Рена Юзбаши - Целая вечность и на минуту больше-2
— Где это ты печаль разглядела в моих интервью? — я повернул ее к себе лицом.
— Когда ты сказал, что сказки нашей страны — это как в жизни: сначала страшно, а потом все хорошо заканчивается. В жизни же не бывает все время хорошо, а у наших сказок всегда хороший конец. Конец цитаты.
— Я мог сказать такую чушь? — я настолько поразился, что Ежик рассмеялась.
— Да, господин посол, представьте себе, что даже вы время от времени говорите полную чушь.
— Все, что я могу сказать сейчас, так это то, что ты знаешь меня лучше, чем я сам. Я так отчаянно скучал по тебе, мне так хотелось видеть тебя, слышать тебя. Как я с ума не сошел, — я зарылся лицом в ее волосы.
— А я столько раз представляла себе, как ты ложишься рядом со мной и мы просто лежим, и я с тобой разговаривала, рассказывала тебе все, что со мной происходит. Я себя чувствую Шахерезадой, у которой тысяча первая ночь, — она дотронулась губами до моего запястья. — Я так и не сумела тебя возненавидеть. Все пыталась думать о том, как много ты мне плохого сделал и вспоминала только хорошее.
— Я тебя ненавидел: за то, что так нужна была, за то, что не смогла быть рядом, а самое главное, за то, что ты — это ты и никто не мог и ничто не могло заменить тебя.
— Не страшно, если мир отвернется от меня, страшно, если ты уйдешь, — она произнесла эту фразу с таким страхом, что мне стало не по себе. Как можно так любить такого, как я?
— Арслан, не вини себя за то, что произошло только что. После того, как ты назвал меня истеричкой, а я тебя импотентом… Было бы странно, если бы ты не попытался убедить меня, что это не так.
Мне становилось все интереснее: есть что–то, чего Марьям не сумеет мне простить? Она едва слышно произнесла:
— Никогда не прощу того, что так несешься навстречу смерти. Только смерть необратима, все остальное можно изменить.
Я приехал домой и сразу вырубился — в голове не было мыслей, одна пустота. Наступило утро, и я впервые за долгие годы порадовался тому, что это утро понедельника. Открылась дверь кабинета, и в образовавшейся щели я увидел голову Байрама:
— Шеф, а можно войти?
— Не вижу логики в твоем вопросе — ты уже в моем кабинете. Так что продолжай сюда внедряться.
Байрам подозрительно посмотрел на меня: он не понял больше половины слов, но аккуратно перешагнул порог.
— Шеф, тут такое дело… Мне же для того, чтобы жениться, надо подать документы. И из нашего консульства надо документ получить, что я не был женат.
— И конечно свадьба будет в Париже, значит, и документы ты должен получать в своем консульстве, — я довольно заулыбался.
С Байрамом и на ровном месте одни проблемы, представляю, во что выльется для тамошнего посла его свадьба.
— Не-а, шеф, это не вариант. В Париже, конечно, покруче жениться, чем в Женеве, и наших там побольше: есть кого на свадьбу позвать, но Клементина выбрала Женеву. Так что заявление я буду подавать здесь, — и он торжествующе улыбнулся.
Зато с моего лица улыбка медленно сползла. Боже, за что? За какие мои прегрешения?
— Я тут у Исмаила спросил, какие документы нужны. Он мне перечислил, а потом сказал, что лучше запишет. Я видел список — там какие–то документы Клементины надо было перевести на родной язык. Ну что, я сам свидетельство о рождении перевести не смогу? Уж родной–то язык я знаю!
Я промокнул внезапно выступившую испарину платком и посмотрел куда–то мимо Байрама:
— А с какого надо было переводить эти документы?
— Ну, у нее часть документов на французском, а еще часть на немецком.
— И какой из этих языков ты знаешь? — я старался не расхохотаться.
— Ну, я столько лет живу во Франции. Неужели я за это время французский не выучил бы? — Байрам был искренне возмущен. — А те документы, что были на немецком, Клементина перевела на французский. А я уже потом и над этими поработал. Всех делов–то!
— Ты и переводы, и оригиналы оставь, я попрошу Исмаила, и он их проверит, подправит да уже и сам отвезет нотариусу заверить, — у меня в голосе зазвенели жалобные нотки.
— Если надо кому–то позвонить, то я…
— Не надо беспокоиться, мы все решим сами, по–дружески, — я улыбнулся и, похлопывая его по плечу, повел к выходу.
Оставшись в кабинете, я набрал консула и рявкнул, что было мочи:
— Исмаил, срочно поднимись ко мне.
