Ярослав Гашек - Вино лесов, вино земляничное
Обзор книги Ярослав Гашек - Вино лесов, вино земляничное
Ярослав Гашек
Вино лесов, вино земляничное
Очерк из Галиции
Ни один священник не запечатлелся так в благодарной памяти своих прихожан, как отец фарарж из Домбровиц.
Долго еще будут вспоминать во всем Тарновском крае этого доброго старикана, и потомки нынешних поселян будут рассказывать своим детям то, что слышали о нем от своих родителей.
Но не зажигающие проповеди, вливающие умиротворение в души добродушных крестьян, не набожность снискали ему бессмертную славу в Домбровицах, в округе да и в самом Тарнове, а его зеленое вино, о котором он сам иногда с восторгом говорил, что оно кровь его сердца, экстракт его мыслей, детище его разума.
И не менее поэтично звучало название его творения — «Вино лесов, вино земляничное». Он утверждал, что дал ему это название, когда несколько лет назад после долгих исследований получил первую бутыль вина. В свежей зеленой влаге он ощутил благоухание всех лесов, окружающих Домбровицы, благоухание весны и лета, а также запах земляничных цветов и одновременно аромат спелых земляничных ягод.
Никто не знал, как приготавливает пан фарарж этот превосходный напиток. Было известно только одно: что главной составной частью его являются крупные красные ягоды земляники, которые священник собственноручно собирал в лесу.
К своим молитвам он всегда присовокуплял пожелание, чтобы уродилось много земляники, которую затем он собирал в большую корзину на определенных, только ему одному известных местах.
В течение всего августа до поздней ночи светился огонек в окнах низкой почерневшей фары, сквозь открытые окна вырывались приятные запахи, а когда деревенские парни залезали в приходском саду на деревья, они видели, как длинные белые волосы отца развевались над змеевидными приборами, как трясущейся рукой он наливал рюмочку приготовленного им свежего напитка, набожно крестился, медленно выпивал его, чмокал и щелкал пальцами так, что старый кот, дотоле спокойно сидевший на большой печке, вскакивал, будто у него над головой загорался пук сена, и, фыркая, вылетал; из избы.
В такой момент пан фарарж казался им особенным, неземным существом. Богобоязненно слезали парни с груш и яблонь приходского сада, не забыв набить за пазуху даров этих деревьев. Так было в августе. Ноябрь проходил в трудах по наполнению великого множества бутылок и в приклеивании этикеток, которые домбровицкий пан ректор расписывал и разукрашивал в течение всей зимы.
На этикетках несколько фантастически изображалось, как святой Станислав благословляет маленького ангелочка, несущего солидную бутыль, на которой золотом начертаны слова: «Вино лесов, вино земляничное».
Когда ложился первый снег и ночью было слышно, как недалеко от деревни воют волки, в одно из воскресений священник сообщал своим мягким и проникновенным голосом, что он приглашает всех верующих на вечернюю христианскую беседу.
В такое воскресенье просторный приходский дом, набивался до отказа, прихожане теснили друг друга.
Отец сидел в старом, выцветшем кресле и ласково говорил, улыбаясь, что пришла зима, уже рождественский пост, но из-за зимы прихожане не должны забывать ходить в костел и помогать бедным. Затем он добавлял несколько слов о рождестве, которое уже не за горами, и вдруг куда-то исчезал.
Через минуту он возвращался с корзиной бутылок и начинал раздавать прихожанам свое зеленое вино лесов, свое земляничное вино.
Когда они смотрели на его белую голову, на его милое лицо, на трясущуюся от радости бороду, у многих слезы навертывались при мысли, что же будет, когда старый священник почиет вечным сном под березами и лиственницами домбровицкого кладбища.
Так пришла в Домбровицы зима, которой пап священник всегда боялся. Она была причиной того, что в течение всей весны и лета старый священник молился, чтобы господь бог отпустил ему грехи, которые он совершил за прошедшую зиму и совершит в будущем.
Иногда ему казалось, что молиться впрок все же немного неуместно, но он успокаивал себя мыслью, что господь бог знает, почему так неустойчивы перед соблазном существа человеческие.
Каковы же были его грехи, совершенные зимой? Его зимним грехом было пристрастие к своему зеленому вину.
В зимние вечера он грустил о тех зеленых лесах, по которым любил ходить. И, погружаясь в тепло, идущее от, огромной печки, он садился перед большой бутылью своего зелья, как бы переносясь в благоухание лета.
