Тирания мух - Мадруга Элайне Вилар

— С ней все в порядке. Она девушка, — повторяет мать, и ее голос звучит язвительно, то ли из-за шутки, то ли из желания отомстить — он не может разобрать. — Молодых нужно отпускать, чтобы они могли заниматься своими делами.

— Какими делами?

Он очень терпеливый человек. В этом нет сомнений. Он не позволит себе нарушить правила, которые сам же установил, но иногда очень сложно, практически невозможно не повысить голос и не установить военную дисциплину в домашней казарме с таким незавидным контингентом: легкомысленная мать, строптивая дочь, равнодушный сын и Калия, к которой неприменимо никакое другое определение, кроме ее имени. Конечно, от молодых всегда ждешь безрассудных поступков. В чем-то она права, говоря о неосторожной молодежи: та не замечает опасности на минном поле. Отец разъярен на мать, чья обязанность — оберегать детей. Неужели сложно это сделать?! Дети так себя ведут, потому что их мать не понимает или не чувствует опасности. Всего лишь неделю назад с дома сняли наблюдение. Каких-то несколько месяцев назад дядя и тетя стали врагами народа. Любой опрометчивый поступок может повлечь за собой еще большие неприятности. Он объяснил это всем яснее некуда. Очень четко объяснил, что семья должна оставаться дома — одно потерянное лето незаметно в потоке лет, — и в тот момент все согласились, были готовы провести время взаперти, в доме, запертом глазами Усатого генерала.

— Слушай, не трать время, — вздыхает мать, садится на край кровати и приглаживает волосы обеими руками. — Касандра вернется. Она…

— Она что? — Отец уже не заикается, все медали на его груди в идеальном порядке.

— Влюблена, — отвечает мама и добавляет: — Она молода. Молодость — отвратительная штука, правда?

Голос жены не врет. У нее на губах играет странная улыбка.

— Сколько тебе лет, Касандра?

— Ты серьезно?

— Я спрашиваю, сколько тебе лет. Это часть протокола.

— Очень глупого протокола.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что ты знаешь, что мне шестнадцать. — Отлично, постепенно продвигаемся. Видишь, как просто? Шестнадцать лет.

— Как хочешь. Какая тупость! Бла-бла.

— Что тебе кажется тупостью?

— Я тебе уже сказала.

— То, что я спрашиваю, сколько тебе лет? Почему?

— Потому что ты меня родила, нет?

— Ну, это часть протокола, и мы должны его придерживаться.

— Очень глупого протокола.

— Ты уже высказала свою точку зрения.

— Ты не мой терапевт. Ты моя мать.

— Тогда почему ты никогда не называешь меня матерью вне консультаций?

— Ну, не знаю. Потому что не хочу. Думаю, так.

— Или потому, что ты меня не любишь.

— Наверное. Да. И поэтому тоже.

— Хочешь поговорить об отношениях с матерью?

— У тебя крыша едет.

— Почему ты так считаешь? Тебе кажется слишком отвлеченным, что я говорю о твоей матери в третьем лице?

— Совсем двинулась.

— Словесная агрессия не поможет тебе в твоем состоянии.

— Бла-бла-бла. Я в порядке.

— Мы можем поговорить об этом.

— О чем?

— О твоих предпочтениях.

— Ты умеешь выражаться точнее, давай, постарайся.

— Что ты имеешь в виду?

— «Твои предпочтения» звучит очень отвлеченно, окей?

— Как, по-твоему, я должна это назвать?

— Не знаю. Подумай.

— Еще один момент, над которым стоит поработать во время твоей терапии.

— Очень глупой терапии.

— Спасибо за честность. Я благодарна тебе за то, что ты свободно выражаешь свою точку зрения по любому поводу. Это признак зрелости.

— Да, наверняка. Бла-бла.

— Что мы говорили об иронии, Касандра?

— Ирония не может быть адекватным инструментом в диалоге. Все равно это кажется мне глупым. Ирония — основная приправа в разговоре между двумя мыслящими существами.

— Это прекрасно, что у нас с тобой разные точки зрения, тебе так не кажется?

— Мне кажется, ты не захочешь знать, что я о тебе думаю.

— Касандра, на этой встрече мы говорим не обо мне.

— Окей. Ты многое теряешь. Тебе это было бы полезно.

— Итак, твои предпочтения…

— Опять «твои предпочтения»!

— Это обобщение поможет нам поговорить о твоем эротическом интересе к предметам… Ответь на вопрос: тебя не привлекают люди?

