Рена Юзбаши - Целая вечность и на минуту больше-2
— И чем вам так их консул понравился? — во мне заговорило чувство зависти: чем это их консул лучше моего Исмаила?
— Вы знаете, я паспорт потерял. Конечно, мне и в голову не пришло идти в посольство просто так, и я попытался навести мосты через общих знакомых. В конце концов я вышел на сестру жены консула, и он оказал мне услугу: выдал справку и даже не взял с меня те левые бабки, которые должен был взять. Очень хороший, предупредительный парень, — врач зацокал языком в знак восхищения. — Я только госпошлину заплатил.
— Доктор, вы что–то путаете… Наоборот, он не должен был брать с вас левых бабок и потому и не взял. Так что зря вы им восхищаетесь, — анестезия начала действовать, и я не мог выразить всю гамму чувств по причине онемевшего языка. Надо же, как восхищается! Тогда мне и моей команде должны памятник при жизни поставить: что–нибудь в стиле «Врагу не сдается наш гордый «Варяг».
Единственный день, когда я смог отдохнуть, — со своими бывшими одноклассниками отправился за город и напился там до чертиков. Наверно, поэтому и вспомнил про Марьям и лекарство, ее пасси… Вот и в аптеке я не мог выговорить названия лекарства, чем насмешил хорошенькую аптекаршу до слез, но зато покидал этот храм медицины с ее номером телефона и «пасси–как–ее–там» в кармане.
И как же я был рад, когда мой отпуск подошел к концу, и, распрощавшись с родным министерством, приготовился к отлету. Меня настораживал только один момент: я оставлял Мию с ее мамой. Самое удивительное, что Асли, которая обычно рвалась из–за границы домой, на этот раз наоборот рвалась за границу. И меня поразило не только это: теща была с ней солидарна. Мы договорились, что они прилетят не к началу учебного года, как обычно, а уже в августе будут у меня. Это мы решили уже в аэропорту. Поцеловав на прощание Мию, я прошел на посадку.
Самолет все не взлетал, и я занервничал: через шесть часов я должен быть на встрече в Межпарламентском союзе. Я задергался и вытащил сигареты, ко мне тут же подлетела стюардесса, рассказывая о вреде курения и предлагая приобрести сигареты в магазине беспошлинной торговли на борту самолета — такой циничный подход мне понравился (это было в моем стиле), и я сразу купил несколько блоков. После чего еще минут пять покрутился в кресле и принял решение прорываться в кабину к летчикам. Обаять стюардессочку было делом, требующим минимальных усилий, и, как результат, она открыла дверь в кабину к пилотам.
— Брат, а что случилось? Почему стоим? — было такое ощущение, что я у водителя такси интересуюсь, почему так долго не едем.
— Что у нас нелетная погода, что в Женеве, — летчик хоть и удивленно посмотрел на меня, но выживать из кабины не стал. Небось, ему и самому скучно было.
— Ты в таких условиях взлететь сумеешь? — я стал прикидывать, кому нужно звонить, чтобы дали разрешение на наш взлет.
— Взлететь–то я взлечу, а вот сяду ли… — и он сделал паузу, от которой мне стало как–то не по себе.
— Ладно, брат, сейчас я договорюсь, и тебе дадут разрешение на взлет. А к тому времени, когда долетим, будем думать, кому звонить, чтобы сесть в Женеве, — я ему подмигнул.
— Вы знаете, у нас указание — сажать самолеты за границей в любую погоду, в любых условиях. Это здесь мы можем стоять бесплатно, а там мы, даже летая, валюту тратим. Так что вариантов нет, — летчик, в отличие от меня, не шутил.
Наш разговор прервал диспетчер, который дал указание взлетать, и я пошел на свое место. За время полета стюардесса мне десять раз поправила подушку, принесла плед по собственной инициативе и, наклонившись надо мной, чтобы продемонстрировать все, чем она по праву гордилась, застегнула ремень безопасности: я сам себе поражался, но все–таки оставался абсолютно равнодушен к ее чарам. Нет, так не пойдет, прилечу, надо срочно звонить Юле. А то я в последнее время так себя правильно веду, что самому неприятно.
Как ни странно, но долетели мы без особых приключений, разве что стюардессы всем скопом постоянно пытались утихомирить кого–то летевшего бизнес–классом, но без особого успеха. В Женеве к тому времени туман рассеялся и нам сразу дали разрешение на посадку. Подойдя к паспортному контролю, я еще издалека увидел знакомое лицо и сразу понял, кого стюардессы пытались удовлетворить в бизнес–классе.
