Дом, которого нет - Трофимчук Елена

– Пришли. – Аленка садится на корточки, сжимается калачиком – прячется. За окном Любиного дома шумят цыганки.

– Боишься? – смеется Люба и накидывает на голову черный платок с красными розами. Платок Люба не завязывает, свободные концы опускаются на плечи и сливаются с черными волосами. – А хочешь, тебя с собой заберем?

Аленка мотает головой. Она хочет, чтобы Люба забрала ее с собой – туда, где поле не заканчивается и не заканчиваются похожие на тропы линии жизни, туда, где горят костры и расцветают на волосах розы, где смеются цыганки и плачет чем-то забытым дождь. Аленка так хочет уйти с Любой, что зажмуривается крепко-крепко и еще сильнее мотает головой.

Цыганки идут по полю. Четыре? Пять? Восемь? Десять? Стая чужих птиц, в которых не различить Любу. По улице едет машина с хлебом. За рулем Илья, рядом – Даша, веселая, сонная, жующая горячий хлеб.

Аленка сидит на корточках и смотрит, как Люба достает из сундука платок – черный с красными розами. Такой же носит бабушка Соня. И цыганки тоже такие носят. В Любин двор цыганки не заходят, идут мимо. Потому что двора у Любы нет, сразу за домом поле. Жито уже созрело, но еще не собрано.

Аленка не слышит, как подъезжает машина. Илья пахнет хлебом и сильно нагибается, чтобы переступить порог. На улице плачет дождь. В доме за магазином плачет сонная Даша. Люба крепким узлом завязывает на голове платок, концы прячет сзади, под волосами.

Аленка из Любиного дома выскальзывает незаметно. Цыганки идут вдоль поля. Четыре? Пять? Восемь? Десять? Стая усталых перелетных птиц – жмутся друг к другу, закутываются в мокрые платки, считают шаги до ближайшего костра. Аленка поднимает руки ладошками вверх, показывает небу похожие на лесные тропы линии и бледно-фиолетовое пятнышко – от черники.

Слова

Дождь идет с самого утра. Медленно идет, не торопится – впереди весь день, до следующего прогноза погоды. Гидрометцентр сообщил вчера вечером, что дожди пройдут по всей территории республики. Сообщил спокойным голосом под такую музыку, от которой хочется плакать, улыбаться, вырастать радугой и верить, что все на свете бесконечно.

Аленка и Варька сидят в детской у Варьки дома и смотрят в окно. Дорога за окном похожа на неряшливую старуху – всего за пару часов легкая пушистая пыль превратилась в тяжелую вязкую грязь.

– Принесло ж ее в такую погоду, – бормочет Варька и громко кричит: – Улька, к тебе Маринка заявилась!

Ульяна не отзывается.

– Открывай уже, все равно не уйдет, – продолжает Варька ворчливо и строго – как будто Ульяна ей не старшая, а младшая сестра.

– Отворяй, Ульяна, по-хорошему отворяй. Не отворишь, на все Заречье ославлю, – Марина, жена Славика, окает и сильно растягивает звуки – превращает простые слова в слова-великаны.

Марина и сама похожа на великана. Высокая, выше козырька над калиткой, выше деревянного солнца на воротах, она стоит босыми ногами в большой луже и стучит широкой ладонью по мокрым, недавно покрашенным доскам.

Неровным обрывающимся звуком скрипят половицы – Ульяна торопится.

– Поковыляла, – бросает Варька и переходит от окна к двери.

Ульяна ковыляет с детства, ступает так, как будто всякий раз раздумывает – делать следующий шаг или остановиться на этом.

Варька приоткрывает дверь детской, смотрит в узкую щелочку, Аленка становится на цыпочки, выглядывает через Варькино плечо.

– Славик на работу с самого ранья поехал, меня не будил даже. Детей третьего дня к свекрови отправила. Чаво, думаю, дома сидеть, пойду до Ульяны в гости, – Марина говорит ласково. Слова-великаны топчутся на пороге, оставляют грязные следы на блеклом тканом коврике. – Ну? Приглашай в дом, што ли.

Ульяна в дом не приглашает, но Марина заходит сама. Проходит в большую комнату, и там сразу становится тесно. Все пространство комнаты, которая одновременно и зал, и рабочий кабинет тети Раи, заполняется Мариной – ее ярким лиловым платьем выше колена, ее большими круглыми коленями, ее длинными голыми руками и тяжелыми мокрыми волосами цвета спелой рябины. В руках Марина держит альбом в бархатной обложке.

