Рена Юзбаши - Целая вечность и на минуту больше-2
Жерар махнул рукой и сказал, что если я сумею договориться с официантом, чтобы он не отходил с подносом шампанского от него, то могу и сам похлопать его жену, причем по крупу. Через мгновение Жерар был поручен заботам официанта, а я пошел искать Марьям.
Подойти к ней я, конечно, не смогу, но хоть посмотрю, не ошивается ли рядом Искандер. Интуиция меня не подвела, Искандер, все так же пялясь на ее грудь, о чем–то ей рассказывал. Марьям рассеяно кивала головой и кого–то искала взглядом. Увидев меня, она мгновенно отвернулась и стала внимать Искандеру. Интересно, кого это она так выискивала?
Я посмотрел на часы, было около одиннадцати, в принципе, уже сейчас народ должен бы расходиться, но разве дождешься от них? Как же мне все это надоело. Первыми начнут отваливать самые сытые: американцы и Евросоюз. Так и получилось, уже через час в зале никого, кроме Украины, Молдовы и Румынии не осталось. Ну вот и они попрощались и отбыли. Я вздохнул с облегчением: неужели я этот день пережил? Я тоскливо оглядел зал — Асли тоже не было, интересно, а она когда и с кем уехала? Ну да ладно, еще лучше: баба с возу — рабочей лошадке, то есть мне, легче. Марьям наверняка Искандер вызвался проводить: ничего, завтра я его заставлю пожалеть об этом, надо будет только придумать что–нибудь вселяющее ужас в сердца советников. Отдав последние распоряжения Мехти и Исмаилу, я тоже пошел к своей машине.
Следующий день начался с того, что я отправил Искандера на встречу с Феликсом де Войеном, начальником отдела по борьбе с нелегальной миграцией. Это была плановая встреча, проводимая раз в месяц, на которой представители нашего посольства обычно блистательно отсутствовали. Перед тем, как Искандер вышел из моего кабинета, я поинтересовался, какое впечатление на него произвела Марьям? В ответ он, удивленно приподняв брови, спросил, какая Марьям, и, услышав, что та самая, которая из Красного креста, сказал, что едва может вспомнить ее. Искандера в глупости упрекнуть было нельзя, так что даже если он разжился телефоном Марьям, он сложит два плюс два и если не захочет и в дальнейшем посещать подобные мероприятия, то будет от нее держаться как можно дальше.
День пролетел незаметно, а вечером я поехал в Ассоциацию послов. Сегодня должны были пройти выборы в президиум Ассоциации. Месяц назад мою кандидатуру выдвинул Гиви, по–моему, он был в этот день в изрядном подпитии, и моя фамилия была единственной, которую он сумел вспомнить и выговорить. Шансы на то, что меня выберут были бесконечно малы, а с другой стороны, я один из тех, кто постоянно появляется в Ассоциации. Где же мне еще приходить в себя от скандалов с Асли? Да и потом бывает, что с работы выхожу раньше, чем в двенадцать ночи, а куда податься? Ну не домой же идти? Женщин в Ассоциации очень мало, что не может не радовать, так что самое место отдохнуть. Я, можно сказать, постоянный клиент Ассоциации, тьфу, то есть член Ассоциации. Опять что–то не то получается, ну да ладно, сейчас не до литературных изысков.
Мою кандидатуру на выборах представлял выдвинувший ее, то есть Гиви. Он очень незамысловато сказал, что я однозначно хороший парень и уж если кто–то здесь появляется чаще, чем я, то он готов съесть собственный кепарик. Дипломатов, желающих увидеть Гиви, жующим собственный кепи, не нашлось, и меня выбрали в президиум единогласно. Вот так я и вошел в президиум Ассоциации послов. Хорошо хоть не Ассоциация ослов. Хотя где–то, конечно, равнозначно.
Выслушав поздравления, я вышел на улицу и вздохнул полной грудью. Порой я сам себе Сизифа напоминаю, но я так глубоко во всем этом сижу, что выбраться не удастся. И потом, без работы моя жизнь потеряет какой–либо смысл. А так хоть что–то есть, куда я могу с головой уйти от этой пустоты, которая меня гложет уже столько лет. И у меня это получится — уже получается. Я вытащил пачку сигарет и, обнаружив, что она пустая, с досадой выкинул ее в урну. Еще полгода назад мне двух пачек в день запросто хватало, а сегодня нет еще и десяти, а я уже остался без курева. Кому бы позвонить поделиться радостью? Откровенно говоря, некому. И не надо, подумаешь, эка невидаль! Может, Марьям позвонить? Я покрутил в руках телефон, который, словно в ответ на мои мысли, затрезвонил. Высветился телефон Марьям. Ну вот, она меня опередила, сейчас будет упрекать в том, что я не подошел к ней на приеме. Да я даже по телефону с ней не могу говорить, когда кто–то рядом, — у меня все сразу по лицу читается. Как же я мог к ней подойти? Я взял трубку:
— Привет!
