Джон О'Хара - Жажда жить
— Ну, тогда уж не надо будет просить об одолжении, попроси, чтоб жалованье прибавили.
— В июне, если колонка понравится читателям.
Еще в ноябре он взял за правило приносить домой целый ворох газет — из Нью-Йорка и Филадельфии, Питсбурга и Чикаго, Сент-Луиса, Канзас-Сити, Балтимора, что стало хорошим подспорьем, когда Джек только обдумывал формат будущей колонки. Комиксы хоть и отличались некоторым однообразием, переходя из газету в газету, но пользовались популярностью среди детей, а Эмми с удовольствием читала дамские страницы. Холлистер подбирал забавные сюжеты и типографские ляпы, и чтение газет занимало у него целые вечера. Сегодня он был рад, что есть такое занятие.
Вместе с газетами он выложил на стол в гостиной баночку с клеем, большие ножницы, копирку и карандаши. Дети отправились спать, Эмми при свете стоявшей на пианино лампы читала очередную порцию домашних сплетен и бесконечных рассказов с продолжениями. Все было хорошо. Мир и покой. Некоторое время спустя она поднимется наверх посмотреть, как там дети, потом вернется и примется за изучение рекламных объявлений в отработанных им газетах. Потом они пойдут спать, и поскольку сегодня суббота и, стало быть, завтра выходной, он повернется к ней или она повернется к нему, и они займутся любовью, получая от нее пусть и привычное, но не менее острое удовольствие. Иногда они занимались любовью и по воскресеньям утром, когда на работу приходила Нэнси. Суббота — не единственное время любви, но обязательное, субботы они пропускали только во время ее беременности и менструаций и еще, когда он был на войне.
— Зайди к детям, — сказала Эмми.
Слова эти не требовали ответа, его и не последовало. И тут его прошиб пот: а ну как они лягут, и потекут минуты, полчаса пройдет, час, а у него не будет эрекции? Так уже было в первые несколько дней после возвращения с фронта, когда у него ничего не получалось или все заканчивалось слишком быстро, не успев начаться. «Ничего страшного, милый, Луиза говорила, что у Чарли то же самое», — успокаивала его Эмми. И она оказалась права — через неделю все стало даже лучше, чем раньше. Но сейчас, независимо ни от чего, он просто не хотел ее. Он не особенно хотел ее, особенно ее он не хотел. Она спустится в гостиную, скажет что-нибудь о детях, снова сядет рядом с пианино, сложит газеты на стуле, встанет, пройдет мимо и по дороге положит руки ему на плечи. Она поднимется наверх, разденется, ляжет и будет ждать его. И сегодня у него не будет ни малейшего предлога отказаться, они не занимались любовью уже неделю. Ах нет, занимались, в новогоднюю ночь, но тогда была среда, а сегодня суббота. Он услышал легкие шаги и повернулся.
— Знаешь, чего мне хочется?
— Чего?
— Выпить.
— Выпить? — не поверила она.
— Да, видишь, какое дело, я только что прочел статью про этот дурацкий «сухой закон», и мне захотелось выпить.
— Что ж, в таком случае и я не откажусь.
Эмми принесла из буфета бутылку «Олд Оверхолт» и вместе с двумя бокалами и двумя стаканами для воды водрузила на карточный стол.
— К черту «сухой закон», — провозгласил он.
— К черту!
Они выпили, затем подняли тост за Коннектикут и Род-Айленд — два штата, отказавшихся ратифицировать закон. Эмми удовлетворилась одним бокалом.
— Только не вздумай всю бутылку выдуть, — предупредила она.
— Почему бы и нет? Через две недели это будет незаконно, — возразил он.
— Потому что ты не привык к этому, вот почему. Напьешься. Ты довольно прилично набрался в среду вечером, и вспомни, как чувствовал себя в четверг.
— Ну и что, завтра же воскресенье.
— Да, но не забудь, что по воскресеньям дети с самого утра залезают к тебе в постель. Не хотелось, чтобы они из-за тебя слишком рано пристрастились к спиртному.
— Я верю в личную свободу. Мой отец тоже верил.
— Но готова поспорить, ты никогда не видел его пьяным.
— Не видел, но виски он выпивал каждый божий день и наверняка был бы против «сухого закона».
— Ладно, с меня хватит. Надеюсь все же, ты не просидишь всю ночь за бутылкой. — Эмми поднялась со стула. — Иногда мне кажется, ты немного чокнутый. — Она потрепала его по плечу и отправилась наверх. Джек выпил круглым счетом шесть бокалов, ночью вел себя страстно и немного грубовато, но Эмми осталась довольна.
