Дом, которого нет - Трофимчук Елена

Бах

Клавиши аккордеона похожи на усталых музыкантов. Черные пиджаки засалились, белые рубашки стыдливо прячут серые изломы на манжетах. Держатся все так же строем, на грубость отзываются безразличным всхлипом. Егорка, вечно пьяный гармонист со Смородинки, трясет немытыми волосами, дергает клавиши короткими толстыми пальцами. Яша сидит неподвижно, с закрытыми глазами, согнув длинное тело в три погибели. Пока Егорка терзает аккордеон, Яша глаз не открывает, иногда только сильнее зажмуривается и вдавливает голову в плечи.

Егорка горланит про одинокую ветку сирени, про город и про судьбу, которой кто-то говорит «спасибо». Невеста, чернявая Лиля, фату уже сняла. Тетя Зося, мать жениха, повязала на Лилину голову темно-синий платок. Издалека платок кажется черным, сливается с волосами невесты. Лиля собиралась поступать на археолога, но вместо этого пошла замуж. «Пока берут, надо идти», – сказала Лилина мать, вырастившая Лилю одна. Егорка подвывает на каждом слове, Лиля подпирает голову руками. «Как на поминках», – думает Аленка, и Егорка вдруг останавливает песню на полуслове, стряхивает с плеч кожаные ремни, с глухим стуком опускает аккордеон на кривой, припавший на одну ножку стул. На лужайке под фонарем оживает новенький магнитофон – жених из фарцовщиков. По причудливой кривой топчутся ноги, вскидываются, будто в протесте, руки, гудят, перекрикивая магнитофон, шатающиеся голоса.

За свадебным столом остаются только Яша, его дочка Агата, Аленка и невеста Лиля. Яша озирается взглядом вышедшего на свободу узника. С лавки вскакивает быстро, но к аккордеону идет медленно, боязливо, как по тоненькой кладке. Перед покалеченным стулом опускается на колени. Узкой ладонью утешает потускневший корпус, прижимается выбритой по случаю щекой к шелковистым мехам, осторожно подхватывает инструмент на руки, бережно усаживает на колени. Пальцы привычно устраиваются на клавишах, и аккордеон, наконец, не выдерживает и заходится в горестно-счастливом плаче. Аленка отводит глаза. В животе делается щекотно и немножко стыдно, как будто подглядываешь за чужим свиданием.

Яшу в Заречье называют Зинаидиным музыкантом. Зинаида Яшу привезла из Минска. «Выкрала из евоных филармоний», – гогочет Зинаида, когда выпьет. Выпивает Зинаида часто – любит гостей принимать и сама в гости ходить любит. Пьет Зинаида наравне с мужиками, гордится, что хмель ее не берет и похмелье обходит стороной. Яша раньше Зинаиду поправлял, объяснял, что выступать в филармонии ему не доводилось, даже консерваторию не закончил – как ушел в академический отпуск, так и не вернулся. Но потом объяснять перестал – ни в филармонии, ни в консерватории, ни в академическом отпуске никто из зареченцев не бывал.

Встретились Зинаида и Яша в Минске, ее техникум прятался во дворе его консерватории. Молодая Зинаида была бойкой и смелой, к Яше – высокому, быстро краснеющему – подошла сама. Поженились быстро, через несколько месяцев после знакомства. К Яшиной матери пришли уже с кольцами – тоненькими, серебряными, на золотые денег не хватило. Его мать – пианистка, профессор музыки. «Имечко спьяну и не выговоришь», – жаловалась Зинаида соседкам по общежитию. Зовут Яшину мать Гертруда Аполлинарьевна. «В квартире заблудиться можно! Комнат тьма, книжки до потолка и картины на стенах», – рассказывала Зинаида родителям, всю жизнь прожившим в хате на две проходные комнаты. «У Яшки там кабинет свой был!» Его кабинетом Зинаида первое время хвасталась часто, а на самого Яшу смотрела со смесью гордости и недоумения.

Из четырехкомнатной квартиры с картинами и книгами профессор Гертруда Аполлинарьевна выставила Зинаиду сразу. Яша ушел вслед за женой. Вразумить сына Гертруде Аполлинарьевне не удалось. Твердости характера Яша от матери не унаследовал, только порядочность. Зинаида к тому времени успела забеременеть.

