Эрик Сигал - История любви
Свадьба была назначена на воскресенье. Из родственников Дженни мы не пригласили никого – подумали, что таких убежденных католиков наш отказ от традиционного благословения во имя Отца, и Сына, и Святого Духа поверг бы в шок. Церемония бракосочетания прошла в Филлипс Брукс Хаус – старинном здании, расположенном в северной части Гарвард-Ярда, а вел церемонию Тимоти Бловелт, капеллан унитарианской церкви колледжа. Я пригласил Рэя Стрэттона, а еще моего старого товарища по академии, Джереми Нэйхема, который предпочел Гарварду Амхерст[21]. Дженни попросила прийти свою лучшую подругу из Бриггс Холла и, – видимо, из исключительно сентиментальных соображений – ту нескладную верзилу, которая дежурила с ней в библиотеке в день нашего знакомства. И, конечно же, Фила.
Последнего я поручил Стрэттону – чтобы тот особо не дергался, если это вообще возможно в такой момент. Хотя сам Рэй был не слишком-то спокоен! Оба явно чувствовали себя неуютно, и каждый из них молчаливо усиливал предубеждение другого, что эта свадьба, устроенная по принципу «сделай сам» (как выразился Фил), запросто может обернуться (как предсказывал Рэй) «фильмом ужасов с элементами катастрофы».
И все лишь потому, что я и Дженни хотели сказать друг другу несколько слов!
На самом же деле нас вдохновила свадьба одной знакомой Дженни. Некая Мария Рэндолл, музыкант, вышла замуж за студента-архитектора Эрика Левенсона именно по такому сценарию. Так как их свадьба получилась очень красивой, мы решили провести нашу точно так же.
– Итак, можем начинать? – спросил мистер Бловелт.
– Да, – ответил я за нас обоих.
– Друзья, – обратился капеллан ко всем остальным. – Мы собрались здесь, чтобы стать свидетелями того, как две любящие души соединятся в брачном союзе. Давайте внимательно выслушаем те слова, которые они решили прочесть друг другу в этот священный миг.
Первой была Дженни. Она повернулась ко мне и продекламировала заранее выбранное стихотворение, которое прозвучало очень трогательно – особенно для меня, потому что это был сонет Элизабет Барретт.
Две любящих души взмывают в небеса,
Все ближе, молча, и глаза – в глаза,
Из трепета переплетенных рук родится пламя…[22]
Краем глаза я наблюдал за Филом Кавильери. Он стоял, слегка приоткрыв рот, бледный, как мел, и в его расширившихся глазах читалось изумление, смешанное с обожанием. Дженни дочитала до конца сонет, прозвучавший словно молитва о нашей жизни:
Увенчанной не смертным мраком ночи,
А пробуждением в любви иного бытия.
Теперь настал мой черед. Мне доставило немало труда выбрать стихотворение, которое я мог бы прочесть, не краснея. Ну, не мямлить же какую-нибудь сентиментальную чушь! Однако отрывок из «Песни большой дороги» Уолта Уитмена[23], хоть и немного короткий, позволил выразить всю гамму испытываемых мною в тот момент эмоций:
…Я даю тебе свою руку!
Я даю тебе свою любовь,
она драгоценнее золота,
Я даю тебе себя самого раньше всяких
наставлений и заповедей;
Ну, а ты отдаешь ли мне себя?
Пойдешь ли вместе со мной в дорогу?
Будем ли мы неразлучны с тобой до последнего
дня нашей жизни?
Я закончил читать, и наступила удивительная тишина. Затем Рэй Стрэттон передал нам кольца, и мы с Дженни сами произнесли слова брачного обета: «Обещаем, начиная с этого дня, всегда быть рядом, любить и лелеять друг друга, пока смерть не разлучит нас».
Властью, данной ему Администрацией штата Массачусетс, капеллан Бловелт объявил нас мужем и женой.