Байрам тоже меня узнал и приветствовал меня криком гамадрилы, который сотряс стены брюссельского аэропорта. Я ему сдержанно кивнул и попытался отвернуться, но не тут–то было. Следующая фраза Байрама повергла в шок даже меня:
— Арслан, если бы эти, — он кивнул в сторону пограничников, — знали, кто такой мой папа, я бы здесь не стоял. Да и ты тоже.
Это он мне одолжение сделал. Мне хотелось провалиться под землю, но как все плохое, так и паспортный контроль закончился, и я оказался с Байрамом в такси. По дороге мы выяснили, что он тоже был две недели дома, а оставшиеся две недели проведет с Клементиной здесь, после чего отправится в Париж. Услышав про то количество времени, которое мне придется провести с Байрамом в одном городе, мне захотелось обратно в министерство, на Марс, к черту на кулички, лишь бы подальше от блюда «Женева под соусом Байрам». Интуиция на этот раз меня подвела: Байрам был практически незаметен и никаких хлопот с ним не было, за что его невесте можно было воздвигнуть рукотворный памятник при жизни. Мне все любопытнее было познакомиться с ней, но сказывалась моя репутация бабника и Байрам не торопился знакомить меня со своей валькирией.
На встречу в тот день я не опоздал. Правда, в приемной Межпарламентского союза, посмотрев на мой мятый костюм, выдержавший пятичасовой перелет, меня приняли за военного, явившегося на встречу прямо с маневров. Мне пришлось доказывать, что я самый, что ни на есть настоящий работник посольства, уполномоченный представлять свою страну, причем в ранге посла.
Незаметно пролетела неделя с тех пор, как я вернулся, и мне в голову пришло, что пора разобрать чемодан, который стоял посередине комнаты и напоминал мне о пролетевшем мимо меня отпуске. На самом дне чемодана валялся какой–то пузырек с лекарством. Я нахмурился: а это что за гадость? А, та самая пассифлора… Я достал мобильный и набрал номер Марьям.
— Привет, Марьям, — я задумчиво потер лоб.
— Привет, — у нее был такой грустный голос, что я забеспокоился.
Как выяснилось, беспокоиться было не о чем. Она просто скучала по дому. Вот глупая, как можно скучать по дому? Там же грязно, пыльно и скучно. Мы договорились о встрече на окраине Женевы и я дал отбой.
На следующий день я сидел и думал, как вручу Марьям ее лекарство и как она будет счастлива от того, что я не забыл о ее просьбе. Я вроде целый день ждал нашей встречи, но, естественно, опоздал. К тому времени, когда я взглянул на часы, было уже без пятнадцати шесть, и я стремглав кинулся из кабинета. Я опоздал всего на пятьдесят минут, но к тому времени, когда подъехал к месту встречи, меня ждала фурия. На улице была невыносимая жара, и мы с ней, вместо того чтобы поздороваться, стали орать друг на друга. Апофеозом сцены стало то, что она вручила мне сумку и стала собирать волосы. Тоже мне нашла сумконосца, ненавижу таскать женские сумки — о чем я ей и сообщил. Она посмотрела на меня и потянулась к сумке со словами:
— Отдай, она стоит больше, чем ты зарабатываешь в течение нескольких месяцев.
— Очень может быть, — и отдал ей эту треклятую сумку.
Мы зашли в кафе, и она отправилась приводить себя в порядок. Через пару минут, когда она вышла умытая, с собранными волосам и с какой–то тревогой на лице, то первое, что она произнесла, были слова извинения:
— Арслан, прости, я не должна была говорить так о твоей зарплате. Ты работаешь на наше государство и делаешь это честно, за что тебя можно только уважать. Честное слово, я больше в руки не возьму эту сумку. Она мне как–то внезапно разонравилась. Мир? — она протянула мне ладошку.
— Мир, — я пожал ей руку.
Как же это похоже на нее: она прекрасно понимает, что есть обиды, когда простым «извини» не отделаешься. Вот и пытается себя наказать, избавившись от сумки, которая ей явно нравится. Я жестом фокусника вытащил из кармана ее пассифлору. Увидев у меня в руках ее лекарство, она едва не расплакалась. Я участливо посмотрел на нее и спросил:
— Это тебе без успокоительного так плохо было? — наверно, надо было сразу позвонить ей, как прилетел.
— Дурачок, это мне сейчас так хорошо, потому что ты подумал обо мне. Кстати, ты хоть отдохнул во время отпуска? — она выглядела искренне озабоченной.
— Ага, отдохнул, как же! — и не удержался, чтобы не подколоть ее. — Я же не работник международной организации, чтобы отдыхать двенадцать месяцев в году.
— Неправда, это не так, — Ежик явно обиделась. — Поверь, если ты гражданин страны третьего мира, то тебя так заставят пахать, что тебе небо с овчинку покажется.