Наутро он вспомнил все. Вспомнил и то, что было ночью, но нельзя же всякий раз, как Эмми ждет от него любви, полагаться на выпивку. И тут Джек вспомнил кое-что еще: миссис Тейт… Грейс уезжает из города, и этот факт, то есть когда он свершится, может потянуть его к Эмми — но может потянуть и к Грейс, а Эмми оттолкнуть. Он не находил ответа. Он не находил решительно никакого ответа.
В понедельник Джек пришел в редакцию рано и оставался там до позднего вечера, но Грейс так и не позвонила. Наверное, готовится к отъезду. Не позвонила она и во вторник, и в среду, и он решил, что она так и уедет, не позвонив. И почувствовал облегчение. Теперь он мог сказать: «Ну, вот и все», ну, была у него женщина. Пришел и прошел четверг, а в пятницу он почувствовал уверенность, полную уверенность, что она уехала, и в субботу он снова был с Эмми, женатый человек, он снова был дома и на работе. Он даже убедил себя в том, что давешняя субботняя паника — это плата за супружескую неверность. Интересно, спрашивал он себя, напишет ли ему Грейс из Калифорнии.
Раздумывая об этом, он все больше и больше восторгался Грейс, пока наконец она не стала в его глазах чем-то близким к женскому совершенству. Она отличалась тем, что он ставил в человеке, будь то мужчина или женщина, выше всего, — чувством независимости. В истории с Роджером Бэнноном она повела себя смело и независимо, когда бросила вызов всему — семье, дому, общественному мнению. Далее, она была добрым человеком. В мелочах она могла поступить по наитию, например пригласить людей в кондитерскую, но, поняв, что этот щедрый жест до некоторой степени опрометчив — своим приглашением, от которого отказаться было практически невозможно, она оторвала людей от работы и тем самым заставила сильно припоздниться, — она нашла в себе силы извиниться. А если вернуться на несколько лет назад, можно вспомнить, что не использовала свое положение в газете, чтобы командовать людьми. А если всего на неделю, — то и тогда, в Эмеривилле, она была и смела, и добра, она хотела его и заставила его захотеть себя и не бросила, не дав удовлетворить желание. С другой стороны, думал он, и в своей заботе о его семейном благополучии она была вполне искренна. Словом, она вела себя правильно, она была богата, красива, и она — его друг. Он думал, что и в будущем не настанет такой момент, когда он не сможет на нее положиться, и, придя к столь приятному для себя выводу, он лелеял надежду, что, когда она вернется, они снова смогут быть вместе. Большая кровать в просторной, роскошно обставленной комнате и все, что она сказала ему в Эмеривилле, становится явью — вот его несбыточная мечта относительно ее и относительно себя. И никто бы, увидевший его в тот день у себя за столом в редакции, не сказал бы, что не все время он отдает написанию статьи о буерном спорте на льду реки Несквехела. Но, очнувшись от грез, он все же закончил колонку и сдал ее своему боссу Кэмпиону.
— Ты что, в облаках витал, сочиняя это? — осведомился Кэмпион. — Или по крайней мере в тысяче миль отсюда.
— В трех. — Холлистер присел рядом с Кэмпионом, ожидая, пока тот дочитает текст.
— Ну что ж, мне нравится, — сказал он. — Если у тебя всегда так, впадай в транс почаще.
— Спасибо, босс, что-нибудь еще?
— Да нет, пожалуй, разве что… что это за табак ты куришь? Может, и другим сотрудникам в редакции следовало бы его порекомендовать, если это даст такие же результаты.
— «Блу Боар».
— Как говаривал Линкольн, если какой-нибудь генерал…
— …надо выяснить его любимый сорт виски, — закончил Холлистер.
— A-а, стало быть, ты знаешь этот анекдот?
— Отец рассказывал.
От Кэмпиона ему было неприятно слушать даже похвалы. Это был хороший, хотя и сильно пьющий ответственный секретарь одной из нью-йоркских газет, который сейчас только выбирался из грязи, и делал это жестко, используя весь свой немалый редакторский опыт. Холлистеру он не нравился, потому что он считал, будто Кэмпион согласился дать ему колонку, только чтобы поставить на его место своего человека. Новый редактор отдела новостей Кроули выполнял за Кэмпиона всю грязную работу, ну а тот пребывал со всеми в хороших отношениях, вместо шишек получал одни только пышки. У Холлистера не было никаких иллюзий относительно того, что Кэмпион высоко ценит его как профессионала. С другой стороны, он был уверен, что сейчас, когда колонка становится все популярнее, он ему нужен. И Брок Колдуэлл прислушается к мнению Кэмпиона.
