Холдор Вулкан - Жаворонки поют над полем
— Мама, этот плов я приготовил специально для Вас…
Эх, постойте, постойте, мы, кажется, забыли добавить в плов самую главную вещь!
— А-а-а, посолить, наверное, забыли — сказала Ларисина мать.
— Да не-еет — ответил Гурракалон.
— А что?
— Мы забыли добавить в плов мышьяк! — сказал Гурракалон.
Это так рассмешило Ларисину мать, что она взорвалась громким смехом. Лариса тоже засмеялась. Втроем они смеялись от души, даже прослезились от смеха.
Плов получился отличным. Ларисина мать, всё время, пока ела экзотическое блюдо, хмыкала от удовольствия: «умх-умх». И хвалила Гурракалона.
— Вы не Гурракалон, а Гурманкалон — сказала она, доев плов.
Все снова дружно засмеялись.
После этого случая мать Ларисы дала своё согласие на то, чтобы Лариса вышла замуж на веселого узбека Гурракалона. На следующий день Гурракалон с Ларисой обратились к священнику местной церкви святому отцу Трофиму с просьбой повенчать их. Но у них возникла одна проблема. Отец Трофим спокойно объяснил Гурракалону христианские религиозные правила, в соответствии с которыми нельзя венчаться с крещеной невестой, не будучи крещенным. Гурракалон хотел даже принять христианство ради Ларисы, но не мог. Нет, он не испугался расправы или презрения со стороны своих единоверцев. Вовсе нет. Он просто не мог отречься от своей веры. Его душа не позволяла ему это. Лариса плакала, не зная, что делать. И вдруг в голову Гурракалона пришла блестящая идея. Он поехал к одному узбеку, который торговал на рынке Санкт Петербурга и который читал намаз.
— Выручай, ошна, дружище, я хочу жениться. Ты, это самое, прочитывай нам шариатский никах. Я заплачу тебе — попросил его Гурракалон.
— Гап йу, урто — сказал земляк, что означало «нет проблем, товарищ мой».
Гурракалон обрадовался и заплатил земляку за никах наперёд. Поблагодарив своего земляка, он поехал домой.
На следующий утро он со своей невестой приехал на рынок и спустился в подвал, где должен был ждать их земляк. Тот оказался человеком слова. Он сидел в своем подвальном помещении, ожидая Гурракалона и его невесту. Они поздоровались и заняли места на топчане. Земляк произнёс молитву и обратился к Гурракалону с вопросом:
— Гурракалон Коптасомон оглы, Вы согласны взять в жены Ларисахон бинти Михаил? — спросил он.
— Да — сказал Гурракалон.
Затем земляк обратился с вопросом к Ларисе:
— Ларисахон бинти Михаил, Вы согласны стать женой Гурракалона Коптасомон оглы?
— Да — сказала Лариса, которая сидела рядом с Гурракалоном, накинув на голову большой белый платок, словно узбечка.
— Во имя Всевышнего Аллаха и по законам шариата я объявляю вас мужем и женой! Будьте счастливы! Любите и берегите друг друга, Аллаху акбар — сказал земляк, проведя ладонями по лицу. Потом он велел им пригубить воду в форфоровом посуде. Супруги выполнили просьбу муллы и на этом процесс завершился.
Гурракалон и Лариса поблагодарили земляка за добрую услугу, вышли из подвала и, довольные и счастливые, вернулись домой.
После этого они начали готовиться к свадьбе. Гурракалон разослал официальные приглашения своим знакомым и друзьям, с которыми он работал вместе. Не забыл пригласить и Захара Дмитриевича, который работал в котельной, принадлежавшей колледжу.
— О, поздравляю, Гурракалон! Будьте счастливы!.. А… изволь спросить, мой друг, какую свадьбу вы собираетесь сыграть?! То есть на свадьбе будет справедливость? — сказал Захар Дмитревич.
— Ну, коне-е-ечно, конечно. Как-то несправедливо без справедливости-то, Дмитрич — ответил Гурракалон, улыбаясь.
— Это дело надо обмыть. Давай, садись, я сейчас вытащу из-под котла полусправедливость, и мы вмажем по сто — сказал Захар Дмитриевич.
— Не — не, не надо, Дмитрич, не надо! Я должен ещё зайти к шефу и пригласить людей на свадьбу. Если Лариса узнает, что я выпил, то свадьбы не будет. Ты не обижайся, Митрич, я дал обещание Ларисе, что больше никогда в жизни не буду пить спиртное. Так что прости, братан — сказал Гурракалон. И, чтобы перевернуть беседу в другое русло, он продолжил:
— Я очень рад, что ты остался жив во время наводнения.
