Евгений Городецкий - АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА
Заблоцкий ел салат «Здоровье», а потом хлебал несравненный мамин борщ, потом наслаждался жареной печенкой с картофельным пюре, компотом домашнего консервирования, а мама сидела напротив, за «кухонной» половиной стола, и смотрела, как он ест. Очки с толстыми выпуклыми стеклами скрывали выражение ее глаз.
– Ну, рассказывай, – сказала мама и склонила голову вперед, приготовившись слушать.
Круг вопросов, интересовавших ее, был постоянен: Как он питается? Видится ли с сыном? Каковы нюансы отношений с Мариной?
Выслушав ответы на эти программные вопросы, мама задавала вопрос дополнительный, общий и неконкретный, как сочинение на вольную тему: что он себе думает? Ответить на это было трудней всего.
Что он себе думает? Ничего не думает. Ждет. Чего ждет – сам не знает. У моря погоды.
– Но как это можно? – мама начинала нервничать. – Как можно ждать не зная чего и жить без дели?
– Почему без цели? Цель есть – повысить свое благосостояние.
– А, перестань. Так благосостояние не повышают… Тебе двадцать шесть лет, а у тебя ни дома, ни семьи, ни перспектив.
Каждый раз одно и то же. Как ей не надоест?
– Мама, извини, но ты повторяешься. Я не понимаю, чего ты от меня ждешь? Чтоб я сошелся с Мариной? Ты не хуже меня знаешь, что это невозможно.
– Но у вас есть сын, который должен вырасти нормальным, психически здоровым человеком. Вы о нем думаете? Вы совершенно о нем не думаете.
– По-твоему, лучше, если он будет свидетелем наших скандалов?
– Выяснять отношения можно и не при ребенке.
– Ну конечно, в однокомнатной квартире…
Тут Заблоцкий вспомнил рассказ Сени Шульги-Потоцкого о том, как они с женой выясняют отношения: закрываются от тещи на кухне и включают погромче радио, а потом входят в раж и стараются это радио перекричать…
– Когда ты в последний раз был у сына?
– Недели две назад.
– Так давно? Вы должны видеться чаще. Самое малое, один раз в неделю.
– Мама, я тоже так думаю, но Марина на этот счет другого мнения. Ей кажется, что я должен приходить пореже.
– Вы говорили с ней об этом? – живо спросила мама. – Кто первый завел разговор? Вы мирно поговорили?
– Вполне мирно, и порешили, что я пока буду приходить раз в месяц.
– Что значит – «пока»? Почему так редко?
– Потому что, ну… – Заблоцкий замялся. – Витьке мои частые визиты… Ну, не на пользу, в общем.
Мамины расплывчатые зрачки за стеклами очков стали еще больше, пальцы затеребили клеенку. Она тихо, с трагическими нотками в голосе произнесла:
– Я знала, что так будет. Рано или поздно… – Прерывисто вздохнула и некоторое время сидела молча, свыкаясь с неприятной новостью. Потом спросила другим, будничным тоном: – Скажи мне, что у тебя на работе?
– По-прежнему полный порядок. Много работы, всем нужны мои микрофото, все меня теребят, бегают за мной, как за богатой невестой, и добиваются взаимности.
– А ты никому не можешь отказать… Представляю.
Ну, а дальше что?
– А дальше шея.
Это уже было из Витькиного репертуара. Годика в два он показывал, где у него что, доходил до подбородка, затем тыкал пальцем себе в горлышко и говорил по-своему: «А дальше шея».
Мама не знала, откуда это выражение, решила, что из какого-то малоприличного анекдота, пожала плечами и с внезапным раздражением принялась говорить обидные вещи. Не для того ли ее сын пятнадцать лет учился, чтобы работать фотографом и получать девяносто восемь рублей? О диссертации он, как видно, и думать забыл, просто удивительно! Он, как видно, совершенно лишен честолюбия, нормального мужского честолюбия, которое стимулирует продвижение по служебной лесенке, но пусть в таком случае подумает о своем будущем, о том, что надо нормально питаться, одеваться в рамках приличия, иметь собственную крышу над головой… Что он себе думает?
Вопрос был чисто риторический, но Заблоцкий возьми да брякни:
– Найду женщину с квартирой и женюсь.
– Кому ты нужен?! – язвительно рассмеялась мама. Внешностью далеко не Аполлон, ростом не вышел, прескверный характер, к тому же еще и алиментщик. Нет, хорошая женщина за тебя не пойдет. А на уродке ты со своими запросами сам не женишься. Тебе вообще нельзя жениться, ты не приспособлен к семейной жизни.
– Ну, знаешь, довольно! Давай не будем переходить на личности, а то я тоже…
Кажется, маме это и нужно было – вывести его из равновесия, сбить с неприятного ей снисходительно-ироничного тона. Она сразу же успокоилась.