– Садись, Ульяна. – Марина опускается на узкий диван и хлопает ладошкой рядом с собой.

Ульяна присаживается на краешек дивана. Рядом с Мариной Ульяна выглядит нарисованной простым карандашом принцессой. Таких принцесс – тоненьких, с волнистыми волосами и крошечными ступнями, Аленка рисовала в первом классе. Альбом с принцессами лежит сейчас на полке у печки. Принцессы у теплой печи как будто тают – карандашные очертания становятся все тоньше и тоньше, и Аленка боится, что однажды найдет на полке пустой альбом.

– Ближе садись, не бойся. С мужиком моим путаться не боишься и меня, Ульяна, не бойся. – Слова у Марины получаются звонкими, веселыми.

Марина открывает бархатный альбом, Ульяна подвигается ближе. С Марининым Славиком Ульяна спуталась недавно, сразу после того, как в институт не поступила. Институт Ульяна выбрала московский, такой, в котором на поэтов учат. «Тоже мне профессия», – сердилась тетя Рая, но Ульяну в Москву отпустила, и даже похвасталась бабушке Соне: «Слыхали, теть Сонь, Улька моя поэтом будет». «Это как – поэтом?» – спросила бабушка Соня. «Как Анна Ахматова», – ответила тетя Рая, которая учит школьников русской литературе. «Пусть бы, может, как ты, учителкой?» – засомневалась бабушка Соня. «Не получится поэтом, пойдет в пед», – сказала тетя Рая.

Пока Ульяна пробовала быть поэтом, набор в пединститут на этот год закрылся, и Ульяна вернулась в Заречье – ждать следующего года и любить Марининого Славика.

– Свадьба наша. Видала, как на руках меня держит? Цельнехонький год на руках таскал. У меня уже пузо на лоб лезет, а он хвать на руки – и понес! Любовь, значится. – Марина проводит ладонью по фотографиям – как будто разглаживает. – И у тебя, Ульяна, свадьба будет. Не плачь, что хромая, найдется и на тебя мужик. А на женатых, Ульяна, не гляди. – Марина переворачивает страницу, улыбается. – А это Борька, первый наш, только ходить начал. А я опять брюхатая. Только тут Славик меня уже на руках не носит. Шалява у него тогда завелась. Мы из-за той шалявы из Ухвалы сюда переехали. Понимаешь меня, Ульяна?

– Неправильно. – Ульяна отворачивается от альбома и качает головой.

– Неправильно, – соглашается Марина, – когда при живой жене шалява объявляется, это, Ульяна, ой как неправильно!

– Вы произносите неправильно. – Голос Ульяны звучит тихо, слова кажутся маленькими, будто не выросшими.

Марина громко захлопывает альбом, и Аленка хватает Варьку за руку.

– Ты чего? – шепчет Варька.

Аленка молчит и боится, что Марина сейчас ударит Ульяну этим бархатным альбомом со свадьбой, Борькой и Славиковой любовью. Но Марина Ульяну не трогает. Марина сидит на диване и смотрит на белую салфетку, закрывающую темный экран телевизора.

– Чот загостилась я. – Марина поднимается с дивана, подходит к окну. – Ужо и дождь почти прошел. А у меня банька топится. Славик обещался раньше с работы приехать. Слышишь? – Марина поворачивается ухом к окну, Аленка и Варька прислушиваются вместе с Мариной. Вдалеке гудит трактор Славика. – Вчера трусы новые купила – с кружевами тут и тут. – Марина проводит одной рукой по животу, другой по ягодицам. Звук трактора становится ближе. – Белье постелила свежее. Хрустя-я-я-ящее. – Марина обнимает себя двумя руками, раскачивается, словно танцует под медленную мелодию. – Чую, дочка будет. Славик давно хочет дочку.

Трактор гудит прямо под окнами. Гудит, а потом затихает. Ульяна ковыляет к окну, задергивает занавески. Варька закрывает дверь в комнату, садится на кровать.

– Улька ему стих посвятила. Там слова все красивые и непонятные, – говорит Варька.

– Везет, – отзывается Аленка.

За дверью тихо всхлипывает Ульяна. И громко плачет Марина. Аленка выглядывает в окно. Дождь еще капает, но на небе уже щурится солнце. Над Славиковым трактором висит радуга.