Эрик Сигал - История любви
– Это же не юридический термин, Джен!
Она дотронулась до моей руки. Слава богу, этот язык был мне понятен больше. Однако кое-что все-таки не помешало бы прояснить: что же меня ждет?
– «О’кей» можно понять и по-другому: «О’кей, так уж и быть, стерплю!»
Дженни все же проявила сострадание и в сотый раз повторила подробности разговора с отцом. Тот на самом деле был на седьмом небе от счастья. Отправляя дочь в Рэдклифф, он понял, что ей не суждено уже вернуться в Крэнстон и выйти за какого-нибудь соседского парня (между прочим, один такой уже звал ее замуж перед самым отъездом). Сначала Фил даже не поверил, что суженого Дженнифер зовут Оливер Барретт Четвертый, и обратился к дочери с убедительной просьбой не нарушать одиннадцатую заповедь.
– А о чем там, в одиннадцатой заповеди? – спросил я.
– Не вешай лапшу на уши отцу своему, – ответила Дженни.
– Ах да.
– И все, Оливер. Вот честно.
– Он в курсе, что у меня нет ни гроша?
– В курсе.
– И он не против?
– Ну, по крайней мере, вы с ним хоть чем-то похожи!
– И что, он не был бы счастлив, если бы у меня нашлась пара лишних долларов?
– Как будто ты сам не был бы счастлив!
Тут я заткнулся и молчал до конца поездки.
* * *Дом Дженни находился на улице под названием проспект Гамильтона. Весь проспект представлял собой ряд деревянных домов, перед которыми резвилось множество детей. Довершали пейзаж два-три чахлых деревца. Я медленно ехал вдоль улицы, выбирая место для стоянки, и при этом у меня было впечатление, что я угодил в совершенно незнакомую страну. Больше всего бросалось в глаза количество людей на улице. Целые семьи в полном составе, каждая со своего крыльца, наблюдали, как я парковал свой «миджет». Очевидно, в воскресенье днем никакого другого, более интересного занятия у них не нашлось.
Дженни выпрыгнула из машины первой. В Крэнстоне у нее вообще проявились какие-то странные инстинкты – запрыгала, как кузнечик. Когда обитатели домов разглядели ее лицо, раздался единодушный приветственный клич. Это выражение всеобщего восторга по поводу прибытия Дженни настолько меня смутило, что я чуть было не остался в автомобиле. Увы, я и отдаленно не напоминал даже самого гипотетического Оливеро Барретто!
– Привет, Дженни! – зычно крикнула какая-то матрона.
– Здравствуйте, госпожа Каподилупо, – ответила Дженни. Я выбрался из машины. И почувствовал, что все взгляды прикованы ко мне.
– А это еще кто? – заорала Каподилупо. Я смотрю, с новичками они тут не особо церемонятся!
– Да так, никто! – откликнулась Дженни. Отчего-то это волшебным образом прибавило мне уверенности.
– Может, и так! А только девушка у него что надо! – взревела госпожа Каподилупо в мою сторону.
– Спасибо, он знает, – последовал ответ Дженни.
Затем она повернулась, чтобы удовлетворить любопытство соседей по другую сторону улицы.
– Он это знает, – повторила она целой ораве своих вновь прибывших фанатов.
Потом взяла меня за руку (я был просто-таки «незнакомец в раю», как в той песне[19]) и повела вверх по ступеням дома 189А на проспекте Гамильтона.
Следующее мгновение оказалось до ужаса неловким.
Я застыл как вкопанный, а Дженнифер сказала:
– Знакомься, это папа.
И крепыш Фил Кавильери, ростом под метр семьдесят, протянул мне руку. Судя по внешнему виду, ему было хорошо за сорок, а весил он хорошо за семьдесят килограммов.
Его рукопожатие было крепким.
– Рад с вами познакомиться, сэр.
– Фил, – поправил он. – Просто Фил.
– Фил, сэр, – продолжал я трясти его руку.
А потом он меня очень напугал, потому что, выпустив мою руку, повернулся к дочери и заорал: «Дженнифер!»
Секунду ничего не происходило. А потом оба бросились обниматься. Крепко. Очень крепко. Не выпуская друг друга из объятий, они раскачивались из стороны в сторону. Звуковым оформлением этой трогательной сцены было лишь одно слово, которое Кавильери повторял снова и снова (правда, теперь уже едва слышно): «Дженнифер, Дженнифер!» И единственное, что могла ответить на это его умудренная университетским образованием дочь, было: «Фил, Фил!»
Я явно был здесь третьим лишним.
В тот день меня выручила одна особенность моего утонченного воспитания: я знал, что не принято разговаривать с набитым ртом. К моей огромной радости, в этом смысле Фил и Дженни сделали все, чтобы я хранил молчание, просто закормив меня итальянскими пирожными. После этого я поделился, какие из них мне понравились больше и почему (я отведал по два каждого сорта, чтобы не обидеть хозяина), чем вызвал восторг обоих Кавильери.
– Он о’кей, – сообщил Фил своей дочери.
Что он имеет в виду?
Нет, конечно, я и без него знал, что такое «о’кей». Мне только было любопытно, какие из моих немногочисленных и весьма осторожных действий помогли заслужить столь лестную оценку. Неужели на него так подействовали мои хвалебные отзывы о его любимом пирожном? Или ему понравилось, что у меня крепкое рукопожатие? А может, вообще что-нибудь третье?
– Вот видишь, Фил, и я говорила, что он о’кей, – произнесла Дженни.
– Ну да, о’кей, – отвечал ее отец. – Но надо же мне было самому убедиться! Оливер!
Теперь он обращался ко мне.
– Да, сэр?
– Фил.
– Да, Фил, сэр?
– Ты о’кей.
– Спасибо, сэр. Я вам очень благодарен. Правда. Вы ведь знаете, как я отношусь к вашей дочери, сэр. И к вам, сэр.
– Оливер! – перебила меня Дженни. – Прекрати эти свои придурочные церемонии!
– Дженнифер! – перебил ее мистер Кавильери. – Ну-ка перестань ругаться! Этот сукин сын ведь наш гость.
За обедом (оказалось, что пирожные были только аперитивом) Фил попытался поговорить со мной серьезно. Вы уже поняли, конечно, о чем. Да, он с какого-то перепугу решил, что сможет помочь Оливеру Барретту Четвертому вымолить прощение у Оливера Барретта Третьего.
– Я только хочу поговорить с ним по телефону, как отец с отцом! – умолял меня Фил.
– Не стоит, Фил, только зря время потратите!
– Но не могу же я сидеть и смотреть, как отец отказывается от собственного ребенка! Нет, так нельзя.
– Я тоже от него отказываюсь, Фил.
– Чтобы я этого больше никогда не слышал! – заявил он, не на шутку рассердившись. – Родителей надо ценить и уважать. Отцовская любовь – это большая редкость.
– Да уж, особенно в нашей семье, – заметил я.
Дженни сновала между кухней и столовой и почти не принимала участия в нашем разговоре.
– Ну-ка, набери его номер, – настаивал Фил. – И я мигом все улажу.
– Не стоит, Фил. Мы с ним прервали связь.
– Брось это, Оливер. Увидишь, он оттает. Раз я говорю – оттает, значит, оттает, поверь. Когда придет время венчаться…
