Вильям Козлов - Поцелуй сатаны
Он спускался вниз, без толку шатался по участку, не глядя на кролей, потом уходил с корзинкой за грибами или уплывал к острову на лодке рыбачить, но ничего не доставляло ему удовольствия. И дело было не в одной Алисе. От бабушки он знал, что с ней все в порядке, где-то работает, вроде бы переводится в университете на заочное отделение. Дело было в нем самом. Безусловно, перемена погоды влияет на наше на строение. В конце августа пошли затяжные дожди, кругом разлились большие сверкающие лужи, в Палкино стало не добраться на автомобиле. «Запорожец» Геннадия сиротливо мок во дворе, Николай накрыл «Жигули» стареньким выгоревшим брезентом. Сгорбились в клетках выжившие кролики. Что-то не ладилось с ними: из ста штук три десятка погибли, молодняк второго помета был редким и квелым, комбикорма из райпотребсоюза вот уже два месяца не завозили. Брат все более подумывал, не взять ли в колхозе телят или свиноматок? Прекратятся нападки односельчан, которые продолжали коситься на самозваного арендатора! От пчел тоже пришлось отказаться: на правлении решили, что это — пустая трата денег. Оказывается, в соседнем колхозе, где богатая пасека, зимой погибли две трети пчелиных семей.
Навеяло тоску и письмо Сергея Ивановича Строкова — Уланов редактировал альманах молодых литераторов, а писатель был составителем. Он пожаловался, что вокруг него началась откровенная травля: в журналах после двадцатилетнего молчания вдруг стали печатать злобные, уничижительные статьи против него, подвергали сокрушительной критике даже самые его популярные, известные романы… Чья-то мощная рука дирижировала этим злобным хором. И всю эту кампанию начали в преддверии его юбилея. Конечно, многомиллионных читателей Строкова это не собьет с толку, авторитет современной тенденциозной критики очень низок. Групповщики сейчас чувствуют себя а Ленинграде неуязвимыми, нет на них никакой управы, разве что только в суд можно подать, но это не для него, Строкова…
Уланов ни одной критической статьи о Сергее Ивановиче не читал, да и раньше-то не очень интересовался критикой. Хоть до хрипа ругай хорошую книгу, а ее все равно будут читать, охотиться за ней, плохую — хвали не хвали читать не будут. Эта истина уже давно всем известна. Придворные критики хором десятки лет хвалили литературных начальников-бездарей, а их книги нетронутыми лежали на полках библиотек, только теперь стали их сдавать в макулатуру. Так что Николай не понимал тревоги Строкова: его романы нарасхват, ценятся наравне с самыми популярными книгами в стране, чего еще надо? А ругань критиков только еще больше подстегнет интерес читателей к писателю, об этом сам же Сергей Иванович и говорил…
Дождь немного утих, Николай взял в сенях плетеную корзинку, сунул складной нож в карман, надел брезентовую куртку с капюшоном и отправился в бор. Гена с Коляндриком уплыли в дальний конец озера сети проверять. Последнее время две-три рыбины привезут и то хорошо. Листья на деревьях тронула желтизна, у клеток и ограды высоко вздымались сорняки. На яблонях наливались сочной краснотой плоды. В этом году яблок было так много, что ветви обламывались, несмотря на то, что брат подпер их досками и жердями. Под болотными сапогами зачавкала грязная коричневая жижа, с мокрой травы брызги летели даже в лицо. Плотные пепельные облака затянули небо, над озером колыхался белесый разреженный туман. Николай и не заметил, как очутился в березовой роще у муравейника. Присел на бревно, на котором всегда располагалась Алиса. Красные муравьи лениво ползали, мало их и на узких тропинках. На муравейник нападало много желтых и красных листьев, на паутине в ветвях сверкали прозрачные капли.
Он скучал по девушке, но дал себе слово не пытаться снова с ней встретиться. Она не посчиталась с ним, потихоньку ушла, оставив глупую записку, пусть живет как знает… В Ленинграде он снова стал встречаться с Ларисой Пивоваровой. Правда, не так часто, как раньше.
Дело до женитьбы у нее с кооператором так и не дошло, он вдруг перекинулся на финку, с которой познакомился в ресторане, проявил русскую широту, подкупил дорогими подарками. Договорился приехать в Финляндию к ней по вызову, Ларисе дурил голову, что у него чисто коммерческие дела с высоченной рыжей иностранкой, а после третьей деловой поездки женился на ней и теперь курсирует на «Вольво» по маршруту Ленинград-Хельсинки. Организовал какой-то советско-финский кооператив.
Впрочем, Лариса тоже не осталась внакладе: кооператор и ее не забывал, приодел во все импортное, иногда по недорогой цене привозил кое-что дефицитное из парфюмерии.
Лариса сказала, что всегда ей нравился он, Уланов, а кооператор — она никогда не называла его по имени — торгаш и мораль у него чисто торгашеская. Тем не менее выяснила, сколько Николай зарабатывает в своем издательском кооперативе. Кажется, его ответ удовлетворил ее. Побывав с ней в «Универсале», где оставил за скромный ужин с шампанским около ста рублей, он сказал Ларисе, что с кооператором пока не собирается тягаться, так что придется впредь ограничиться более скромными предприятиями общепита, если уж Лариса так любит ходить по кафе-ресторанам, а еще лучше поужинать у нее дома. Пивоварова поморщилась, но больше не подбивала его пойти в ресторан, а потом даже как-то обмолвилась, мол, разговоры с кооператором про деньги, валюту, дефициты ей уже изрядно надоели, а Уланов вносит в ее жизнь какое-то разнообразие… Читала Лариса мало, так что на литературные темы с ней беседовать было бесполезно, правда, про Сергея Строкова сказала, что он у ее знакомых девушек нарасхват, вот только достать его книги почти невозможно. И не поверила, когда Николай сообщил, что несколько раз встречался и разговаривал со Строковым… А когда убедилась, что это так, стала умолять выпросить для нее у писателя последний роман с автографом. И ясно было, что этот подарок для нее будет не менее ценен, чем французский шампунь или модная финская кофточка…
С озера прилетел порыв ветра, сбросил с ветвей на голову холодные капли и несколько желтых листьев. На сосновом стволе он разглядел прилепившуюся к коре большую ночную бабочку-бражника. Хотел потрогать пальцем, но раздумал, поднялся с бревна и пошел в сторону бора. Вскоре толстые стволы сосен, елей, берез и осин обступили его со всех сторон. В осеннем лесу было тихо, не слышно птиц, даже дятла. Много сверкало на ветвях летучей паутины без пауков, с нижних ветвей свисали длинные пряди седого мха. Их еще называют ведьмины волосы. А под ногами мох нежный, зеленый, с еловыми шишками и сучками. На редких полянках еще тянутся к солнцу, небу неяркие осенние цветы на длинных соломенного цвета стеблях. Вдоль узкой примятой грибниками тропы пышно цветет осенняя куль-баба, ее много и на лесных полянках, все остальные цветы полиняли, уже выбросили из своих коробочек семена. Во мху посверкивают брызгами крови кустики брусники и толокнянки. Сразу их и не отличишь с виду друг от друга, но стоит взять ягоду в рот — и отбросишь красную толокнянку с твердой белой начинкой. Самая сладкая осенняя брусника — на солнечных полянках.
