Эрик Сигал - Однокурсники
— Мильтон был слепым, когда писал это. Но я-то нет.
Декан Тэтчер задумался над таким ответом, после чего мило улыбнулся.
— Тед, хочу сказать вам кое-что, но это между нами. Вы же знаете, как высоко я вас ценю. И я верю, вас ждет исключительно многообещающая карьера на академическом поприще.
— А какое это имеет отношение к моему профессиональному будущему?
— Самое непосредственное.
— Может, объясните мне, если не затруднит?
— Послушайте, — ответил декан, не теряя терпения, — вы явно не понимаете. Если Джастроу не сможет играть, то моя голова слетит вместе с вашей.
— Но почему? Вы-то постоянный профессор. У вас бессрочный контракт.
— У меня к тому же трое детей и ипотечный кредит. Мне могут навечно заморозить зарплату. Вы должны понять, что выпускники Кентербери — очень мощное объединение. И они питают весьма сильные чувства к своему университету.
— И к его футбольной команде, — язвительно добавил Тед.
— Да, черт побери, и к футбольной команде! — с раздражением выпалил декан. — Как вы не поймете: всякий раз, когда мы побеждаем у Йеля или Дартмута, наши выпускники воспринимают эту победу как знак того, что и во всем остальном мы тоже лучшие. И как только мы опять займем первое место в лиге, чеки посыплются на университет, как манна небесная. Чемпионский сезон может принести нам миллионы долларов — в буквальном смысле этого слова. И я не собираюсь сидеть сложа руки и смотреть, как самодовольный выскочка вроде вас путает нам все планы. Я хочу сказать, не очень-то вы благодарны университету, что вас сюда взяли.
— Почему я должен быть благодарен, черт возьми? — вспылил Тед. — У меня публикаций больше, чем у всех ваших преподавателей, вместе взятых.
Декан покачал головой.
— Удивляюсь я вам. Вы до сих пор так и не поняли, какие качества необходимы человеку, чтобы преуспеть в академическом мире.
— Я хороший преподаватель, а еще я написал очень серьезную монографию. И считаю, что этого достаточно.
Тони Тэтчер ухмыльнулся.
— Но ведь для Гарварда этого оказалось недостаточно, не так ли? Ведь там почему-то не захотели делать профессора из уроженца Кембриджа. И если честно, кое-кто из наших ребят тоже этого не хочет.
Тед когда-то участвовал в уличных драках. Помнил ощущение, когда тебя пинают ногами, избивают кулаками, ставят синяки и шишки. Но сейчас он почувствовал, как его разодрали изнутри буквально на мелкие клочки. Он уже успел убедиться, что в Кентербери, в этой глухой провинции, судят людей с точки зрения социального происхождения, но ни разу в своей жизни он и помыслить не мог, чтобы в Гарварде кому-либо отказывали по какой-то иной причине, не имеющей отношения к академическим показателям.
Однако теперь он уже не был уверен ни в чем. И не знал, уйти ему или остаться. Он так и продолжал сидеть на стуле, застыв в ожидании и страшась того, что еще ему скажет Тэтчер.
Наконец декан заговорил с ним очень мягко, по-отечески:
— Тед, давай-ка я скажу тебе, что будет дальше. Ты постараешься для Криса Джастроу. А он, в свою очередь, постарается для нападающих на поле своими великолепными передачами, чтобы те с легкостью заносили мяч за линию — к огромной радости наших щедрых выпускников. Мы-то с тобой, конечно, понимаем, что наш мальчик ничего не смыслит в латыни. Но нам с тобой также известно, что в сложившихся обстоятельствах это не столь уж и важно. Самое главное для нас — не раскачивать лодку. В этом случае всем нам обеспечено светлое будущее — включая тебя.
Он поднялся с места и протянул руку для дружеского рукопожатия на прощание.
— Извините, — произнес Тед, оставаясь неподвижным, — но вы меня так и не убедили.
— Профессор Ламброс, — подчеркнуто вежливо произнес декан, — прошу вас задуматься кое о чем. Если мы в конце учебного года откажемся продлевать с вами контракт, то вам, скорее всего, нигде больше не удастся найти работу преподавателя…
— Пустые слова.
— Нет, так и есть. Ибо, невзирая на все ваши публикации, декан любого учебного заведения, после того как вы подадите туда заявление, захочет получить от нас справку, характеризующую вас. Ну, например, чтобы выяснить, можете ли вы работать в коллективе.
Он выдержал паузу, а затем прибавил почти шепотом:
— Мне стоит продолжать?
— Нет, — ответил Тед, едва слыша собственный голос.
Сара была вне себя.
— Как они могут так поступать с тобой! Это жестоко, это грубо… и совершенно неэтично.
— Ты права. Но это к тому же вполне возможно, и это пугает.
Он сидел на их полуразвалившемся диване в совершенном бессилии. Сара никогда не видела его таким убитым.
Она присела рядом и обняла его.
— Тед, Кентербери еще не конец света. Найдется немало других школ, куда тебя возьмут с руками и ногами, даже если эти ребята скажут, что ты полное дерьмо.
Он опустил голову и сидел так некоторое время.
Наконец он заговорил:
— А вдруг они не блефуют? Предположим, у Тони Тэтчера и в самом деле хватит влияния, чтобы занести меня в черный список. Что тогда?
Сара Ламброс задумалась на мгновение, тщательно взвешивая каждое слово, которое она собралась сказать.
— Тед, я люблю тебя потому, что ты храбрый, добрый и честный. И всегда буду рядом с тобой, что бы ни случилось. Разве этого мало?
Он поднял голову и посмотрел на нее.
— Не буду врать тебе, Сара. Впервые в жизни я так испугался.
И прежде чем кто-либо из них успел сказать еще хоть слово, в комнату весело вбежал их маленький сынишка.
— Папочка, папочка! — обрадовался он и бросился в отцовские объятия. — Джимми Эмерсон опять хотел меня побить.
— Опять? — смущенно переспросил Том, продолжая обнимать сына.
— Да, — сказал малыш, — но в этот раз я сделал, как ты мне сказал. Я тоже стукнул его, прямо в живот. И он заревел.
Тед улыбнулся и подумал про себя: «Хоть один боец в семье нашелся».
За ужином они почти не разговаривали. Сара думала, что после всех этих эмоциональных потрясений мужу необходима передышка. И удивилась, когда он встал из-за стола и надел куртку.
— Куда ты собрался? — спросила она.
— Хочу прогуляться до Кентербери-холла. Там так хорошо, когда никого нет. Хочу сегодня выставить оценки за экзамен — чтобы выкинуть все из головы.
— Хорошая идея, — ответила она, чувствуя, что он на что-то решился. — А я посижу и законспектирую пару глав из «Wege zu Euripides».
Он поцеловал ее в лоб.
— Сара, ты — десятая муза.
— Спасибо, дружище, но я вполне счастлива быть просто миссис Ламброс. А теперь иди, делай свои уроки и возвращайся в мои любящие объятия.