— Спасибо, друг. В тот день я находился здесь, то есть в своем рабочем кабинете и вдруг — о боже, ка-а-ак хлынет вода! Ну, прямо как в фильме «Титаник»! Я плыву как матрос, который выбрался из трюма гибнущего корабля, плыву, значит, а в одной руке у меня не выпитая бутылка справедливости. Еле выбрался в наружу и залез в дымоход котельной. Забрался высоко и радуюсь, ну, думаю, слава тебе Господи, теперь точно избавлюсь от анаконды, ну, значит, от жёнки своей. Представляю себе, как она тонет в водовороте и смеюсь, ухватившись одной рукой за дымоход а другой — глотая справедливость из горлышка бутылки, которую я открыл с помощью своих зуб. Но анаконды-то, оказывается, не тонут в воде. Наоборот, наводнение им только помогает. Короче, потихоньку уровень воды спал, и я вернулся домой. Гляжу — жёнка моя сидит дома, как ни в чем не бывало. Я грит, никуда не уходила, охраняла, грит дом от мародеров. Дура, говорю я ей, а что у нас есть такое, чтобы охранять?! Она, грит, а уголь в мешках, который лежат в чулане?! Если бы не было меня, мародеры увезли бы на моторной лодке весь запас угля! Вот, грит, наши богатые соседи лишились всех драгоценностей и твердой валюты, которые они копили всю жизнь. Мародеры, грит, украли у них всё. Вот видишь, говорю я ей, если бы у нас было богатство, мародеры ограбили бы нас. Поэтому я и не старался разбогатеть. Теперь ты поняла, какой я гений, дурная голова, говорю я ей…
Эх, ты, Гурракалон, каким хорошим человеком ты был. А теперь эвон какой. Непьющий. Жизнь без «справедливости» — разве жизнь?! — сказал Захар Дмитриевич.
— Да, ладно, Митрич, короче говоря, я пригласил вас с супругой на нашу с Ларисой свадьбу. Ты получил приглашение. Обязательно приходи вместе с женой! Всего хорошего. Я пошел — сказал Гурракалон и вышел из котельной.
— Спасибо, за приглашение, Гурракалон. Обязательно приду вместе со своей анакондой — сказал Захар Дмитриевич, провожая Гурракалона.
Гурракалон зашел в цех и встретил там Гюльахмеда. Бедный Гюльахмед за эти дни заметно похудел. Гурракалон не знал, как утешить его. Ведь он же безумно любил и любит Ларису. Несмотря на это, Гурракалон все же пригласил на свадьбу Гюлахмеда тоже. Он думал, что Гюльахмед не придёт, но он всё же пришел. Поздравил Гурракалона с Ларисой и пожелал им счастья. Когда ему предоставили слово, он спел грустную арию из любовной оперы «Шахсанам и Гариб». Он так самозабвенно и с таким чувством пел арию Гариба, что из глаз у его покатились слезы. Гости тоже заплакали от его трогательной песни. Потом предоставили слово Захару Дмитриевичу, которого трудно было узнать в темном пиджаке и в белой рубашке с галстуком. Причесанный, бритый, свежий как огурчик, сидел он со своей женой на почетном месте за столом. Он, с балалайкой в руках, и его жена вышли на середину комнаты и, подойдя к микрофону, пожелали Гурракалону и Ларисе долгую совместную жизнь, счастья и благополучия. Потом спели веселые частушки. После них тамада пригласил к микрафону странного человека: — Так, тише, уважаемые гости! Предоставляем слово талантливому поэту! Его зовут Камомат Карбалойи! — сказал тамада слегка ударяя граненым стаканом по бутылке вина и указывая на неполного, сутулого человека среднего роста с длинными непричесанными волосами с козьей бородой, в грязной футболке и в залатанных брюках. Брюки были ему коротковаты, и потому его грязные ноги виднелись из поношенных галош, в которые он был обут.
— Пусть он прочтет что-нибудь из Омара Хайяма! Только коротко… ну, из Рубаи, про вино! Давай, поэт, валяй! — сказал громко один из гостей. И поэт Камомат Карбалойи заговорил стихами:
Осень — гоп-стоп — раздевала деревьев до плавок,
Мир — раздевалка, где рыдает одинокий осиротелый ветер.
Опечален небосвод криками улетающих журавлей
И в них — слёзы Музы расставания и разлуки!
Деревья — мачты, у которых ветры сорвали паруса!
Земля — старая зазеленевшая шхуна,
Что со скрипом плывёт в океане Вселенной.
Мрак — черный флаг, который колышется на буране магнитном
А мы — пираты.
Красная планета на горизонте!
Когда Камомат Карбалойи закончил читать стихотворение, гости от восторга замерли как осень. Потом кто-то из них вздохнул:
— Нда-а-а, не зря люди любят стихи Омара Хайяма! Хайям, оказывается, видел нас и наши дни сквозь века! — сказал он.
— Нет, это не стихи Гиясаддина Абу-ль-Фатх Омара ибн Ибрахим аль-Хайяма Нишапури, нет. Это мое стихотворение — сказал поэт Камомат Карбалойи. — А вот еще такое стихотворение:
Деревья, махая костлявыми руками своими
Прощаются не с журавлиными караванами и не с нами.
Они прошаются со своими облетевшими листьями
В горьком дыму осенних костров,
На которых дворники сжигают их листья.
Они оплакивают свои листья, спрашывая с шепотом,
О листья, разве мы распускали вас для того,
Чтобы дворники сжигали вас на костре и люди топтали вас в грязи?!..
Деревья похожи на матерей, у которых диктаторы, отнимая у них детей,
Убивали их в страшных пытках, бросая заживо
В котёл с кипящей водой,
За то, что они говорили правду!..
Выслушав эти стихи, гости дружно зааплодировали. Тамада налил сто грамм вина в граненый стакан и протянул поэту Камомату Карбалойи.