Агата шевелит бесцветными губами и наклоняется вслед за отцом то влево, то вправо. Когда наклоняется вправо, задевает рукой Аленку. Аленка хочет отсесть, но обидеть Агату не хочет. Агата младше Аленки, в школу только в этом году пошла. В школе с Агатой никто не дружит, даже за одну парту не садится. Агата полностью белая. Белее утрешнего молока, белее фартука на первое сентября. «Заразная», – говорит Варька и переходит на другую сторону улицы, когда встречает Агату. Тетя Рая на Варьку ругается, объясняет, что таких людей, как Агата, на свете мало, но никакие они не заразные. Тетя Рая учительница, ей можно верить, но дотрагиваться до Агаты все равно страшно.

«А все ж из-за музыки твоей», – пеняет Зинаида Яше. Его музыку, точнее почти новый аккордеон, Зинаида продала гармонисту Егорке, как только родилась Агата. В одной из двух проходных комнат появилась похожая на торт люстра с длинными висюльками. Когда кто-то ходит, висюльки звенят – одинаковым бесцветным звуком. «Может, хоть делом займется», – вздохнула Зинаидина мать, толстая суетливая баба Леся. Как относиться к зятю, баба Леся не знала – слово «консерватория» вызывало уважение, но ни толку, ни денег не приносило.

Зинаида в Заречье числится человеком уважаемым – третьего числа каждого месяца из зарешеченного окошка выдает зарплату трактористам, агрономам и механизаторам. Место для Яши Зинаида раздобыла непыльное, с почти учительским окладом. «Что б ты делал без меня, а?» – весело спрашивала Зинаида, накрывая праздничный стол по случаю Яшиного назначения. О том, что бы он делал, если бы однажды не встретил бойкую и смелую Зинаиду, Яша старается не думать. Хотя времени думать на новой работе много. Зинаида устроила мужа ночным сторожем в телятник.

Телята к Яше попадают десятидневными. Тычутся в живот доверчивыми лбами, мычат басовито, требовательно. Обязанностей у сторожа немного. С вечера телят покормить, проследить, чтобы из розеток все было выключено (не дай бог, пожар), задвинуть на ночь засовы на старых загородках. Есть еще одна обязанность, которую председатель колхоза, вечно занятый Гордей Иваныч, проговорил быстро, на ходу пожимая Яшину руку: «Как видишь, что теля подыхает, до утра не жди. Вовремя прирежешь, мясо спасем». Яша хотел переспросить: как это – «прирежешь», но Гордей Иваныч уже вскочил в колхозный уазик и умчался в район.

Яше повезло: в его смену телята не умирают. Случается, правда, что утром, после его дежурства, одного-двух телят недосчитываются. В Заречье заговорили про волка, и Гордей Иваныч влепил Яше два выговора.

Невеста Лиля снимает платок. Волосы у Лили длинные, закрывают лицо, черным пеплом осыпаются с плеч. Лиля подходит к Яше, покачивается под плачущую музыку. Аленка закрывает глаза, а когда открывает – Лили нет. Вместо молодой невесты в некрасивом танце кружится старуха с черными волосами. Яшин аккордеон больше не плачет – нашептывает старухе про ее жизнь: черную, вечную, несчастливую.

– Бах, – говорит вдруг Агата. Голос у нее большой, круглый.

– Что? – шепотом переспрашивает Аленка.

– Эту музыку написал Бах.

– Придумал? – уточняет Аленка.

– Сочинил, – соглашается Агата.

– Откуда знаешь?

– Папа говорил. – Агата улыбается. – И бабушка.

– Бабушка Леся?

– Другая, – качает белой головой Агата.

Другая бабушка снится Агате каждую ночь. «Надо мы ей», – сердится мама. Папа говорит, что бабушке важны ее принципы. Бабушкины принципы живут в большой квартире с книгами. По утрам под окном квартиры шуршит метлой дворник. Книги и дворник Агате тоже снятся. Сны получаются веселые, разноцветные, бабушка в них добрая и белая, как Агата.

На следующий день после свадьбы все говорили про Лилю, которая ночью вернулась к матери, а утром уехала в Минск – поступать на археолога. Жених-фарцовщик обозвал Лилю дурой, а тетя Роза из сельсовета обрадовалась, что бланки привезут только на следующей неделе – свидетельство молодоженам так и не выписали. Агату первой заметил Шарик. Лаять не стал, обнюхал пятки, лизнул ободранную коленку. Агата присела на корточки и позвала бабушку Соню звонким певучим голосом.