— Нет.

— Почему?

— Опять идиотское бла-бла.

— Почему?

— Люди не пахнут ржавчиной.

— Уже лучше. Ты говоришь о твоей… близости?

— Правильно назвать это отношениями.

— Касандра, отношения означают связь между двумя людьми. Неодушевленный предмет не может предложить тебе никакой связи.

— Это тебе так кажется. Что ты об этом знаешь? В жизни не видела ничего более неодушевленного, чем папа. Ты же все равно с ним спала, так? Посмотри на нас: Какасандра, Какалеб и Какалия.

— Мы здесь для того, чтобы разговаривать не о моих отношениях с твоим отцом, а о твоих — с предметами.

— Ладно, ты хотя бы назвала это отношениями. Вот мне интересно: папа хорош в постели? Думаю, нет. Всегда задавалась этим вопросом.

— Мы здесь не для того, чтобы говорить о твоем отце и его любовных качествах.

— Окей, тогда поговорим о чем угодно. Ты испытывала оргазм? Хоть раз? Отец мог привести тебя к оргазму или приходилось что-то делать, чтобы его испытать? Папа меньше всего похож на того, кто…

— Мы здесь не для того, чтобы говорить о моей жизни.

— Значит, ответ — «нет». Он ничего для этого не делал. Наверное, это было очень скучно. Не знаю, как мы трое появились на свет. Видишь, и это ты называешь отношениями.

— Ты используешь довольно интересные приемы, чтобы избегать конфликтов, Касандра.

Да, знаю уже, бла-бла, конфликт, бла-бла, прием, бла-бла, Касандра.

— Как давно они тебя привлекают?..

— Кто?

— Не усложняй.

— Ты здесь терапевт.

— Что мы говорили об иронии?

— Что это приправа.

— Давай проведем маленький тест.

— Ой, нет, пожалуйста. Снова эти пятна? Я не маньяк.

— Почему ты так говоришь?

— Из-за того, как ты на меня смотришь. По какому праву ты так на меня смотришь? Хватит, окей? Если я маньяк, то кто тогда ты?

— Интересно, почему ты думаешь, что я тебя осуждаю?

— Это то, что ты умеешь делать лучше всего.

— Это не так, Касандра. Я здесь, чтобы тебе помочь. Ты не можешь вести разговор, основываясь на своих обобщениях и под влиянием настроения.

— Я здесь потому, что ты меня ненавидишь. И потому, что ты пытаешься меня полюбить. Но у тебя не очень получается, правда? Расслабься. Мне это не нужно. И Калебу тоже. О Калии ничего сказать не могу, но думаю, что обезьяньи зады ее волнуют больше, чем твой поцелуй. Какие чувства ты испытываешь от того, что для одной из твоих дочерей обезьяньи зады важнее собственной матери?

— Замолчи.

— Давай проведем маленький тест. Ответь на вопрос: в каком году ты последний раз испытывала оргазм?

— Я не позволю тебе взять контроль в свои руки, Касандра.

— Твой муж предпочитает проводить время с медалями, вместо того чтобы спать с тобой. То, что мы трое вообще появились на свет, — настоящее чудо. Хочешь поговорить об этом? Интересно, в тот день, когда вы нас зачали, тебе пришлось переодеться в Усатого дедушку?

— Ты невоспитанная девчонка. Сеанс закончен.

— Усатому дедушке это пришлось бы по душе.

— Я сказала: сеанс закончен.

— Ладно, как хочешь, тем хуже для тебя, мама. Думаю, тебе было бы полезно поговорить об этом. Видно, что как раз этого тебе не хватает.

— Я сказала: сеанс закончен.

— Окей. Я буду рядом, если тебе что-то понадобится. Сказать Калебу, чтоб заходил?

— Пришло время нашей смерти, — сказала тетя, и все в доме зааплодировали.

Ее голос царапал слух, а слова не текли изо рта естественным потоком. Казалось, они застревали между зубов, но даже при этом мама помнила, какой эффект произвели на всех эти слоги, то чудо, которое являли собой эти слова, потому что женщина, лишенная голоса, вдруг его обрела и, что еще более ценно, ее устами говорил Бог. Маленькая мама подумала, что у Бога оказался слишком высокий и пронзительный голос, как у паршивого кота; какой противный голос у такого большого Бога и какими странными были первые слова, произнесенные более не немой тетей, выразительницей воли вышнего мира, далекой обители божества.