Нагиб Махфуз - Любовь под дождем
— Я хочу на тебе жениться, — объяснил Салем, уставившись в рюмку.
— Ты пьян! — рассердилась Самира, — Не валяй дурака.
— И мы сегодня же начнем совместную жизнь! — Взяв танцовщицу за руку, Салем продолжал: — Дочка твоя пусть остается у бабушки, а я буду давать деньги на ее содержание. Конечно, я небогат, но не так уж и беден.
— Ты серьезно? — Самира все еще не могла поверить.
— Если ты согласна, не будем терять времени.
— С чего это ты? — спросила танцовщица.
— Я хочу остепениться, связать свою судьбу с разумной женщиной, а не с капризной лгуньей. Ты готова забыть прошлое и начать новую жизнь?
— Но ведь поздно, шейх уже спит[9],— с нервным смешком сказала Самира.
— Подумаешь! Придем утром, когда он проснется, — заявил Салем, вставая из-за стола.
XV
Выслушав сестру, доктор Али Захран пришел в ярость. Внутри у него все кипело, но лицо его выражало только искреннее сочувствие. Пытаясь успокоить сестру, он сказал:
— Да как он посмел! Так обойтись с честной девушкой из порядочной семьи!
— Не надо больше о нем.
— Но ведь это оскорбление и мне!
— Поговорим лучше об отъезде.
— К сожалению, надо еще преодолеть столько бюрократических рогаток! Но ничего, у меня хватит терпения! Я добьюсь своего.
— А я и дня не хочу оставаться в этой стране!
— Жаль, что ты не умеешь сдерживаться. Зачем было под влиянием минутной вспышки порывать с таким человеком, как Салем Али?
Мону душили слезы отчаяния, но она только повторила:
— И дня здесь не останусь!
— Он ведь очень хороший человек и любит тебя.
— Довольно об этом! Я прошу!
— Иногда я задаю себе вопрос: почему мы всегда считаем себя правыми?
— Потому что мы правы, — улыбнулась Мона.
— Поражение слишком потрясло нас.
— Но и многое прояснило.
— Разреши мне поговорить с Салемом Али.
— Ни за что! — Мона в ужасе вскочила со стула.
— А если немного подумаешь?
— Нет и нет!
— Может быть, ты хочешь…
— Я хочу уехать отсюда! — перебила она.
Доктор Али досадливо пожал плечами, попрощался и вышел из дому. Зайдя в ближайшую аптеку, он позвонил в контору кинорежиссера Мухаммеда Рашвана. Ему ответили, что тот уехал в студию «Миср». Доктор попытался позвонить туда, но номер был занят. Али сел в машину и помчался в студию. Было уже десять часов вечера, и ему сказали, что Рашван уехал ужинать в ресторан «Ямайка». Доктор Али поехал в ресторан прямой дорогой — через пустыню. Он поискал Рашвана в саду, заглянул в зал, но тут хозяин сказал ему, что устаз Мухаммед еще не приезжал. Али решил подождать у входа. Около одиннадцати подъехала машина. Из нее вышли двое. Швейцар показал на одного из них:
— Вот устаз Мухаммед Рашван.
За режиссером медленно шел Марзук Анвар в кожаной куртке и форменных брюках цвета хаки. Доктор Али медленно пошел им навстречу через полосу света, отбрасываемую двумя фонарями у входа. Режиссер, не обращая внимания на незнакомца, продолжал увлеченно обсуждать со своим спутником съемки. Доктор молча подошел вплотную к Рашвану и изо всех сил ударил его в живот. Режиссер захрипел, закатил глаза и рухнул на землю лицом вниз. Все произошло так быстро, что Марзук не сразу опомнился. Он крикнул:
— Ты что, с ума сошел?!
К ним подбежал перепуганный швейцар и шоферы такси. Одни окружили доктора Али, другие склонились над Рашваном. Повернувшись к лежащему, Али крикнул:
— Я брат Моны Захран, подлец!
Марзук бросился на Али и вцепился ему в горло.
— Сумасшедший! Но ты от меня не уйдешь!
Доктор вырвался и гневно крикнул:
— Он грязный негодяй и получил по заслугам!
Окружавшие их люди зашумели. Кто-то прижал ухо к груди режиссера.
— Он умер… Хватайте убийцу!
XVI
Мона шла с отцом в контору адвоката Хасана Хамуды, которая помещалась на улице Сабри-Абуль-Ильм. Устаз Захран в своей беде вспомнил о нем не только как о старинном приятеле, он знал, что Хасана Хамуду называют в числе трех лучших каирских адвокатов по уголовным делам.
Они вошли в большой, красиво обставленный кабинет. Хамуда был высок, смугл. Он сердечно поздоровался с гостями, усадил их в кресла и устремил на Мону пристальный взгляд горящих глаз.
