Владимир Качан - Юность Бабы-Яги
– Если бы конкурс был в купальниках, тогда да. – Зина встала. – Смотри, какая у меня фигура. – Она сделала изящный пируэт. – Видал? Если бы в купальниках, я бы тут всех урыла. А у них конкурсы какие были? Первый – кто лучше и быстрее сделает укол в вену, второй – кто быстрее привяжет больного к кровати…
Тут Вадим опять поперхнулся тем, что жевал, и спросил:
– Как это, привяжет?
– Элементарно. За руки и за ноги. К спинкам кровати. У нас это называется фиксация больного, а короче – вязка. Ну вот. И с этими-то двумя конкурсами я бы еще как-нибудь справилась, но третий, блин!
И тут Зина, не в силах совладать с возмущением, – опять налила себе водки и махнула. Села, замолчала и опустила голову.
– Ну, что третий-то? – с возрастающим интересом поторопил ее Вадим.
Зина опять вскочила.
– А третий, сволочной этот конкурс был такой: прочитать, блин, наизусть отрывок из произведения писателя Чехова «Палата № 6»! – Тут Вадим закашлялся в третий и последний раз. – А я не знала не только наизусть, но и вообще не читала. Вот так! Ну, меня и завалили. А если бы как на других, нормальных конкурсах, которые во всех странах, если бы в купальниках, – продолжала Зина больную тему, – хрен бы меня кто обошел! Поду-умаешь, если какая-нибудь… – тут она покосилась в сторону Жени, и Вадим с Сашей поняли, кто выиграл конкурс, – …если она знает наизусть всего Чехова или там, Пушкина какого-нибудь, то она сразу и впереди, да? Конкурс-то, блин, красоты, а не мозгов, так? Так и надо было в купальниках, а они… Я бы выиграла, точно. Не веришь? – вызывающе спросила она Сашу и вновь повернулась, демонстрируя фигуру.
– Ну почему, я верю, – вполне искренне ответил Шурец.
– Нет, нет, ты еще погляди. А-а! Стоп! В халате ты не поймешь, а без халата уже и не помнишь, – разошлась Зина в удали своего рассказа и борьбы за справедливость. – Хочешь реально посмотреть? Ну-ка, выйдем в коридор!
Саша, хотя и приехал преимущественно ради этого, был несколько сконфужен.
– Пойдем, пойдем в коридор! – завелась Зина.
Саша поднялся и оглядел Собрание. Собрание, видимо, с пониманием отнеслось к предстоящему отсутствию двух своих членов, и Вадим в ответ на Сашин взгляд медленно опустил глаза, всецело одобряя.
Когда выходили в коридор, Саша уже, конечно, знал, что показом фигуры дело не ограничится, надо будет идти дальше, но неожиданно для себя вдруг почувствовал полное нежелание заниматься сексом в этих стенах. А Зина, шедшая впереди, уже по ходу стала расстегивать халатик и снимать туфли. Они отошли по коридору подальше и завернули за угол. Обнаружилось, что под халатом Зины – только белье. Зина к приезду явно подготовилась. И верх и низ были белыми, тонкими и прозрачными. Внизу сквозь белье красиво и рельефно проступала лобковая зона, а вверху – столь же красиво рвалась наружу едва прикрытая кружевами грудь. В другое время и в другом бы месте одного такого вида любвеобильному Саше хватило бы для острого интереса. Но он, сам не понимая – почему, – чувствовал вовсе не возбуждение, а какую-то странную тоску. Жалость, неловкость, обязанность что-то сделать, да и сама необычность происходящего – интерьер сумасшедшего дома, компания эта случайная, случайная подруга прошлых лет, рассказ о конкурсе, танец душевнобольных в соседнем корпусе – все смешалось в голове Саши, формируя настроение, никак не способствующее здоровой эрекции. В который раз поэт в нем побеждал простого мужчину с его естественными, данными природой функциями. Образы толкались в его голове, там происходило зачатие, быть может, новой поэмы, которую он всегда хотел написать, но так и не сподобился.
А Зина между тем нетерпеливо ждала. Ее фигура и впрямь могла бы выглядеть конкурентоспособной не только на убогом местечковом конкурсе «Мисс Кащенко», но и на любом другом, уровня «Мисс Россия» или даже «Мисс Европа». Что же касается названия, то нельзя не отметить одну весьма типичную особенность: фантазии устроителей подчас изумляют своей прямотой и премилой детской наивностью. Напоминаем, что конкурс «Мисс Ижевск» уже был в жизни Саши, но вот например в городе Ноябрьске, на далеком севере нашей страны, в городе, который и был построен только потому, что там открыли месторождение нефти и газа, тоже проводился конкурс красоты и точно так же, просто и безыскусственно, организаторы могли бы его назвать «Мисс Ноябрьск», так нет же! Они проявили изобретательность и придумали конкурсу название, наиболее ценное для данного региона, и по их мнению, самое почетное для победившей красавицы – «Мисс Скважина». Представляете, если кто-нибудь потом окликнет ее на улице: «Эй! Постойте, Скважина, вы обронили платок». Обидно даже… Это как в припадке лояльности одна семья назвала сына, как бы вы думали – ПрезиПутин. Что с мальчиком в школе будет, как он там настрадается, родители даже не подумали. Ну да ладно, не будем отвлекаться. Так или иначе, название конкурса в психиатрической больнице затмило все. На конкурсе названий «Мисс Кащенко» бесспорно заняло бы первое место.
Тем временем Зина, чья безупречная фигура не послужила, к сожалению, аргументом в пользу ее победы на конкурсе, продолжала ждать от Саши следующего шага к окончательному сближению тел. Так и не дождавшись, она решительно сказала:
– Пошли теперь в отдельную палату. Там я тебе покажу остальное, – и взяла Сашу за руку.
Остальные фрагменты ее изумительной фигуры были плохо скрыты откровенно соблазняющим бельем. Но он так и не соблазнился.
– Стой, Зин, – Саша остановил ее и погладил по щеке и волосам. – Прости, что-то не могу я так. Что ж я, как последняя скотина, буду заниматься этим в психбольнице. Не могу я здесь.
Зина оторопела на несколько секунд, потом выкрикнула ему вопрос:
– А я могу, да? Могу?! – Зина сорвала с себя лифчик и ответила сама себе. – Да! Я – могу! Я привыкла здесь! Не трахаться привыкла, а вообще привыкла. Я, молодая женщина! А ты, ты!.. Ты – мужчина! А ведешь себя, как целка, которую воспитали хрен знает где! – Зина, дрожа от ярости, поискала секунду – где именно, и нашла: – в монастыре! Сволочь ты! Ты что же думаешь, меня можно просто так взять и продинамить, да? Мне можно в дурдоме, а ему, видите ли, нельзя! Я кто тебе? Прошмондовка какая-нибудь?! Я работаю… я… я… я красивая! И мне тоже хочется любви, хотя бы в Новый год, пускай и среди психов. Да, хочется! Вот! А ты со мной так, гад! – И Зина с размаху влепила Саше оплеуху. Сама испугалась этой оплеухи, стихла и без перехода заплакала, прижав к лицу ладони.
Саша обнял ее.
– Успокойся, Зин, – как можно мягче говорил он, – я о тебе совсем иначе думаю. Ты мне очень нравишься, очень, – шептал он, поглаживая Зину по голой и холодной спине.
– Прости меня, прости, – глотала слезы она.
– За что, Зина?
– Что ударила…
– Ну что ты, это даже нормально. Наоборот, ты меня прости.
– А тебя за что? – Зинина истерика совсем утихала, уступая место товарищескому пониманию.
– Меня? – усмехнулся Саша, – меня есть за что… Сам позвонил, сам напросился и в последний момент отступил. Прости, что не могу сейчас, вот за это прости.
– Хорошо, – сказала Зина, – прощаю. И все? – Зина подняла к нему лицо.
– Нет, не все, – ответственно заявил Шурец, – у тебя когда дежурство кончается?
– 2-го, утром.
– Вот. И сразу ко мне домой. Только в том же белье, ладно? – добавил он с улыбкой.
– Я приеду, – сказала Зина, улыбнувшись в ответ, – я все равно приеду, даже если ты передумаешь.
Забегая вперед, скажем, что ответственный Саша, чувствуя себя перед Зиной в неоплатном долгу, любил ее что есть сил 2-го января Нового года. После чего следы Зины потеряются в нашем рассказе, но сейчас, в пустом коридоре больницы Зина подбирает разбросанные детали одежды, надевает все, и они с Сашей, обнявшись, в уповании на лучшее любовное продолжение, возвращаются в ординаторскую.
Там веселье и радостное опьянение, то есть, та стадия, когда никто не спит в салате, не валится на соседа и не несет чепуху, когда всем очень хорошо, и все друг другу крайне симпатичны. Поэтому комментировать отсутствие Зины и Саши, двусмысленно шутить по этому поводу никто и не собирается. Лишь Вадим, подняв брови, вопрошающе смотрит на Сашу. Саша делает жест рукой, означающий: отчет потом, все нормально… Вадим уже обнимает Женю, которая, по всему, не против, но, однако, все молчит, с Вадимом не заигрывает, терпит его руку на своем плече и думает о чем-то своем.
Выпили в честь возвращения отсутствующих и за то, как провозгласил Леонид Абрамович, что кворум восстановлен. Вот сейчас пришло самое время попеть старые задушевные песни, именно в кворуме, вместе, когда все знают слова, если и не всей песни, то хотя бы припева. И понеслось! Вадим взял гитару, и нестройный хор медсестер, врача, поэта и артиста затянул былое. Тут не было типичной для кого-то ностальгии по прошлому, нет, то было другое. Слабая гуманитарная возможность уцелеть, сохранить душу. Кроткий протест против шума и агрессии внешнего мира, средство уберечь разум не только внутри сумасшедшего дома, а внутри страны, внутри Москвы. Напевность, мелодичность и отсутствие совсем уж нелепых слов – давали им ощущение радости, покоя и стабильности, незыблемости хорошего, ощущение всего лучшего и доброго, наивного, детского, даже сентиментального, живущего в каждом из них и не умирающего никогда, несмотря на жестокость жизни.
