Нагиб Махфуз - Любовь под дождем
— Не то чтобы знаком. Просто с ней дружат моя сестра и невеста.
— Ты веришь тому, что она сказала следователю?
— Право, не знаю. Но как иначе объяснить то, что случилось?
Режиссер неуверенно сказал:
— Ходят слухи, что убийца и его жертва… Как бы выразиться помягче… были очень близки.
Марзук смутился.
— Но ведь покойный… Не может быть… Я по крайней мере ничего не замечал…
— А впрочем, какое нам дело? Следствие установит истину, о мертвых же — ничего, кроме хорошего.
Они сидели в столовой студии. Вдруг, не спросив разрешения, к ним подсела какая-то девушка. Режиссер познакомил молодых людей.
— Надер, новая звезда экрана, блистающая в небесах кино уже больше года.
Марзук сразу узнал ее по многочисленным фотографиям. Слышал он и о связи Надер с Ахмедом Радваном. Их свел покойный Мухаммед Рашван. Актрису нельзя было назвать красавицей, но она обладала удивительным обаянием. Марзук уже не раз убеждался, что привлекательность и красота — далеко не одно и то же. Надер была небольшого роста, но стройная, изящная и необычайно женственная. А это покоряет мужчин.
Ахмеду Радвану было пятьдесят пять. Его дети давно стали взрослыми — дочь вышла замуж за дипломата, сын, инженер, был в длительной командировке в Советском Союзе. Но хотя он вот-вот мог стать дедом, это не мешало ему оставаться неутомимым Дон-Жуаном. Надер окончила университет. В мире кино считалось, что она любовница богатого шейха Язида, который снимал ей меблированную квартиру на двадцатом этаже небоскреба «Нил». В Каире шейх бывал редко, главным образом в жаркое летнее время, и лишь проездом.
— Очень талантливая и темпераментная актриса, — сообщил Марзуку режиссер. — В новом фильме она будет твоей партнершей.
Ахмед нежно взял девушку за руку и, обращаясь к Марзуку, добавил:
— Она достойна всяческого уважения еще и потому, что ее брат был офицером и героически пал на поле боя в июньской войне…
Наконец фильм был закончен. Он имел большой успех у публики и критики. Марзука все называли очень талантливым актером и прочили ему блестящее будущее. Ахмед Радван подписал с ним контракт на три фильма. Теперь Марзук мог считать себя обеспеченным человеком и решил как можно скорее отпраздновать свою свадьбу с Алият.
Снимаясь в одном фильме с Надер, Марзук начал замечать, что она проявляет к нему особое внимание. Это было ему неприятно, потому что грозило испортить его отношения с режиссером Радваном.
Как-то раз Надер и Марзук в перерыве между съемками сидели в парке студии.
— Правду говорят, что ты женишься? — неожиданно спросила кинозвезда.
— Да, и очень скоро.
— Поздравляю! Ты будешь первым женатым дебютантом нашего кино!
— Возможно.
— Послушай, артисту необходима свобода, тем более начинающему. Ты об этом подумал?
— Я не могу больше откладывать свадьбу. И так уже все сроки прошли.
Поежившись от вечерней прохлады, Надер спросила:
— Твоя невеста тоже актриса?
— Мы вместе учились в университете. Сейчас она служит в министерстве социального обеспечения.
— Ну, чтобы быть счастливой с тобой, ей понадобится мудрость Сократа.
— К чему преувеличивать?
Надер встала и прошлась по дорожке. Она скрылась в тени, затем вернулась к скамейке и предложила:
— А не создать ли нам собственную фирму?
— Как фирму?
— Не в коммерческом смысле, разумеется. Но мы могли бы стать постоянными партнерами, создать дуэт, которому гарантирован успех.
— Устаз Ахмед уже намекал на что-то подобное. Я был бы счастлив…
— Тем более нам следует подумать о творческом союзе.
— Я со своей стороны готов сделать все!
— Я вполне доверяю своему учителю Ахмеду. Он нам поможет.
Надер бросила Марзуку гвоздику, которую вертела в руках, и ушла. Ее предложение заронило в душу Марзука радужные надежды. Счастье само шло ему в руки. Но тут он вспомнил про Алият, и его охватил стыд. А как же она?
XVIII
Хусни Хигази был настроен решительно. Стоя посреди комнаты, он похотливо рассматривал Мону Захран. Она закрыла глаза, делая вид, что ничего не замечает. Сейчас даже это было для нее неважно. Мона свернулась в кресле и как будто задремала.
