Вильям Козлов - Поцелуй сатаны
— Мы вам не враги, — сказал Николай. — И на социалистическое общество уж не вам бы сетовать: оно дало вам все. Сами рассказывали, что как сыр в масле катались, когда в министерстве работали.
— Сейчас-то легко все и всех критиковать, — вяло возразил Катушкин. — А вы попробовали бы в те годы рот раскрыть? Были «герои», так их тут же били по заднице мешалкой — и как не было на свете человека.
— Значит, все упирается в нашу гнилую систему? — сказал Николай — Какого же черта и сейчас-то наши государственные деятели держатся за нее, если ей место, как сказал бывший президент США Рейган, на свалке истории?
— Я не держусь за нее, — улыбнулся Леонтий Владимирович, — Но у нас громко сказали «а», а «б» произнести все пока боятся.
Геннадий затоптал ботинком окурок, сплюнул на бурые кусты помидоров, гордо вскинул голову и прямо посмотрел в глаза пенсионеру:
— Если и приходили мне в голову капитулянтские мысли все бросить и вернуться в город на работу, то сейчас я твердо решил, что докажу этим… «деятелям» районного масштаба, что меня им не согнуть в бараний рог и не запугать. А с председателем мы еще поборемся! [обработанную целину я ему никогда не отдам… В конце концов есть ведь у нас какие-то законы? Я его носом ткну в постановление Верховного Совета и вырву у него пахотную землю под корма и сенокосные угодья. Столько кругом земли пустует, а он пасть разинул на наш огород! Не государственный он человек, а саботажник, враг всего нового, передового. Вот таких и надо гнать с руководящих должностей в первую очередь.
— Я интересовался, он здесь уже тридцатый председатель после войны, — сказал Катушкин. — Иван Лукич Митрофанов ведет записи в общую тетрадь: записывает, какая погода и какие приезжают к ним на недолгое царство председатели. Был даже разжалованный секретарь райкома. Говорил, что этот больше всех навредил колхозу и людям… С тех пор так из нищеты и не вылезают.
— И не хотят вылезать, — прибавил Геннадий — Охота им гнуть спины на земле.
— Их тоже винить нельзя, — заметил Леонтий Владимирович — Отучили от земли, отбили охоту на ней работать.
С березы, что у изгороди, порывом ветра швырнуло на них рой желто-красных листьев. Они уже усеяли все вокруг. Осенние сумерки быстро надвигались на Палкино. Небо было серым, с темными подпалинами. Когда ветер проносился над проселком, листья шуршали, поднимались в воздух и снова опадали. Все деревья теряли листву, лишь молодой дубок напротив окон был еще зеленым и не желал расставаться с листьями. Из кроличьих клеток послышалась барабанная дробь — это сиреневый самец колотил передними лапами в дощатый бок своей тесной тюрьмы.
Катушкин поднял с земли желтый лист, разгладил на широкой о огрубевшей ладони. За лето он немного похудел, не так стало выпирать брюшко, да и светлые глаза оживились, стали чище, исчезли красные прожилки на белках. Деревенская жизнь явно пошла ему на пользу. Уже по утрам иней прихватывал все еще зеленую у забора траву, а он по-прежнему с плетеной корзинкой и суковатой палкой ходил по грибы.
— Желаю успеха, — поднялся с бревна Леонтий Владимирович. — Я на вашей стороне. Хотя не верю, что вы победите. Новое всегда у нас встречают в штыки.
— Честно работать, стараться стране помочь выбраться из полуголодного существования — это новое? — презрительно заметил Гена — Насколько я знаю, уровень жизни в дореволюционной России был неизмеримо выше, чем сейчас. Выходит, при царе-то батюшке в старину люди умели работать? Всю Европу кормили хлебом.
— Работничков-то хороших повывели в революцию и после нее, — сказал Николай, — Колхозы не оправдали себя, это сейчас и слепому ясно, а вот поди ты, где-то и кто-то в верхах держится за колхозы, не хотят ничего менять!
— Говорю же, боятся нового, как черти ладана, — снова ввернул Леонтий Владимирович и тяжело зашагал к калитке. И уже с тропинки прибавил:
— Убили комиссары вместе с частной собственностью и инициативу народа. Нет ни у кого интереса к работе. Что и наработают, так прахом обернется. Слышали по радио, что больше половины любого нашего урожая теряется при доставке его на склады? Передавали, что владивостокские рыбаки десятки тонн икряной горбуши закопали в землю, потому что транспорта не было улов вывезти… И это при нашем-то продовольственном дефиците!
Когда затихли шаги соседа, Гена сплюнул и полез в карман за новой папиросой, закурил и, глядя прямо перед собой, тяжело уронил:
— Инициативу народа убили… Ишь как бывший бюрократ заговорил на пенсии! А кто убил-то? Как раз такие, как он, Катушкин! Сидели в кабинетах и сочиняли циркуляры во вред народу. И сейчас до черта их сидит на нашей шее… А того им невдомек, что народ-то за эти годы изменился и прозрел, как пишут газетчики. Не хочет больше закрывать глаза на творимые в стране безобразия.
— Честный народ, — прибавил Николай. — А жуликам сейчас раздолье! Вон как оживились. Все гангстерские капиталистические замашки взяли себе на вооружение: мафия, рэкет, шантаж, похищение детей, богатых кооператоров, запугивание людей, сращивание государственных деятелей с преступным миром…
Снова кролик простучал боевую дробь в клетке. Вершины деревьев уже слились с потемневшим небом, порывы ветра сотрясали ветви деревьев, падающие листья неслышно ложились на землю. В сенях вспыхнула электрическая лампочка, мелькнуло у плиты раскрасневшееся лицо Лены. С мешком накошенной травы мимо прошелестел Коляндрик. Чувствуя себя виноватым, он не подходил к ним. Раскрывая одну за другой клетки, принялся бросать туда траву. Его маленькая юркая фигура медленно передвигалась вдоль ровного ряда клеток.
— Мальчики, ужинать, — пригласила Лена. — И скажите Чебурану, чтобы сорвал укропу. Там, у изгороди, он еще растет.
Она отправила свою дочь к родителям, которых так еще и не удосужилась познакомиться с ее новым мужем. Впрочем, и Гена не рвался в гости к новым родственникам. Лена в месяц раза два навещала родителей и Аду. Сейчас даже трудно представить, как бы они обходились без нее. Перед мысленным взором Николая всплыло большеглазое лицо Алисы. От Алексея Прыгунова он знал, что девушка все еще работает в конторе по ремонту квартир. Маляром, кажется. Бабушка несколько pas встречалась с ней. Алиса иногда заходила в отсутствие Николая. При нем она ни разу не появлялась. Да и не звонила. Он гнал мысли прочь о ней, но они приходили, навевали грусть и тоску. Николай так и не мог понять, почему она так жестоко поступила с ним…
— Завтра пойду к председателю, — сказал Гена. Он никогда не спешил за стол — Выскажу ему, гаду, все, что о нем думаю!