…Сейчас, вспоминая о нашей «вечеринке по случаю победы» (так ее окрестил Рэй), я прихожу к выводу, что она была нарочито непритязательной. Мы с Дженни отказались от традиционного раута с шампанским, а вместо этого пошли пить пиво к Кронину. Помнится, Джим Кронин всех угощал – в знак уважения к «величайшему хоккеисту Гарварда со времен братьев Клири».
– Какого черта! – возразил Фил Кавильери, стукнув кулаком по столу. – Этот парень лучше всех этих Клири, вместе взятых.
Вероятно, Филипп (так как он ни разу не видел, как я играю) хотел сказать, что, как бы хорошо ни гоняли на коньках Бобби и Билли Клири, ни один из них не сумел жениться на его очаровательной дочери. Мы и так уже напились просто всмятку, и все это было лишь предлогом для того, чтобы надраться еще больше.
Я позволил Филу заплатить по счету, и позже обычно скупая на похвалы Дженни отметила мою интуицию:
– А ты еще можешь стать человеком!
Правда, когда мы прощались с ее отцом на автобусной остановке, всем нам было слегка паршиво. Глаза у всех оказались на мокром месте: и Фила, и Дженни, и, кажется, мои тоже. Ничего не помню, но момент уж точно не был сухим.
После череды всевозможных благословений Фил влез-таки наконец в автобус, а мы стояли и долго махали ему вслед. И лишь в этот момент до меня дошло:
– Дженни, а ведь мы теперь законные супруги!
Дженни задорно ответила:
– Да, и теперь я имею законное право быть стервой.
12
«Экономия». Этим словом можно идеально охарактеризовать нашу жизнь в те три года после нашей свадьбы. Каждую секунду моя голова и голова Дженни были заняты мыслями о том, где достать деньжат, чтобы на все хватило. Причем обычно под «всем» подразумевалось просто свести концы с концами. Поверьте, в этом не было абсолютно ничего романтичного. Помните известное четверостишие Омара Хайама: «О, если б, захватив с собой стихов диван да в кувшине вина и сунув хлеб в карман…»? Замените этот «диван» на томик «Тресты» О. Скотта и У. Фрэтчера, и вы поймете, насколько сей романтизированный образ Хайяма соответствовал моей каждодневной реальности. Думаете, у нас была райская жизнь? Черта с два – дерьмо собачье, а не жизнь. Меня мучили одни и те же вопросы: сколько стоят эти идиотские «Тресты» (может, подержанный экземпляр выйдет дешевле?) и где – если это вообще возможно – достать денег на «хлеб и вино». Ах да, и еще, пожалуй, один: чем расплатиться со всеми долгами!
В жизни настали перемены. Теперь, чтобы принять решение даже по самому ничтожному вопросу, мне, в качестве главы бюджетного комитета, приходилось тщательнейшим образом все взвешивать.
– Эй, Оливер, может, сходим сегодня вечером на Бекетта?
– Дженни, это три доллара.
– То есть?
– То есть полтора доллара за билет.
– Это значит «да» или «нет»?
– Ни то, ни другое. Это значит три доллара.
Медовый месяц мы провели на яхте. Я, Дженни и почти две дюжины ребятишек. С семи утра и пока не надоедало юным пассажирам, я бороздил волны на яхте класса «Родс», а Дженни приглядывала за детьми в яхт-клубе «Пиквод» в Деннис-Порте. Яхт-клуб состоял из большого отеля, пирса и порядка двадцати домиков, сдававшихся внаем. К стене одного из этих крошечных бунгало я мысленно прибил табличку: «Здесь спали Дженни и Оливер, когда не занимались любовью». Надо отдать должное нам обоим: несмотря на то, что в течение дня мы были любезны с нашими клиентами (чьи чаевые в основном и обеспечивали наш доход), по ночам Дженни и я были столь же любезны друг с другом. Я говорю просто «любезны», потому что моего скромного вокабуляра ни за что не хватит, чтобы описать, каково это – заниматься любовью с Дженнифер Кавильери. Простите, я хотел сказать, с Дженнифер Барретт.
