Джон О'Хара - Жажда жить
— Это было бы кощунство. Выглядит так, словно даже под дождем никогда не был.
— Был, конечно, просто после дождя я его всякий раз мою.
— А цвет как называется?
— Густо-синий. А у вашей машины?
— Вашей, — поправил он.
— Нет-нет, я о вашей машине говорю.
— Она тоже ваша. Собственность «Часового».
— Ах вот как? Здорово! И когда же вы ее получили?
— А я не получил, но, если есть возможность, сажусь за руль.
— Стало быть, от той, из городского гаража, вы избавились?
— В тот же день, как вы сказали. Сразу после работы в гараж и поехал.
— И хорошо сделали. А я даже спросить боялась, вдруг не решитесь.
— Закурите?
— Спасибо, с удовольствием.
Оба прикурили от одной спички, и как раз в этот момент мимо, подгоняя упряжку мулов, прошел фермер, держа в руках навозоразбрасыватель.
— Зрассс, — пробормотал фермер, и Холлистер так же ответил на приветствие. Фермер не остановился.
— По-моему, он заметил, что вы тоже курите, и понял, что я не просто помогаю даме избавиться от плохого настроения.
— Ничего подобного, он не заметил, что я курю, а вы действительно помогаете даме избавиться от плохого настроения.
— Два автомобиля здесь — это все равно что пробка в городе, — сказал Холлистер. — А что, у вас на самом деле плохое настроение?
— Боитесь, как бы фермер чего не подумал?
— Мне не нравится то, что он мог подумать.
— Не забывайте, я тоже фермерша и знаю, о чем думают фермеры.
— О чем этот подумал, тоже знаете?
— Да, но он ошибается. И любой ошибется, кто это о нас подумает.
— И так будет всегда?
— Всегда, — подтвердила она. — И так оно и должно быть, так что вы всегда можете возвращаться домой к жене и детям с чистой совестью.
— Не думал, что все так обернется, Грейс, — сказал он.
— Вчера и я так не думала. Потому и не хотела видеться.
— И что же такого вчера произошло?
— Расскажу когда-нибудь. Это не имеет к вам никакого отношения. То, что произошло, и то, что я только что сказала, — совершенно разные вещи.
— Да непохоже.
— Может быть, просто я не знаю, как это объяснить; все дело в том, что я вчера почувствовала, когда увидела вас спустя столько времени. А что касается моего расстройства, так это… я просто поссорилась с двумя женщинами. И я нуждалась в поддержке, тут вы правы. Я была совершенно не в себе.
— Вы влюблены в меня, Грейс? — спросил он.
Она промолчала.
— Влюблены?
Снова молчание.
— Нет?
По-прежнему ни слова.
— Да?
— Такие слова я говорила только дважды в жизни, и один раз это была неправда.
— А когда правда?
— Когда это был мой муж.
— Но не Роджер Бэннон.
— Нет, его я не любила. Только не надо спрашивать, люблю ли я тебя. Может, это лишь то же самое, что было с Роджером Бэнноном.
— Да я бы не отказался.
— Повторяю, может быть, я сама еще не разобралась. Если так, то в один прекрасный день мы будем вместе, а через неделю все закончится.
— Через неделю?
— Так оно и было с Роджером. Неделю мы были вместе, подряд, сколько хотелось, а потом все кончилось.
— Я себе это представлял несколько иначе.
— Мне все равно, как ты себе представлял. Все, что было до той недели, не имеет значения.
— Имеет, иначе бы и той недели не было.
— Да, верно, и все-таки главное — та неделя. Неужели непонятно? Что одной недели может быть достаточно?
— Ну и как, было достаточно?
— Более чем. Неужели ты думаешь, что мы бы и сейчас не могли встречаться? Он-то сразу, как вернулся с войны, попробовал начать все сначала. Люди об этом не знают, но Роджер Бэннон знает.
— А со мной бы ты уехала куда-нибудь на неделю?
— Да.
— Так поедем?
— Если это все, что тебе нужно, давай.
— А что, если мы уедем на неделю, и выяснится, что это не все, что мне нужно?
— Ничего не поделаешь, больше мы не увидимся.
— А вдруг ты полюбишь меня.
— В таком случае мне придется уехать из Форт-Пенна. Сын в школе, дочь скоро поступит. Я смогу уехать. — Она посмотрела на него: — А вот ты нет.
— Наверное, ты права.
— Ну вот видишь, Джек. Именно поэтому фермер все неправильно понял.
— Тогда и я все неправильно понял, — улыбнулся он. — Не поцелуешь меня, Грейс?
— Я бы рада.
— А ну как поцелуем дело не ограничится?
— Пусть.
