Холдор Вулкан - Жаворонки поют над полем
— Товарищ адвокат Тотиё Ойчотирзомби! Вы дома?! Почему Вы не выполняете свой священный долг?! Я же отдала Вам деньги столько, сколько Вы просили! Мой сын Ильмурад передал записку через медработника СИЗО, в которой он сообщил мне, что Вы ни разу не зашли к нему в камеру и что Вы не присутствуете на следствии! Что случилось?! Или Вы заболели?! — кричала она во весь голос, глядя наверх.
Но никто на её крики не откликнулся. Фарида решила спросить об адвокате Тотиё Ойчотирзомби у хозяев хижины. Когда она подошла к окну и заглянула вовнутрь, она увидела женщину, которая ласкала своего малыша.
— Титалатитон титоси! Титосиджон битоси! Титойиджон титоси — и — и — и — иих!
Эта мерзкая песня еще сильнее расстроила Фариду, и она на миг задумалась о том, как выбраться на крышу, где располагался офис проклятого адвоката Тотиё Ойчотирзомби. Вдруг ей в голову пришла уникальная мысль, и она полезла на высокое тутовое дерево, которое росло возле хижины, и через которое можно было попасть на чердак. Или, если не попасть, то хотя бы заглянуть поближе и постучать в жестяную кровлю. Фарида в детстве было лазутчицей. Она много времени проводила на деревьях словно обезьяна, которая спускается вниз лишь для того, чтобы попить водички. Какие деревья были тогда! Как они шумели в садах на ветру! Необъятные стволы урюковых деревьев, яблонь и черешни! Высокие тополя и старые ивы! Сейчас эти деревья люди срубили и сожгли в печках зимой, так как власти были не в силах обеспечить народ электричеством, газом и углем. Как ни странно, человек в детские годы и в юности не боится высоты, наоборот, любит лазать по крышам. Со временем человек стареет и становится боязливым. Родители Фариды тоже умоляли, крича, мол, спустись, доченька, с дерева, а то упадешь и сломаешь себе ногу! А она не слушала их. Теперь она сама стала такой же, как её родители, и умоляла своих детей, чтобы они не лазили по деревьям и не забирались на крышу. Сейчас Фарида просто вынуждена была залезть на это дерево. В этом, конечно, помогли ей навыки, приобретённые в детстве. Если бы она не была бы беременна, она бы быстрее преодолела всю эту тяжесть и давно сидела бы на крыше.
С такими мыслями Фарида начала подниматься наверх, крепко ухватившись за ствол дерева и опираясь ногой на ветки. Наконец, ей удалось залезать до нужной высоты, и она, осторожно вытянув руку, стала стучать по жестяной крыше хижины.
— Господин Тотиё Ойчотирзомби, Вы дома?! Отзовитесь! Почему Вы скрываетесь от меня?! Если Вам трудно исполнить свой долг, то тогда верните мне мои деньги, и я найму другого адвоката! Поймите меня правильно: судьба моего бедного сына висит на волоске! Верните деньги, я — вдова, и еле свожу концы с концами! Я продала нашу корову с теленком и отдала Вам полученные за них деньги — все до копейки! Слышите?! Откройте чердак, то есть Ваш офис, господин адвокат Тотиё Ойчотирзомби!.. — кричала она.
Тут внизу появился хозяин хижины по прозвищу «Призрак» и, глядя наверх, тоже закричал басом:
— Эй ты, дура, чего ты там делаешь?! Какого хрена стучишь по чужой крыше и кричишь как сумасшедшая?! Спустись сейчас же, воровка ядреная!
— Ах, простите, я это самое, хотела только позвать Вашего соседа… ну этого, господина адвоката Тотиё Ойчотирзомби. Он, это, обещал защитить моего сына в суде… Вы не знаете, где он сейчас находится? Почему его офис закрыт?! — сказала Фарида извиняясь.
Эти слова удивили хозяина хижины по прозвищу «Призрак».
— Что?! Какой Тотиё Ойчотирзомби, какой офис, какой сосед?! — сказал он. Адвокат, говоришь? Ты чо, из психушки сбежала?! Да он же лжец и поддонок, по имени Тельбаковак, по фамилии Йиртиков! Если я поймаю его, то ему конец! Не просто скальп с него сниму, а шкуру сдеру, причем, заживо! Он удрал, не заплатив ни копейки за аренду чердака моей хижины, козел!
От этих слов у Фариды то ли поднялось, то ли резко понизилась давление, закружилась голова и, к тому же, с треском обломалась ветка, в которую она упиралась ногой. В результате Фарида полетела вниз и с грохотом упала на землю. Она ударилась об землю так сильно, что потеряла сознание. Хозяин хижины по прозвище «Призрак» испугался, увидев, как она упала. Он не знал, что делать.
— Эх, ты, Тарзана! — воскликнул он и стал зазывать людей на помощь.
Услышав его крик, из хижин вышли люди и прибежали чтобы, узнать что случилось. Быстро собралась толпа, и кто-то по сотовому телефону вызвал машину «скорой помощи».
