойду с ума!
— Вот-вот мы увидим призраки!
Они подошли к распахнутым дверям кафе. Оно было пусто. На пороге стоял какой-то человек — по-видимому, хозяин. Он был одет в свитер и щегольские брюки. Рядом стояли два официанта. Это было так неожиданно, что хотелось протереть глаза.
— Вероятно, открыли по приказу губернатора.
— Да, конечно.
Надер посмотрела на хозяина, улыбнулась ему, как старому знакомому, и спросила:
— Можно у вас выпить по чашке кофе?
— И кофе, и все что угодно.
Молодые люди сели в дальнем углу террасы, чтобы не видеть мертвой пустоты улицы. Им подали кофе. Первой молчание прервала Надер:
— Насколько мне было хорошо среди солдат, настолько жутко здесь. Это какое-то безумие.
— Солдаты — это понятно. Они рвутся в бой.
— Я не представляю себе, как люди преодолевают страх смерти.
— Дело привычки. И еще нужна глубокая убежденность в величии цели, готовность пожертвовать ради нее жизнью. В этом вся суть.
— Поражение как будто нисколько их не сломило.
— Их вдохновляет благородная цель, вера в будущее. Как нас с тобой.
Надер вдруг побледнела. Она прошла через террасу и исчезла за дверью туалетной комнаты. Когда она вернулась, ее губы улыбались. Марзук курил, глубоко затягиваясь.
— Как раз сегодня я прочел, что глубокие затяжки ведут к раку легких, — заметил он.
— И ты веришь?
— Честно говоря, я довольно критически отношусь к тому, что пишут в газетах.
— А ты уже оправился от разочарования, опять отложив свадьбу?
— Ты, кажется, иронизируешь?
— Ну что ты! Откровенно говоря, я была искренне рада!
— Пойду ополосну руки! — сказал он хмуро.
Он ушел, но быстро вернулся. Волосы его были тщательно причесаны.
— Наводил красоту? — улыбнулась Надер.
— Нет, проклинал время, в которое мы живем!
— Ты стал настоящей звездой экрана!
— Увлечение искусством сейчас — просто дань моде.
— Терпеть не могу философии!
— Я освобожден от воинской повинности, но кто мне мешает уйти добровольцем к палестинским партизанам? — спросил он с горечью.
— Но артист тоже солдат! — улыбаясь возразила Надер.
— Мне кажется, я растоптал в себе все лучшее. Для меня больше нет ничего святого! — продолжал Марзук.
— Но ведь ты хочешь жениться!
— Ты намекаешь на гору, которая родила мышь?
Надер слегка побледнела и поспешила заговорить о другом.
— Как ты думаешь, когда мы вернемся в Каир?
— Перед рассветом.
— Ну так приглашаю тебя позавтракать! — сказала она шутливо.
— Ведь у тебя уже есть двое мужчин, — зло бросил Марзук.
— О да! Один покровитель и один наставник! Но сердце мое пусто, как этот город.
Они направились к выходу. Он многозначительно сказал:
— Я ведь уже почти женатый человек!
— Не говори глупостей! — резко перебила актриса. — Теперь ты мой! Разве ты этого еще не понял?
XXII
Марзук Анвар отдыхал в парке киностудии в перерыве между съемками. Вдруг он увидел, что к нему подходят Сания и Алият. Он растерялся. Поняв, что от разговора с девушками не уйти, он постарался взять себя в руки и невнятно поздоровался. Воцарилось тягостное молчание.
— Тебя последнее время совсем не видно! — нервно сказала Сания.
Он действительно уже целых десять дней не заглядывал домой. Но оправдываться не собирался и ничего не ответил. Сания открыла сумочку Алият и вытащила из нее конверт.
— Это твое письмо?
Марзук нехотя кивнул.
— Стыд и позор! — воскликнула Сания.
— Не могу с тобой согласиться, — возразил Марзук.