Они поцеловались, и она не стала сопротивляться, когда его ладонь оказалась у нее под блузкой, а затем под юбкой, а затем достигла колготок.
— Довольно! — вдруг бросила она.
Он убрал ладонь, продолжая, однако, другой рукой обнимать ее за плечи.
— Как скажешь. — Он посмотрел на нее: она нервно покусывала губы и не сводила взгляда с руля. Грейс потянулась к его руке, поцеловала ее и прижала к щеке.
— Эх, и где все мои благие намерения, — вздохнула она и снова взяла его за руку. — Пошли. — Они выбрались из «форда». — Посреди дня. Люди вокруг. Но ты тут ни при чем. Себя не вини. — Они устроились на заднем сиденье редакционной машины, Грейс стянула колготки и откинулась на спинку сиденья.
Когда все кончилось, они вернулись в ее машину.
— Можно еще сигарету? — попросила она.
— Конечно.
— Я ни о чем не жалею, Джек. И ты не должен. Правда, ты все равно будешь терзать себя, но напрасно, это я во всем виновата.
— Да ну? А я где был? По-моему, там же, — возразил он.
— Останавливаться надо было не сегодня. Я думала, что, держась подальше от редакции, положила всему конец, но оказалось, что это не так. Ладно, на следующей неделе я уезжаю. В Калифорнию. Там живет человек, который хочет на мне жениться, и, наверное, так будет лучше. Я, правда, ему отказала, но если приеду, он поймет, что я передумала.
— Но я люблю тебя.
— Это не любовь. Ты просто не смог с собою справиться. На будущей неделе я уеду, и когда тебе снова захочется близости, меня здесь просто не будет, и так будет дальше, а однажды наступит момент, когда этот день вспомнится тебе как какой-то мираж. Вот так. Но главное, ничего не говори жене. Ни при каких обстоятельствах. Потому я и уезжаю, чтобы у тебя не было неприятностей, и если ты считаешь, что должен ей все рассказать, — ошибаешься.
— Что-то ты слишком много говоришь, но, наверное, все правильно.
— Конечно, правильно. Чаще всего я вообще говорю правильно, если бы поступала так же, — вздохнула Грейс. — Ну что, поцелуй на прощание? Тихий, мирный поцелуй.
Он прикоснулся к ее губам.
— Я люблю тебя, — сказала она. — И я счастлива. Будь здоров, Джек.
— Будь здорова, Грейс. — Он вышел из машины, проводил ее взглядом и наблюдал, как она трогается, выезжает на дорогу и, разворачиваясь, посылает ему воздушный поцелуй. «Ну, вот и все», — проговорил он вслух и, едва повернув ключ зажигания, вспомнил, что случалось ему произносить эти слова и раньше, когда ощущение завершенности чего-то заставляло его радоваться еще до наступления конца; когда он поднялся на борт корабля, не выходившего в море уже два дня; когда врач сказал, что у него сломана нога, и он погрузился в покойную дрему, сменившуюся непреходящей тупой болью; когда он, не успев еще испытать разочарования, философски воспринял то, что не стал капитаном футбольной команды; когда умер его кумир, отец, и он настолько погрузился в похоронные хлопоты, что даже не успел задуматься над тем, каков будет мир без Артура Джеймса Холлистера. «Ну, вот и все» — никогда эти слова не были для него знаком конца, и сейчас он жалел, что они выговорились так легко и быстро.
Как и обычно в субботу днем, дорога, соединяющая Эмеривилл и Форт-Пенн, была забита фермерскими машинами, и он обдумывал сюжет для очередной колонки, вертящийся вокруг трех миллионов — столько автомобилей, мол, будет произведено в 1920 году. Он так и сяк прикидывал, как бы посмешнее обыграть статистику, в конце концов, кажется, нашел верный тон — и все-таки жалел, что сказал «вот и все».
По пути домой он заехал в редакцию. Как выяснилось, никто не звонил, то есть Эмми не звонила. Ничто в ее поведении — ни как она встретила, ни разговор за ужином, ни вопросы — не подтверждало его опасений, будто в версии, объясняющей его отсутствие в редакции, может оказаться прореха.
— Засиделся сегодня, много работы было? — участливо спросила она.
— Ну как сказать, работой это и не назовешь, — ответил он. — Я снова ездил в Эмеривилл, в понедельник же, сама знаешь, день Вашингтона. Хороший повод прокатиться.
— Придумай какой-нибудь повод не хуже, чтобы мы все вместе могли бы куда-нибудь съездить в воскресенье.
— Можно. Наверное, в воскресенье я всегда могу взять машину, только не хочется слишком одалживаться, пока колонку не заметят как следует.