У нашего консула сказалась выучка скольжения по этажам и он через пару мгновений был у меня в кабинете:
— Исмаил, раз ты записал названия документов для Байрама, не довольствуясь тем, что перечислил их, ты его неплохо знаешь?
— Однажды ездили на конференцию вместе, он на меня произвел неизгладимое впечатление, — мне кажется или мой консул при мне иронизирует?
— Так вот я с ним работал больше года и за это время понял только одно: чем меньше мы его утруждаем, тем лучше для нас, — я стукнул по столу. — Поэтому сейчас ты берешь пакет его документов, переводишь, потом едешь к нотариусу заверяешь, и если у него каких–то документов не хватает, то решаешь вопрос без привлечения Байрама. Ты меня понял?
Вопрос звучал как угроза и, судя по тому, как консул торопливо забрал папку с документами и исчез, он все правильно понял.
Вечером я позвонил Ежику и, убедившись, что у нее все в порядке, пожелал ей спокойной ночи, на что она, засмеявшись, сказала, что ее ночи — это зеркало моих ночей. Наверно, можно было бы заехать к ней, но я безумно боялся наших встреч. Что же делать, если она превращает меня в труса? И я малодушно боюсь всего того, что Марьям будит во мне. Я боюсь ее, боюсь того, насколько мне с ней хорошо. И она это понимает, судя по всему…
Я позвонил Юле и с чистой совестью поехал к ней. С ней секс был безопасным во всех смыслах и значениях. И мне нечего было бояться и незачем было бежать от себя. Поцеловав ее на прощание, я только посмотрел на нее с удивлением, когда она спросила, все ли у меня в порядке, и отправился домой.
И вот наступил день бракосочетания Байрама. Я с утра побрился, зная, что буду свидетелем жениха, привел себя в божеский вид (запись с церемонии будет смотреть вся столица моей замечательной родины) и поехал на свадьбу.
Я посмотрел на его невесту, с которой наконец имел честь познакомиться и почувствовал зависть. Наверняка Байрам со временем станет министром. А Клементина первой женой–иностранкой нашего министра. Я, правда, надеялся, что они выберут Швейцарию страной постоянного проживания, обзаведутся здесь недвижимостью с помощью отца Байрама и тогда у нашего государства появится шанс обойтись без него, но кто знает? Я посмотрел на жениха, который потянулся к бокалу шампанского, но его невеста смерила его таким взглядом, что он мгновенно отдернул руку. Всю жизнь теперь, несчастный, будет маяться, хотя, глядя на его будущую жену, и мысли не допустишь, что он хоть что–то будет делать не по расписанию.
Но вот, наконец, они поставили подписи и стали мужем и женой. Байрам, гордо выпрямившись, объявил, что теперь мы поедем праздновать этот чудесный день. Мне было безумно интересно, на каком языке общаются молодожены и, приглядевшись к ним, понял, что на самом древнем — на языке жестов плюс французский Байрама на уровне, которым Мия владела до того, как мы приехали в Бельгию. Я не упустил случая позлить Байрама и расцеловал его валькирию, поздравляя, чем заставил его позеленеть от ревности, что хоть как–то компенсировало все те годы, когда он пил мою кровушку. Комарик несчастный! Байрам и Асли — вот две самые большие ошибки в моей жизни. Я только сейчас понял, что они оба закончили один и тот же университет. Разумеется, частный.
Выйдя из посольства, я увидел кортеж из десятка непрерывно сигналящих машин. Возглавлял кортеж открытый лимузин, за руль которого уселся сам Байрам. Узнав адрес ресторана, я сказал, что непременно приеду, но мне надо еще кое–куда заехать. Я бы провалился сквозь землю, если бы кто–нибудь из женевских знакомых увидел мою машину среди этого стада бешено мчащихся горных козлов во время гона.
Приехав в ресторан, я понял, что наш восточный темперамент плюс немецкие технологии — это нечто незабываемое, и синтез музыки «Рамштайн» вперемешку с ориенталем было тому осязаемым подтверждением. Хорошо хоть ресторан был турецким и никто не удивлялся тому, что гости разъехались на своих машинах глубоко пьяными глубокой ночью.
Конечно, мне пришлось ждать, чтобы все разошлись и уйти самым последним — уж лучше так, чем потом ехать в полицию и разбираться в чем проблема.
Днем у меня должна была состояться встреча с Леопольдом Ворцехой. Я вписал его имя в свой ежедневник красной ручкой, да еще приписку сделал, чтобы не вздумал искать предлог для того, чтобы увильнуть от встречи с ним. А то я себя знаю: до последнего буду тянуть, а потом пошлю вместо себя Исмаила, который чего–нибудь да выкинет.