— Позвоните в милицию тоже! Она, наверное, хотела ограбить хижину Призрака! — крикнул кто — то.
— Эй, нехорошо говорить плохое об усопших! Не видите, она же мертвая! Вон кровь сочится у неё изо рта! Бедная! Худо рахмат килсин… — сказал один дряхлый старик с посохом в руках и с чалмой на голове, делая аминь, проведя ладонями по лицу.
— Да, в стране лютует безработица. Многие мужики поехали в чужие края на заработки, оставив дома своих жен и голодных детей. Вот результат, многие женщины не зная как прокормить семью, начали красть то, что плохо лежит! Вон сколько женщин занимаются проституцией в аравийском Дубае в Индостане! Раньше такого не было! — говорил другой.
— Она, наверное, хотела пробраться вовнутрь хижины с крыши и украсть запас продуктов Призрака! — рассуждал еще один человек из толпы. Наконец, воя сиренами приехала долгожданная «Скорая» и старый милицейский уазик с оперативниками. Врачи, внимательно обследовав Фариду, сказали, что она жива и, уложив её на носилки, затолкнули её в машину «скорой помощи» и увезли в больницу. В больнице выяснилось, что при падении у Фариды случился перелом ноги и руки, и она получила черепно-мозговую травму. Но самое страшное было то, что она лишилась ребенка.
99 глава Теракт в дупле Тутового дерева
Поэт Подсудимов проснулся на рассвете под звуки песни, которую пела его жена Сарвигульнаргис. Она исполняла арию «Отмагай тонг» из оперы «Тахир и Зухра», глядя на сонные звезды через проем в дупле тутового дерева. Поэт Подсудимов лежал, зарывшись в клеверное сено, и не двигался. Он не хотел, чтобы Сарвигульнаргис перестала петь, услышав в тишине шорох засушенного клевера и скрип самодельной деревянной кровати. Но тут песню Сарвигульнаргиса прервал проснувшийся приемный сын Поэта Подсудимова Маторкардон, который обратился к матери со словами:
— Мама, я же говорил тебе, что петь песни — это грех. Особенно, когда поют женщины. Так считает наш учитель эмир Нигаман ибн Абдульрахман абу Абдульгафур. Вместо того, чтобы петь песни, Ты должна молиться Всемогущему.
Сарвигульнаргис перестала петь.
— Нет, мама, ты не слушай этого вовчика! Ты продолжай петь, а я саккомпанирую тебе на моём пионерском барабане, который подарил мне наш вождь товарищ Абу Примога Ибн Таралехун! — сказал Буджуркардон и начал выбивать дробь на барабане. — Трррррр — тантаратан! Тантаратан! Тантарарарарараратан!
Поэт Подсудимов взял сапог и швырнул его изо всех сил в сторону Буджуркардона.
— Ты, пионер, перестань сейчас же играть на своем дурацком барабане! — крикнул он.
Буджуркардон перестал играть. Отдав честь, он крикнул гусиным голосом:
— Пионер, будь хотов! И сам себе ответил: увсехда хотов!
— Ну, что это такое, Господи! Дурдом какой-то. Если дело пойдет такими темпами, эти сволочи скоро запретят нам не только петь, но и дышать… — пробормотал недовольно Поэт Подсудимов.
Моторкардон вышел из дупла и стал умываться у арыка.
— Мама, пой, и не обращай внимания на этого сектанта. Хотя он претендует на роль мусульманина, но он не является истинным мусульманином! А в нашей вере вовсе не запрещают петь. Когда мы тайно ходим с моим учителем батюшкой Гуддаводжитходжем в церковь, там при свечах дьяконы поют псалмы из Библии, словно ангелы небесные, и, ничего, — все довольны и рады. Батюшка даже обещает подарить мне небольшой колокол из чугуна, и я намерен повесить его на наше тутовое дерево. Вот тогда Вы каждое утро будете просыпаться под звон колокола: «Кланг! Кланг! Кланг! Кланг!» — сказал Чотиркардон.
Отчим, мама, вы не слушайте этих религиозных экстремистов! Религия — это опиум для народа! Эти не мои слова! Это Карл Маркс-бабай так сказал! Если сейчас же не перестанете слушать этих террористов, то я просто буду вынужден бить в свой барабан, невзирая на диктаторский запрет! — пригрозил Буджуркардон.
После этих слов руки Поэта Подсудимова сами потянулись к другому сапогу и, он, крепко ухватившись за голенище, швырнул сапог в Буджуркардона. Сарвигульнаргис заплакала:
— Да, что же вы так а, сыновья мои?! В кого вы превратились?! Один запрещает мне петь, другой — поощряет меня! Почему вы такие недружные?! Как я радовалась, когда родила вас! Думала, что когда вырастите, вы станете достойными гражданами нашей страны. А вы превратились агрессивно настроенных полурелигиозников и перестали посещать школу! Боюсь, скоро вы запретите своему отчему писать хокку! — рыдала она.
