Айрис Мердок - Ученик философа
— Дело не в деньгах, — сказала Перл. — Вы меня сделали, сотворили, вы и Хэтти — моя семья, вы не можете просто так взять и сказать, что все кончилось…
— Не вижу, почему нет. По логике вещей подобная служба должна рано или поздно закончиться. Ваши семейные чувства нас не касаются, это ваше личное дело.
— Хэтти меня любит. Неужели для вас это ничего не значит?
— Не верю. Детские привычки скоро забываются. Она найдет более достойные объекты интереса.
— У меня ничего нет, ничего, а она…
— Без сомнения, именно к этому сводятся ваши семейные чувства. Вы всегда завидовали Хэрриет и стремились стащить ее в грязь.
— Нет-нет, я хотела сказать, что она была моим миром.
— Найдете другие миры. Вы, кажется, уже обжились в некоторых, довольно неблаговидных. Давайте закончим этот разговор. Деньги вы получите по почте.
— Когда я опять увижусь с Хэрриет?
— Никогда. Не приближайтесь к ней. Вы ее больше не увидите. Это окончательное решение.
— Но куда вы ее забираете, вы же не можете быть с ней наедине в том маленьком доме?
— Почему же нет?
— Вы знаете почему.
Усталое спокойствие слетело с Джона Роберта. Он впился в девушку пронзительным взглядом и сказал все так же тихо:
— Вы растленны. Я только надеюсь, что вы не растлили Хэрриет.
— Про это я ей не сказала!
— Вы привели к ней этого человека.
— Нет.
— Мне больше нечего вам сказать.
— А вы ее спросили, девственница ли она!
— Хватит. Вы омерзительны и не приближайтесь к нам. Мы едем в Америку. Вы не увидите больше ни меня, ни Хэрриет.
— Стойте, Джон Роберт, погодите, умоляю, — произнесла Перл.
Произнесенное ею имя страшно поразило их обоих, и мгновение они стояли абсолютно неподвижно, уставившись друг на друга. Затем Перл взяла его за рукав плаща.
— Прошу вас, подумайте, поймите. Хэтти нуждается во мне. Но я хотела сказать другое. Вы — чудо моей жизни. Вы увидели меня, узнали, выбрали и оказались правы. Вы мне доверились, и поступили правильно. Я не растленна, простите мне то, что я только что сказала, просто я очень люблю и вас, и Хэрриет, и я так старалась, ухаживала за вами обоими, как за святынями… а теперь я ужасно испугана и расстроена… я делала все, что вы хотели, служила вам и Хэтти абсолютной верой и правдой. И даже более того. Ну неужели вы не видите? Я люблю Хэтти и вас, я люблю вас как родственница и как влюбленная, я и есть влюбленная. Вы с Хэтти — моя жизнь. Вы — моя жизнь, мое занятие, моя цель, моя любовь так долго трудилась, так долго ждала, неужели теперь ей нельзя выразить себя, выйти на свет? Неужели я не могу наконец сказать вам правду, вы ведь так печетесь о правде? Неужели вы не знаете, что такое любовь, не знаете, как она жаждет высказаться, не может не высказаться? Я так долго молчала, была терпелива и невидима, счастлива быть невидимой, терпеливой, служить вам, в точности выполнять ваши приказания, хорошо выполнять. Прошу, подождите, не торопитесь, не отсылайте меня. Я вам пригожусь. Позвольте мне по-прежнему быть с вами и Хэтти, так же работать для вас, я так много могу делать, я научусь быть чем угодно — только не отвергайте мою службу, мою любовь; я опустошена, я уничтожена, все, что у меня есть, — это вы, все, что я есть, — это вы, не покидайте меня, Джон Роберт, не оставляйте меня, позвольте мне остаться при вас, поверьте мне, поверьте в мою любовь, взгляните на меня ласково, дайте мне каплю ласки, умоляю, я не делала ничего плохого, клянусь…
Розанов смотрел на нее, собирая лицо в хмурые морщины. Большой мягкий рот сжался в безобразную гримасу ненависти. Он сказал почти шепотом:
— Вы мне омерзительны.
Он вырвал у нее рукав и вышел из дома.
Перл прошла за ним по траве до того места, где начиналась тропинка меж деревьев. Она услышала, как хлопнула задняя калитка и завелся мотор такси. Она постояла неподвижно. Потом вернулась в дом. Она посмотрела через дверной проем на прихожую, такую красивую, прибранную, ярко освещенную, и испустила второй вопль, который услышала Алекс в этот вечер; только это был не человеческий крик, а скорее долгий звериный вой. Она вошла в дом и захлопнула дверь с такой яростью, что кусок треснувшего витража в окне лестничной площадки вывалился на траву. Боль пробежала по всему телу, словно вспороли ножом грудь и живот. Перл поднялась к себе в спальню и, как мертвая, упала ничком на кровать.