Стаканчик возле бутылки то наполнялся красивой зеленой влагой, то снова становился пустым.
Когда первые капли напитка касались губ священника, перед его глазами вставала свежая зелень дубов, елей, берез и проплывали места, красные от обилия зрелых ягод крупной земляники.
Лежащий перед ним молитвенник оставался нераскрытым, и вместо вечерней молитвы в тихой комнате раздавались удивительные звуки, свидетельствующие о том наслаждении, с каким он пил маленькими глотками зеленую искрящуюся влагу.
Старый пан фарарж сидел, пил и думал о зелени лесов, о весне, о лете, и мысли его не прерывались даже тогда, когда внизу недалеко от фары начинали выть волки и раздавались выстрелы, разгоняющие голодных бестий.
Не могла его вывести из такого состояния и сестра (которая была моложе его на два года и вела все домашнее хозяйство), когда она приходила и начинала упрекать своего брата в грехах, призывая на помощь всех святых, имена которых приходили ей на память.
Пан фарарж не говорил ничего, он только кивал белой головой и размышлял об аромате зеленых лесов.
Когда же потом он направлялся к постели, у него немного кружилась голова, и он затягивал длинную песню о лесных девах и о зеленом вине, так что его сестра-старушка затыкала уши.
На другой день утром он поздно вставал и зарекался, что отныне на этот адский напиток даже не посмотрит. Но ничего не поделаешь! Приходил вечер, в лунном сиянии на улице блестел снег, и снова им овладевала тоска по лету, и снова он опорожнял один стаканчик за другим.
Сколько лет уже день за днем молилась его сестра, чтобы господь бог уберег ее брата от грядущих адских мук, но каждую зиму повторялись вечера, когда молитвенник оставался нетронутым, а стаканчики опорожнялись.
Напрасны были все ее хождения по «святым» местам, напрасно жертвовала она на мессах деньги за своего несчастного брата.
Иногда, размышляя об этом, она начинала горько плакать.
В ее набожных раздумьях представления о муках ада связывались с образом пана фараржа.
Однажды зимой дьявол, как она говорила, особенно преуспел в искушении пана фараржа.
Как-то перед сном священник так громко пел о прекрасных лесных девах, что Юрзик Овчина — общинный стражник, возвращавшийся поздно вечером из корчмы, — остановился перед фарой, и через минуту в ночной тишине послышался ДУЭТ.
Один голос, довольно сильный, но приглушенный толстыми оконными стеклами, принадлежал священнику, другой более хриплый, голос стражника, так был похож, по-видимому на вытье волка, что несколько крестьян с ружьями и палками поспешно сбежались к фаре, где остановились в изумлении и такой набожностью стали прислушиваться к пению отца фараржа, распевавшего о лесных девах и о зеленом вине, как если бы это была молитва, возносимая в костеле к пресвятой дев Марии.
Когда на следующий день к полудню пан священник встал с постели, то узнал от своей заплаканной сестры о большом прегрешении, которое он совершил вчера вечером, опять искушенный дьяволом.
И он вновь зарекался, но вечером повторилось то же самое, и снова полдеревни набожно и почтительно, с открытыми ртами, слушали под окнами спальни, как там, наверху, их старый духовный пастырь распевает удивительные песни о зеленом вине и лесных девах.
С той поры такие песнопения стали повторяться, и крестьяне каждый вечер ходили послушать пана фараржа.
Для его сестры настали печальные времена. Всюду она видела адский огонь и однажды, набравшись мужества, дрожащей рукой написала, викарию в тарновскую консисторию письмо, в котором просила во имя спасения пана фараржа в Домбровицах явиться с ревизией к ее брату, по-отеческиo пожурить его и высвободить из сетей и когтей дьявольских.
Она подписала письмо, окропила его слезами и послала я в Тарной, ни словом не обмолвившись об этом своему брату, Прошло несколько дней. В один прекрасный зимний день перед фарой зазвенели колокольчики, четыре ретивых коня забили копытами по мерзлой земле так, что искры полетели, а из саней вышел достопочтенный тарновский пан викарий, объявив удивленному паву фараржу, что приехал с ревизией.
Молнией пронеслась в голове священника мысль — не проведали ли в Тарнове о его певческих упражнениях, — и он не отважился взглянуть на седого, хотя и более молодого, чем он, викария, который, напротив, очень учтиво говорил со старым беловласым фараржем.