Захран рассказал суть дела. Хамуда удивленно воскликнул:
— Так это твой сын? А мне и в голову не пришло! Подробности я знаю из газет. — И добавил, обращаясь к Моне: — Рашван был негодяй и понес заслуженную кару. Тем не менее, если исходить из норм уголовного кодекса, ваш брат совершил преднамеренное убийство.
Сдавленным, полным отчаяния голосом Мона произнесла:
— Ну могла ли я предвидеть такую трагедию?
— Как все это произошло, понятно, но вообще тут столько неясного, запутанного.
— Брат никогда не был вспыльчив и несдержан…
— Ну разумеется. Настоящий убийца редко идет на такое тяжкое преступление без какой-либо конкретной цели.
Адвокат попросил Мону подробно рассказать все обстоятельства, предшествовавшие трагедии. Внимательно выслушав девушку, он спросил:
— При этом никто не присутствовал?
— Нет, мы были вдвоем.
— Разве это хоть как-то оправдывает негодяя? — спросил устаз Захран.
— Ты ведь и сам знаешь законы, — улыбнулся адвокат.
— Но ведь совершенно ясно, что у брата не было намерения убить его, — убежденно сказала Мона.
— Ну, прежде чем что-либо утверждать, я должен поглубже ознакомиться с делом. По газетам нельзя составить правильной картины. Ведь газеты в один голос утверждают, что доктор Али настойчиво искал встречи со своей жертвой. Побывал в студии, ждал около ресторана…
— Но разве этого достаточно, чтобы утверждать, будто мой брат заранее решил убить Рашвана?
— Нет, конечно. Но необходимо точно знать, какие повреждения обнаружила судебно-медицинская экспертиза.
— В любом случае смерть Рашвана — роковая случайность! — настаивала Мона.
— Охотно верю, дорогая! Но веру приходится подкреплять фактами. К тому же ваш брат — врач, и это усугубляет его вину в глазах судей.
Глаза Моны вновь заволокла пелена отчаяния. Но она упрямо стояла на своем:
— Мы должны доказать, что Али убил его случайно. Только так можно его спасти. Но есть ли хоть какая-нибудь надежда? — Из ее груди вырвался тяжелый вздох.
— Конечно, есть! Да поможет нам аллах! — успокаивал адвокат.
Мона теперь жила словно в бреду. Алият и Сания не отходили от нее. Бедная девушка без конца повторяла:
— Даже если он будет оправдан, его карьера кончена… Будь я проклята! Это я во всем виновата…
Ей удалось добиться свидания с братом. Она захлебывалась от рыданий. Но к своему удивлению, она почувствовала, что брат покорился судьбе. Али думал только о том, чтобы утешить сестру.
— Ну не плачь, Мона! Что толку в слезах?
— Но ведь ты из-за меня терпишь этот ужас, — всхлипывала Мона.
— Он покушался на твою честь, — уговаривал ее Али. — Разве я, твой брат, мог простить такое оскорбление? Я потерял контроль над собой и сам не понимал, что делаю…
Он что-то невнятно прошептал, потом снова заговорил громко:
— Всему виной слепой случай, который невозможно предвидеть… И вот человек убит, а потому…
— Этот слепой случай — я!
— Не терзай себя так! Мы не властны над случайностями. Не плачь же… не надо…
— Если бы ты хоть рассердился на меня…
— Что случилось, то случилось. Теперь я должен думать о том, как достойно встретить свою судьбу.
XVII
Продолжать работу над неоконченным фильмом было поручено другому режиссеру — Ахмеду Радвану. Его просили, насколько возможно, не отступать от стиля покойного Мухаммеда Рашвана. Марзук с нескрываемым восхищением наблюдал за работой нового режиссера. Отчаяние сменилось надеждой.
Ахмед Радван был очень популярен. Ему наперебой предлагали контракты. Публика хорошо принимала его фильмы, и он напрягал все силы, чтобы не разочаровать ее. До сих пор ему это удавалось. Марзук решил, что перед ним вновь открываются светлые горизонты.
Ахмед Радван часто повторял ему:
— Ты не лишен таланта. Я постараюсь сделать из тебя достойного преемника Анвара Вагди[10].
От таких слов сердце Марзука сладостно замирало. Он уже не сомневался в своей будущей славе. Новый режиссер поучал его:
— Но не следует только подражать хорошим образцам в кино, хотя и это весьма полезно. Надо самому искать и находить новое. Твоя игра должна воплощать добро и зло одновременно. Именно на этом построен весь сценарий, и в этом главное достоинство и трудность твоей роли… Правда, покойный Мухаммед Рашван думал иначе, — со вздохом сожаления заключил Радван. — Какой замечательный был человек и как глупо, напрасно погиб! Ты, кажется, говорил мне, что знаком с сестрой убийцы — Моной?
