Владимир Качан - Юность Бабы-Яги
«Дуэт добра и декабря, – подумал Саша. – Уже пошел январь, но дуэт добра и декабря – лучше».
Их внимание, их беззащитную открытость снегу и небу самым прозаическим образом закрыл пьяный сторож. Он, оказывается, уже порядочно давно стоял рядом и тоже смотрел туда же, куда все – вверх, на небо. Не увидев там ничего, стоящего его внимания, он удивился и, переминаясь с ноги на ногу, произнес то, что совсем не соответствовало настроению:
– Эта… – все обернулись к нему, – я че хочу спросить, у вас выпить не осталось, нет?
– Сейчас принесу, – вздохнула Женя и ушла в дом.
– И еще… эта… пацаны, вы скоро поедете, а? А то мне ворота закрывать, а я спать хочу.
– Сейчас поедем, – ответил Вадим. – Вот тебе пузырь сейчас вынесут, и мы поедем.
– О, это подходяще, – одобрил сторож. – Щас возьму и пойдем.
Тепло попрощались со всеми.
– Значит, 2-го? – напомнила Зина.
– Ага, второго, прямо с утра. Телефон я тебе дал и адрес тоже, – все с той же непонятной тоской ответил Саша.
– Ты меня жди, – сказала Зина, – тебе будет хорошо, вот увидишь. Я все сделаю, чтобы тебе было хорошо.
– Знаю, – сказал Саша, – я буду ждать.
Вышла Женя, отдала сторожу полбутылки водки. С ней попрощался Вадим, быстро и без авансов на будущее. Женя и не ждала. Подошел Саша. Он долго смотрел ей прямо в глаза, а Женя – ему. Они друг друга поняли. Будто подали друг другу некий тайный знак, который означал, что они – из одного братства.
– Ну, пошли, что ли, – сказал сторож, торопившийся допить и вырубиться.
– Уже идем, – Шурец слегка стиснул Женину руку и отошел.
Перед тем, как сесть в машину, они обернулись и помахали оставшимся. А те все стояли, обратно в корпус не шли, провожали, как возле уходящего поезда, и их фигуры, запорошенные белым снегом на фоне огоньков другого корпуса все таяли и таяли, когда машина отъехала, а Саша все смотрел и смотрел в заднее стекло, будто, сам не зная – для чего, хотел сфотографировать в памяти этот момент.
Несколько минут молчали. И потом не Саша, что было бы не удивительно, а Вадим – произнес:
– А тебе сейчас не кажется, что все наоборот?
– Что именно? – спросил Саша.
– Ну наоборот. Что мы из нормального мира сейчас возвращаемся в сумасшедший дом.
– Правда? Тебе тоже так показалось? – обрадовался Шурец.
– Значит и тебе, – уточнил Вадим. – Это хорошо. Значит, не зря мы с тобой, старик, дружим. Так и есть, едем прямиком в подлинный сумасшедший дом.
– В котором, – подхватил Саша, – никто и не подозревает, что в нем, в дурдоме, живет. Нормальный мир давно ненормален, только этого никто не видит, так?
– Именно, старик. Вся дурь давно превратилась в норму…
– Ага… и все так незаметно и легко получилось, да?
Они помолчали, ошарашенные своим открытием. Потом Вадим сказал:
– Но нам, старик, в этой дури жить.
– И пить, – грустно развил мысль Шурец, – чтобы эта дурь не слишком доставала.
– Что мы сейчас и сделаем, – сказал Вадим и нажал на газ.
Машина понеслась по пустынным новогодним рассветным улицам.
Виолетта
Вторая трещина в семейных отношениях, уже посерьезнее, – не заставила себя ждать. Марио неистово хотел ребенка. Виолетта же рожать не собиралась. Не только сейчас, но и вообще, в обозримом будущем, а может и никогда. Пообещать, конечно, можно, но ходить с пузом в ее юные годы – это уж увольте.
– Я еще пожить-то как следует не успела, дорогой, – объясняла она Марио, – а ты сразу – ребенка. Подождем, милый, да?
Марио ждал. В огне безумной страсти с ребенком можно было и подождать. Но время от времени итальянские корни, точно так же, как и знаменитый итальянский вулкан Этна, время от времени давали о себе знать. Итальянские корни, как известно, не знамениты таким полезным свойством, как терпеливость. Да к тому же «огонь безумной страсти» надо было все-таки как-то поддерживать, а поддерживать его, постоянно предохраняясь, становилось все труднее. Ну представьте себе – пылая, срывая одежды и со сладострастным стоном бросаясь в постель – в самый, что ни на есть, феерический момент, – вспоминать о таком низменном предмете, как контрацептив и натягивать его на слабеющий от возмущения орган, теряя драгоценные секунды. Ведь не мальчик уже! Сколько можно! И не он, не он вспоминал всякий раз о прекрасно выполненном резиновом изделии швейцарской промышленности, нет! Всякий раз напоминала она. Она! Законная жена, которая не хотела ребенка, будучи законной женой!
Дошло до того, что в день св. Валентина, день всех влюбленных!!! – она подарила ему именной футляр для хранения этих самых резиновых изделий. Такие именные футляры изготовлялись в Швейцарии, и Виолетта узнала про них из телевизионного выпуска новостей еще в Москве. Узнала, забыла, а теперь очень кстати вспомнила. Теленовости, состоявшие в основном, как обычно, из ужасов и бедствий – и отечественных и, чтобы было не так страшно и одиноко – зарубежных, – заканчивались веселой, позитивной информацией. Ведущий, рассказав про теракты, наводнения, пожары, катастрофы, а потом о чрезвычайно актуальной для России – аварии автобуса в городе Катманду, и не забыв упомянуть про число жертв и раненых, перешел к позитиву. Он рассказал тогда, что в Швейцарии нашелся один предприимчивый человек, ноу-хау которого быстро принесло ему целое состояние. Он изобрел именные, с монограммами, футляры для презервативов, типа дорогих портсигаров для сигарет. И на них вдруг, неожиданно для него самого, повалил невиданный спрос. Ведущий тогда, видимо, не слишком вникая в то, что говорит, сразу после презервативов с футлярами, закончил программу следующими словами: «Вот и все на сегодня. О других важнейших событиях недели мы расскажем вам в следующем выпуске».
«Вот дурак, – подумала тогда о нем Виолетта, а о швейцарском нововведении, – вполне типичное для россиян: с жиру бесятся, уроды!»
Она никак не могла предположить тогда, что придет время, и ей самой понадобится купить в подарок мужу этакую фигню изобретательного швейцарца. Вы догадываетесь, конечно, что вместо слова «фигня» следовало бы употребить другое, гораздо менее цензурное русское слово, которое, однако, намного точнее выражало бы смысл и прямое назначение футляра для презервативов. Уверенность автора в том, что слово это вы все хорошо знаете, позволяет ему надеяться на правильную догадку и оценку матерного синонима слова «фигня», применительно к футляру. И то, что подарок Веты мужу к дню св. Валентина был из змеиной кожи, инкрустирован золотом, а на крышке мелкими бриллиантами были выложены его инициалы – Марио утешало слабо. Более того, выглядело, как насмешка или даже изощренное издевательство над его естественным стремлением к отцовству.
Ко всему прочему Вета вполне могла бы компенсировать недостатки применения контрацептивов другими средствами возбуждения мужа, арсеналом которых она владела в полной мере, но… не хотела. Да, на первых порах она применяла в постели практически все, что умела, ну так это и понятно: надо было привязать Марио к себе окончательно, так, чтобы секс с любой другой женщиной казался бы ему таким же скучным, как работа на конвейере по производству мыльниц, а сейчас-то что…
Дело сделано, и Вета могла позволить себе особенно не стараться. Если бы она его любила, тогда конечно… Тогда она, конечно, делала бы все, чтобы не терять свежести в половых экзерсисах с мужем, а поскольку мы с вами уже знаем, что любить кого бы то ни было Вета по своей природе не умела, то любовный процесс шел все менее увлекательно для Марио. Ей было попросту лень, а он с каждым днем удивлялся, а потом и тревожился все больше и больше. Нет, нельзя ни в коем случае сказать, что Виолетта лежала, как дохлая рыба, в то время, как Марио вдохновенно ее любил, и все же одна, максимум две позы, и так – неделями! Как-то убого по сравнению с тем, что бывало в первые дни их близости, когда она была такой… такой… как бы это правильно выразиться – затейницей… И во все время – ни вздоха, ни стона, ни вцепившихся в его спину пальцев, ни влажности в лоне, ни даже слабого намека на то, что ей с ним так же хорошо, как и ему с ней, или хотя бы неплохо; короче, ничего подобного тому, что было вначале, не было, и не могло не удручать пылкого Марио и не внушать ему страшные подозрения, что жена охладела к нему. Чуть позднее в его голову закрались еще более страшные подозрения – что и охладевать-то было нечему, ничего и не горело, что она не любила его никогда и вышла за него замуж только по расчету, а все ее первоначальные нежности и ласки – лишь талантливая имитация, притворство, а настоящих чувств-то и не было.
Значит все было ложь, ложь! И его, его (!!!), которого никогда не могли одурачить, облапошить ни конкуренты, ни завистники – никто, угораздило попасться на самую банальную в мире удочку – на привлекательную молодую женщину! О, дьявольщина! О, дьяволица! (Тут он был гораздо ближе к истине, чем предполагал.)