А Хусни вспомнил, как эта девушка категорически отвергла его ухаживания. Она признавала лишь любовь, искреннюю, неподдельную. Она впервые пришла к нему вместе с Алият и Санией, когда была еще студенткой. Просто из любопытства. Он вспомнил, какое впечатление произвели на нее его порнографические фильмы. Но и они ему не помогли. Она соглашалась только на дружбу — ему было нужно совсем другое.
— Я пригласил тебя потому, что, по-моему, сейчас ты переживаешь трудное время и нуждаешься в дружеской поддержке, — говорил Хусни.
Мона постаралась изобразить благодарную улыбку.
— Я уже приглашал тебя, но ты не захотела…
— У меня было слишком тяжело на душе.
Он наклонился над девушкой и начал вкрадчиво ее успокаивать:
— Уповай на волю божью! Да и Хасан Хамуда — прекрасный адвокат, он спасет твоего брата от петли.
— Но десять лет тюрьмы! На что ему тогда рассчитывать? — горестно возразила Мона.
— Судьи милостивее судьбы!
— По-настоящему судить надо меня! — нервно бросила девушка.
— Но что ты могла сделать?
— Все равно я считаю себя виноватой в том, что произошло.
Хусни поднес бокал к губам и кивнул на тот, который стоял на подлокотнике кресла Моны, приглашая ее выпить с ним. Он отошел к бару и снова заговорил:
— Вспомни, сколько вокруг нас бед, страданий и несчастий, и тебе станет легче переносить свое горе.
— Не думаю…
— Ты что же, собираешься сокрушаться всю жизнь?
— Я не сокрушаюсь. Просто у меня пропал вкус к жизни.
— На меня тоже иногда нападает тоска! И знаешь, о чем я в таких случаях думаю? О тысячах убитых людей, о неприятных неожиданностях, которыми чреват завтрашний день. И моя печаль рассеивается. Что она по сравнению с горестями миллионов людей во всем мире?
Мона неопределенно пожала плечами.
— Студенческие волнения, дорогая, потрясли меня до глубины души. Но о чем я думаю, вспоминая эти события? О том, что в любое мгновение мы можем оказаться похороненными под обломками.
— А по-моему, намного страшнее другое: мы ведь практически живем, как попрошайки!
Хусни громко рассмеялся.
— Сильно сказано! Но, пожалуй, верно.
— Что тебя так развеселило?
— Поверь, после пятого июня я ни разу не смеялся от души! А сейчас… Разве я смеюсь? Просто нервы пошаливают.
— И как только люди могут оставаться спокойными в такое время?
— А они надевают очки истории, и им кажется, что настоящее ничем не отличается от прошлого.
— Но разве в такие очки не видны тысячи и тысячи жертв?
— Нет, зато в эти очки видны куда более страшные вещи!
— Ты говоришь серьезно?
— Какие сейчас могут быть шутки?
— Ну и как ты поступаешь?
— Я не принадлежу к творцам истории, не обладаю острым зрением. Глаза мои полны скорби, их туманит пелена обреченности.
Хусни вновь наполнил бокалы. Мона взяла свой и отпила половину.
— Помочь тебе могут три бокала, не меньше, — заметил Хусни. — Пей, это ведь лекарство.
Впервые за все время их разговора Мона улыбнулась.
— А как обстоит дело с патриотизмом моего любезного хозяина? Он свой патриотический долг выполнил?
— В моем возрасте уже хорошо, если хватает сил держать в руках кинокамеру и ездить на фронт снимать. Так я исполняю свой долг перед родиной! — возразил Хусни и выпил свой бокал.
— А с фронта ты возвращаешься в эту сказочную обитель?
— Здесь я могу стряхнуть с себя тоску, насладиться отдыхом.
— Поистине пожилой возраст — самый приятный!
— Нет страны несчастней той, где завидуют людям преклонных лет!
Они пристально посмотрели в глаза друг другу.
— Я позвал тебя, чтобы показать…
— Устаз Хасан Хамуда сделал мне предложение, — перебила Мона.
Ее слова поразили Хусни Хигази как гром. Он совсем опешил, но потом воскликнул:
— Но ведь он мой ровесник!
— Ему всего сорок, — возразила Мона.
— Готов держать пари, что ты согласишься!
— Ты так думаешь?
— Или все это в пику мне? А ведь я тебя так люблю! Но помни, такое замужество не принесет тебе ничего, кроме разочарования.
— Вот и Салем Али женится, — с горечью сказала Мона.
— Это ничего не значит!
— Не смешно ли, что двое любящих друг друга людей поступают, как я и Салем? — задумчиво произнесла Мона.
— Допей свой коктейль и выходи замуж за Хасана Хамуда. Это все-таки лучше, чем всю жизнь быть одинокой. Ты изведешься от тоски.