— Я просто хочу поздравить тебя с избранием, — она запнулась. — Поздравляю.
— Оперативное поступление информации, — я усмехнулся. — Тебе многие разведывательные службы могут позавидовать.
— Я знала, что сегодня будут выборы. Ну, а узнать, чем они закончились, было делом техники, — она засмеялась. — Я рада за тебя, Арслан, чертовски рада. Ты достоин и этого, и гораздо большего.
— Спасибо. А как у тебя дела?
— Никак не могу привыкнуть к новому месту, плохо сплю. Впервые так надолго уехала из дома и так далеко, — у нее в голосе зазвучали жалобные нотки. — Я уже и у врача была, а она мне прописала какие–то успокоительные, от которых у меня в голове туман.
— Я могу тебе чем–то помочь?
— Нет, вот если бы ты отправлялся домой, тогда бы привез мне настойку пассифлоры, — она вздохнула. — Это успокоительное на травах, абсолютно безвредное.
— Ты знаешь, я улетаю в отпуск, так что если ты подождешь месяц, то эта самая пассифлора будет твоей, — даже не знаю, что на меня нашло и с чего мне захотелось сыграть в добрую фею.
— Ой, спасибо, ты так добр, — она повеселела. — А когда ты улетаешь?
— Уже на следующей неделе.
— Счастливого пути, — она помедлила. — И береги себя.
Попрощавшись с ней, я позвонил Юле и отправился к ней с каким–то непонятно с чего взявшимся хорошим настроением.
Следующее утро началось для меня с того, что я должен был встретиться с Аароном Менгером, нашим дуайеном в Женеве. Дуайен хоть и был послом Австрии в Швейцарии, но пил лучше любого русского. Договорились мы с ним увидеться в Ассоциации, и я был полон решимости выбить у него признание.
— Здравствуйте, господин дуайен, — я подошел к столику, где он изучал «Financial Times».
— Здравствуйте, Арслан, — он улыбнулся и сделал приглашающий жест рукой.
— Как поживаете? — я старался расположить к себе этого австрияка, напоминающего дедушку моего одноклассника, который иногда возил нас на пляж.
— Прекрасно. Как вы? Судя по вашему усталому виду, работы у вас немало? — он с любопытством посмотрел на мой дипломат, из которого вылезали бумаги.
— Как всегда, господин дуайен.
— Да, если не любить нашу работу, то лучше повеситься, чем работать послом, — и он похлопал меня по руке.
— Я возьму себе выпить, а что принести вам? — и ведь знаю, что скажет «водку» и тем не менее этикет диктует спросить.
— Пожалуй, водку.
— Вот, пожалуйста, — принеся две порции водки, я грустно посмотрел на наперстки, которые стояли перед нами.
— Да, в России мы бы с вами совершенно по–другому пили водку, — он перехватил мой взгляд, брошенный на рюмки, и тоже вздохнул.
— А вы пили водку в России? — вот он, случай узнать, как у него получается нажираться как сапожник, сохраняя выправку аристократа.
— Надеюсь, вы не ставили пари, стараясь выведать мой секрет? — Он от души рассмеялся. — Куда бы я не приехал, послы помоложе стараются выведать у меня секрет только для того, чтобы обогатиться на пару сотен евро.
— Вы меня оскорбляете, я бы поспорил на пару тысяч евро, если бы предметом спора были вы, — моя искренность его обезоружила.
— Пожалуй, тот случай, когда мне хочется с вами поделиться секретом, который я храню на протяжении долгих лет, — начал дуайен и я обратился в слух. — Дело в том, что моя молодость пришла на достаточно трудный для Австрии период и меня послали в наше посольство в СССР. Когда я приехал туда, то понял только одно: если я хочу выжить, мне надо научиться пить по–русски, полюбить русскую женщину и привезти своего повара. Пить я научился, чтобы дружить с русскими. С русской девушкой у меня был роман, чтобы выучить русский язык, — и он замолк.
— А зачем вам нужен был повар?
— Вы знаете, сколько друзей мне помог завести повар? Сколько языков он развязал? Процентов на тридцать я обязан карьерным ростом своему повару. А еще пятьдесят процентов принадлежит моей супруге, которая, сбежав со мной из России семидесятых, вернулась в Россию девяностых и поняла, что ее родины больше не существует.
— Господин дуайен, вы где–то потеряли двадцать процентов… — эк меня разморило от ста грамм.
— Арслан, ну уж двадцать процентов позвольте отнести за счет собственных заслуг, — и он смеясь посмотрел на меня.
— Ох, господин дуайен, я нисколько не сомневаюсь в этом…
