Эрик Сигал - Однокурсники
Он по-прежнему не поворачивался к ней. Она подошла к нему сзади и нежно прижала ладони к его затылку. От этого прикосновения ему вдруг стало гораздо легче.
— Сара, — зашептал он, — я сидел там весь вечер и думал, как быть. И потом что-то подсказало мне: бодаться с этой системой так же бессмысленно, как злиться на ветер, — я же не король Лир. Это значило бы поставить под угрозу все, ради чего мы с тобой работали, все, что хотели сделать…
— Все позади, Тед, — тихо сказала она, — просто забудь, и все.
— Ты же знаешь, я не смогу забыть. И не забуду. — Он помолчал и затем добавил: — И ты тоже.
В душе она знала, что он прав.
*****
Совет национальной безопасности существовал, хотя бы номинально, с 1947 года. Но именно с 1969 года, после того как Ричард Никсон назначил Генри А. Киссинджера руководить этим консультационным органом, Совет начал вмешиваться в вопросы, находившиеся в компетенции Министерства иностранных дел, и постепенно прибирать полномочия государственного департамента к своим рукам.
Все это по большей части приписывали блестящему уму и изобретательности Киссинджера. Но он, помимо прочего, умело пользовался своими возможностями, говоря геополитическим языком, «действовать на опережение» при получении доступа к президенту.
Штаб-квартира госсекретаря находилась в величественном здании на углу Двадцать первой улицы и Вирджиния-авеню, тогда как глава СНБ трудился в каморке без окон и дверей, но зато внутри самого Белого дома. Таким образом, хотя Уильям Роджерс и имел в своем распоряжении пост министра и видимость кабинета с целым штатом сотрудников, у Генри Киссинджера было всего одно преимущество — благожелательное к нему отношение самого президента.
Для работы в аппарате Совета национальной безопасности Генри привлек нескольких преданных ему людей — своих бывших студентов со времен Гарварда, многих из которых он довольно долго готовил для этих целей. Наиболее одаренным из всех был, безусловно, Джордж Келлер. И как ни парадоксально, именно ему пришлось труднее всего при получении в органах безопасности доступа к этой работе.
Ни одного из персонажей Кафки не допрашивали с таким пристрастием и непреклонностью, как Джорджа в ФБР. Конечно, вопросы задавались в очень вежливой форме. Но, как постоянно подчеркивали сами сотрудники Федерального бюро, когда проверяешь кого-то для работы на высшем уровне, от подобной скрупулезности зависит судьба страны.
Вначале он утомился заполнять в письменной форме длинную анкету, в которой нужно было указать свое настоящее имя, все прежние имена и все адреса, по которым он когда-либо жил с момента своего рождения. А также указать все источники доходов, которые он когда-либо получал. Более того, в анкете требовалось назвать как можно большее число граждан Америки, которые могли бы подтвердить его лояльность стране. Джордж вписал имена Киссинджера, профессора Финли и Эндрю Элиота. Позднее он узнал, что каждого из этих людей агенты ФБР посетили лично.
Но во время устного собеседования, когда два сотрудника спецслужб без конца повторяли одни и те же вопросы, он начал сердиться.
— Джентльмены, говорю вам, наверное, уже в десятый раз: я не помню точно, жил ли я в том месте или где-то еще, когда мне было всего два года. Надеюсь, вы примете это во внимание.
— Разумеется, сэр, — произнес старший из фэбээровцев невыразительным голосом. — Но я надеюсь, что и вы принимаете во внимание то, что оказались в весьма щекотливой ситуации. Когда у кандидата на такую должность кое-где остались родственники, то существует вероятность шантажа с той стороны, которую мы не вправе игнорировать. А у вас там остались… кто, доктор Келлер? Отец и…
— И сестра, — в тысячный раз повторил Джордж. — И как я уже говорил вам, джентльмены, я не видел их с октября тысяча девятьсот пятьдесят шестого года.
— Но все же вы знаете о том, что ваш отец занимает высокий пост в правительстве Народной Венгрии? Да или нет?
— Я знаю только то, о чем пишут в газетах, — ответил Джордж. — И это, джентльмены, часть моих обязанностей в качестве эксперта по Восточной Европе. Да, действительно, Иштвана Колошди… — у него язык не повернулся сказать «моего отца», — повысили для проформы, если можно так выразиться. Но должности, которые он занимал, совершенно незначительные.
— И все же, как бы там ни было, его сделали заместителем помощника секретаря партии, — возразил старший из сотрудников.
Джордж не сдержал иронического смеха.
— Вас бы тоже им сделали, сэр. В Венгрии подобные звания раздают как конфеты.
— Значит, вы говорите, будто ваш отец не такая уж важная птица. Это так, доктор Келлер?
— Именно так. Его вполне можно назвать благополучным неудачником.
Некоторые вопросы не стали для него неожиданностью.
— Что вы думаете о коммунизме?
Отвечая на этот вопрос, Джордж не преминул разразиться красноречивой тирадой против различных марксистских режимов в Восточной Европе. Он почувствовал, что эта речь произвела сильное впечатление на тех, кто его допрашивал.
И все же после целого дня собеседования один вопрос застиг его врасплох.
— Вы любите своего отца, доктор Келлер?
Джордж внезапно весь напрягся. По необъяснимой причине он не нашелся что сказать.
— Вы любите своего отца? — повторил агент ФБР.
Джордж попытался нащупать подходящий ответ:
— Он поддерживает политическую систему, основанную на подавлении личности, а я посвятил свою жизнь борьбе с этой системой. И не могу испытывать к такому человеку ничего, кроме ненависти.
Фэбээровцы нетерпеливо заерзали на стульях. Затем старший офицер заметил:
— Доктор Келлер, мы задали вам личный вопрос, а вы предложили нам политический ответ. Я понимаю, уже поздно и мы с вами уже долго здесь сидим. И все же, если не возражаете, сэр, мне бы хотелось, чтобы вы еще раз обдумали этот вопрос. Вы любите своего отца?
Почему же он мучается и не может ответить просто «нет»?
— Знаете, — обратился он к ним доверительным тоном, — можно, я скажу кое-что не для протокола?
— Пожалуйста, сэр, не стесняйтесь.
— Правда заключается в том, что я ненавижу этого человека. Он с самого моего рождения относился ко мне как к собаке. И я испытываю отвращение к существу по имени Иштван Колошди. А теперь, если это нужно для протокола, — пишите. Я не питаю никаких теплых чувств к отцу. Этого достаточно для вас, джентльмены?
— Да, доктор Келлер. Думаю, на этом мы закруглимся. Спасибо за ваше терпение.