– Между прочим, видела недавно Майю Борисовну. Ее Валерий – он, кажется, на год моложе тебя – уже готовится к защите. Я его помню – вечный троечник. И такая внешность не интеллигентная…
– Брось ты, мама, эти свои разговорчики. У Сократа очень интеллигентная внешность? У Василия Шукшина?
Последний пример маму убедил. Недавно вышедший на экраны фильм «Печки-лавочки» она смотрела два раза.
– Ну, хорошо, хорошо, – примирительно сказала она. – Разве я против народной интеллигенции?
– Тебя все равно не спросят, против ты или «за». Ну, мама, я, пожалуй, пойду. Поздно уже.
– Звони. Хоть раз в неделю ты можешь звонить?
Они вышли в переднюю. Упершись спиной в стену, он зашнуровал туфли, надел пиджак. Мама, вынув руку из кармана халата, сунула ему в нагрудный карман деньги. Он поймал и поцеловал ее руку, испытывая одновременно и облегчение от того, что сейчас уйдет, и угрызение совести.
– Как ты легко одет… Ну, иди. – Вполголоса: – Попрощайся с сестрой.
Заблоцкий громко в комнату:
– До свидания, сестрица.
– До свидания, братец, – донеслось из комнаты.
– Ну, пока, мама. Не болей и не думай много. Все образуется.
– Дай тебе бог, – сказала мама проникновенно.
Сеня Шульга-Потоцкий в одиночестве курил у пожарного крана и обрадовался, увидев Заблоцкого с сигаретой.
– Старик, тебе не кажется, что мы редко встречаемся? У нас не совпадают циклы. Что ты сегодня куришь? Все ту же «Шипку»? Говорят, в одной из пачек лежит бесплатная путевка в Болгарию.
– В этой ее нет – Заблоцкий пошуршал полупустой пачкой. – Но я их покупаю не из-за путевки: дешевые, и табак хороший.
– А я от них кашляю. И вообще, старик, надо завязывать с этим делом, канцерогенов и без того вокруг предостаточно. Вон, Иванченко…
Сеня имел в виду недавнюю кончину молодого еще – едва за сорок перевалило – весьма способного завлабораторией в угольном отделе, которого зловещая болезнь сожгла за несколько месяцев и которого все любили и искренне оплакивали.
– У Иванченко был рак желудка, так что курение здесь ни при чем, – возразил Заблоцкий, – но не в этом дело. Очень жаль, что хорошие люди почему-то долго не живут. Дефицит на них все растет.
– Как и на товары повышенного спроса, потому как зарплату увеличивают, денег у людей становится все больше…
– Тебе вот не кажется, – продолжал Заблоцкий, – что во всех исторических катаклизмах чаще погибали люди хорошие? Они смелые, искренние, в них острее развито чувство несправедливости, чувство долга, они не хотят ловчить и приспосабливаться, не желают прятаться за спины других, первыми идут в атаку, первыми лезут на рожон, и в итоге им – первая пуля…
– То есть, ты хочешь сказать, что если катаклизмы участятся, то человечество может выродиться в общество подонков?
– Сеня, уж нам это не грозит. Моя теория основана исключительно на историческом прошлом, когда не было оружия массового истребления. А сейчас, когда оно есть, катаклизмов больше не будет, попросту, не должно быть.
– Кстати, о будущем. Ходят слухи, что с будущего года нам повысят зарплату.
– Всем?
– То-то и оно, что не всем, а только низко- и среднеоплачиваемым.
– Занятно… То есть, материально подтянут нас до уровня остепененного меньшинства? Какой же тогда стимул штурмовать сияющие вершины? И вообще, ответь мне на вопрос: что такое зарплата кандидата наук: стимул или вознаграждение?
– Армянское радио спросили: почему «квас» пишется вместе, а «к вам» отдельно… Алик, обратимся к статистике. Из ста человек, сдавших кандидатские экзамены, диссертацию удается защитить лишь тридцати, а настоящим ученым становится один. Один, понимаешь? Но ради того, чтобы он появился, целесообразно платить зарплату кандидата еще двадцати девяти… Между прочим, я такого ученого знаю. Может быть, и ты знаешь. Он закончил наш факультет года на три раньше меня, а ты тогда еще только поступил. Сейчас заведует лабораторией каменного литья в Н-ом институте, крепкий кандидат, полным ходом шурует докторскую. Гениальный мужик!
– Это Карплюк, что ли?
– Он самый, старик, он самый.
– Знаю я его. Не близко, но знаю. Для гения он несколько разговорчив, но вообще производит впечатление.
– Слушай! – воскликнул Сеня. – Хорошо, что мы его вспомнили. Я ж тебе давно собирался сказать… Как-то встретил знакомого из его лаборатории, поговорили о том, о сем, и он сказал, что им нужен хороший петрограф. Я сразу подумал о тебе. Алька, имей в виду: эта лаборатория сейчас гремит!