— Что ты такое говоришь?
— Видишь ли, я долго мучился, колебался, но в конце концов пришел к выводу, что порядочный человек не имеет права строить свою семейную жизнь на обмане…
— Так, по-твоему, то, что было между нами, — обман? — спросила Алият дрожащим голосом.
— Я о тебе самого высокого мнения, — ответил он с мягкой грустью. — И мне очень стыдно перед тобой. Но от судьбы не уйдешь. Она сильнее нас.
— Разве может настоящая любовь вдруг умереть и уступить место новой? — гневно воскликнула Сания.
— Я всегда знала, что была для тебя лишь игрушкой! — горестно прошептала Алият.
— Я очень виноват перед тобой! У меня нет оправданий. Но ты ведь молода, красива, и тебе обязательно улыбнется счастье, — просительно сказал Марзук.
— Твое новое увлечение — это каприз или расчет? — спросила Сания.
— Ни то ни другое! — грустно ответил Марзук.
— Ну, я пойду! — резко сказала Алият.
— Прости меня! — смиренно попросил он.
— Я благодарю судьбу за то, что узнала, каков ты, пока еще не поздно! — закричала Алият, не обращая внимания на то, что ее могут услышать посторонние. Задыхаясь от гнева и рыданий, она выбежала из парка.
— Ты негодяй! — заявила Сания, сурово глядя на него.
Марзук безнадежно пожал плечами и сказал — просто чтобы что-то сказать:
— Мне приходится работать чуть ли не круглые сутки.
— Как видно, искусство требует, чтобы ты жертвовал всем своим временем, не щадя себя, — съязвила Сания.
Он пропустил эту шпильку мимо ушей и продолжал:
— Недавно заходил в госпиталь, где лежит Ибрагим, но не рискнул беспокоить его пустыми разговорами.
— Разве ты не знаешь, что он ослеп? — спросила Сания, низко опустив голову, и вдруг заплакала.
— Как ослеп?
— Совсем.
— Полностью и навсегда потерял зрение?
— Да.
— А сам он об этом знает?
— Конечно.
Они замолчали. Было слышно лишь, как шелестят на ветру листья.
— Я от души сочувствую твоему горю! — пробормотал наконец Марзук.
— Ну, во всяком случае, мое положение лучше, чем положение Алият!
— Что же ты решила?
— Ты еще спрашиваешь? Конечно, останусь с ним до конца своих дней!
— Ты понимаешь, что говоришь? — растерянно спросил брат.
— Разумеется, понимаю!
— Конечно, он будет получать пенсию, но…
— Я все взвесила, и мое решение твердо!
— Оно принято на зрелом размышлении или под влиянием момента?
— Поверь, я себя знаю гораздо лучше, чем ты думаешь!
— Что ж, искренне желаю тебе счастья.
Сания вновь заговорила о том, что привело ее сюда.
— А свое решение о разрыве с Алият ты изменить не можешь?
— И рад бы, но не могу, — спокойно и без колебаний ответил Марзук.
— Значит, свою новую невесту ты любишь по-настоящему?
— Мы поженимся в самое ближайшее время.
После паузы он сказал:
— Я восхищаюсь тобой, сестра!
— Чего о тебе я сказать не могу! — уходя, бросила Сания.
XXIII
Хусни Хигази, удобно расположившись на диване под люстрой, благодушно смотрел, как его друг, кинорежиссер Ахмед Радван, беспокойно ходит по комнате.
— Сядь-ка лучше и выпей! — посоветовал он.
— Я ни в ком не нахожу ни понимания, ни сочувствия! — жаловался Ахмед Радван.
Хусни Хигази улыбнулся и подумал о том, что все последние годы отмечены печатью равнодушия. Когда-то и он любил искренне и страстно, а потом вовсе забыл, что бывает на свете любовь. Неужели и ему уготовано судьбой вновь влюбиться и сходить с ума в пятьдесят с лишним лет?