Том позвонил в дом, где жила Диана. На двери был только один звонок. Адрес Том нашел в старой телефонной книге (в более поздних справочниках Диана не значилась).
— Кто там? — спросила Диана по домофону.
— Джордж, — ответил Том по внезапному наитию.
Диана знала, что это не Джордж — у него был свой ключ, — но все равно нажала кнопку и открыла дверь. Диана уже некоторое время пила в одиночестве, и ей было все равно, кто пришел.
Уэстуолд — небольшой тихий пригород, по общему мнению — скучный (даже в «Трех слепых мышках» после девяти вечера бывает очень немного народу), и Том по дороге почти никого не встретил. Протискиваясь в узкую дверь рядом со входом в магазин ирландского полотна, Том быстро глянул влево-вправо, но на улице никого не было видно.
Он открыл дверь, и, как только начал подниматься по темной лестнице, расположенной сразу за ней, наверху зажегся свет. Том поднялся наверх и оказался лицом к лицу с Дианой, стоявшей у двери своей квартиры.
Она прищурилась. Узнав Тома, она быстро отступила в квартиру. Том резво сунул ноту в закрывающуюся дверь.
— Диана, пожалуйста, я хотел с вами поговорить, на минуту, это насчет Джорджа.
За ногой Том протиснул в щель все тело и начал толкать дверь, в которую с другой стороны упиралась Диана. Он внезапно ощутил волнение, но не счастливое, а неприятное.
Диана сдалась, впустила его, быстро закрыла за ним дверь и сказала:
— Уходите скорей, вам сюда нельзя, я не должна была вас впускать.
Она попятилась из крохотной прихожей в небольшую освещенную комнатку, где из радио звучала поп-музыка. В комнате стоял душный, резкий запах сигарет и вина. Диана забегала, наклоняясь и подбирая вещи, кажется — нижнее белье. Она открыла другую дверь, швырнула туда светлую кружевную охапку и снова закрыла. Выключила радио. Вытряхнула переполненную пепельницу в вазу и пинком загнала под кресло звякнувший пояс для чулок. Теперь в комнате запахло еще и потным нестираным бельем. Том, моргая, рассматривал комнату. Казалось, она была так забита вещами, что им с Дианой придется стоять вытянувшись и держа руки по швам. Сначала он не заметил ни одного стула и не разглядел шезлонга, тоже заваленного одеждой и покрытого шалью с узором «огурцами», скомканной в холмы и холмики. На грязном столике черного дерева стояла бутылка вина, бутылка виски и два стакана. Велюровые занавески были задернуты, две лампы в абажурах с бахромой испускали тусклый розовый свет, и розово светилась узенькая полоска газового огня. Том чуть подвинулся, обнаружил, что его ноге упорно сопротивляется кожаный мастодонт, и, отступив назад, врезался ногой в корзину, полную журналов.
Диана в мягком приторном свете битком набитой комнатки была совсем не похожа на робкую, аккуратную женщину, которую Том встречал в Институте. Здесь она выглядела старше, была ярче, как-то животнее. Волосы, словно лакированные, гладко облегали темную головку и спускались на щеки двумя скобками с острыми кончиками. Желтоватое лицо казалось ненакрашенным, за исключением влажно-алых губ. Глаза ввалились, вокруг них легли тени, обе маленькие ручки побурели от никотина. Диана была в черном платье, которое нравилось Джорджу, старомодном коктейльном платье, купленном в магазине подержанных товаров, с V-образным вырезом, вышивкой из черного блестящего бисера на корсаже и длинной бахромчатой юбкой, из-под которой виднелись блестящие черные остроносые ботиночки на высоком каблуке. Ножки у Дианы тоже были очень маленькие. На худой шее она носила ожерелье из полированных стальных «зубов», плохо подогнанное — зубы врезались в кожу, оставляя красные следы. Она смотрела на Тома, и он тоже смотрел на нее — такую маленькую и трогательную. Он часто видел ее в купальном костюме, но в этом смелом черном наряде и неудобном ожерелье она выглядела гораздо более раздетой. На мгновение он забыл, зачем пришел.
— Уходите, — повторила она, — вам сюда нельзя.
— Вы ждете Джорджа?
— Нет, но он может прийти когда угодно.
— Можно, я побуду минутку? Пожалуйста.
Диана неуверенно села на шезлонг и налила себе еще стакан вина.
— Хотите виски?
Диана плеснула чуть-чуть вина во второй стакан, разлив немного. Том снял плащ и шляпу Грега и взял вино. Он нашел стул — на стуле стоял горшок с цветком, — переставил цветок на пол и сел. Он вдруг почувствовал себя в этой комнате как дома, и его естественная привычная бодрость уже собиралась восторжествовать, когда он вдруг вспомнил все ужасы последних дней. Он сказал Диане:
