Евгений Городецкий - АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА
– Муж тебя не заругает?
– Не заругает, – сдержанно ответила Жанна, и Заблоцкий понял, что о муже сейчас не следовало бы спрашивать. – У меня нет мужа. Я ушла от него. Взяла Димку, свои вещи и ушла к маме.
Заблоцкий молчал, не зная, что сказать.
– Он пьет. Я запах вина еще у Коляши с трудом выносила… О, как я ненавижу этих алкашей! Этот перегар, эти бессмысленные глаза, походка… Я с ним неврастеничкой стала!
– Димка – это сын? Сколько ему?
– Скоро три годика.
«Чуть поменьше Витьки», – подумал Заблоцкий. Спросил:
– В какой сфере народного хозяйства он трудится?
– В сфере пищевой промышленности. На мясокомбинате.
– Выгодный муж…
– От него выгоды… Между прочим, я к мясу равнодушна. Он если что и приносил, то для себя. Не нужны мне его суповые наборы, не нужны мне его скандалы и его пьяная морда…
Сказано это было с сердцем, сварливым бабским голосом, от которого Заблоцкий содрогнулся. Нет, если он и женится когда-нибудь, то только на девчонке, у которой нет опыта семейной жизни.
– Он мне упреки делает: «Ты готовишь как придется, душу не вкладываешь». Не хватало еще, чтобы он мою душу с борщом жрал!
– Давно вы разбежались?
– Эта канитель уже два года длится, надоело. Уходила, возвращалась, снова уходила, снова возвращалась…
Все, хватит. Надо на развод подавать. Скоро квартиру получать, он мне в ордере совсем не нужен.
– Но квартиру-то тебе на семью дают, в том числе и на него.
– Это теперь не имеет значения. Я в кооперативе состою, ясно?
– Но деньги на кооператив вы вместе накопили?
Жанна недружелюбно покосилась на Заблоцкого, будто он заодно с мужем покушался на ее права.
– Ты прямо как юрист рассуждаешь. Тоже небось квартиру не могли поделить? Ну так вот, на кооператив я сама заработала, ясно тебе? Давала частные уроки. И сейчас даю – на гарнитур зарабатываю. Если бы я на него рассчитывала, то по сей день у свекровки жила бы. Нет уж, хватит. От вас дождешься.
Дальше шли молча, прибавили шагу. Молча свернули к трамвайной остановке. Жанна спросила, который час.
– Мои золотые дома на рояле остались, – сказал Заблоцкий.
Как ни странно, Жанну эта банальность привела в равновесие и даже как будто развеселила.
– Где же теперь твой дом? – спросила она снисходительно. – И что вы с Мариной не поделили?
– Вероятно, она тоже решила, что без меня ей будет лучше.
– Выпивал? Признайся честно.
– С чего ты взяла? У меня на это просто времени не было.
– Гулял, небось?
– Это было. С колясочкой, каждый день.
– С жиру бесится, – решила Жанна.
Подошел трамвай. Народу было немного, и все опять обратили внимание на Жанну и на ее платье.
Жаннина мама жила неподалеку от филиала, в старом двухэтажном доме, который, судя по надвигающимся многоэтажным корпусам, подлежал в скором времени сносу. Дом стоял в глубине двора, отделенный от улицы палисадником.
– Странно, что мы с тобой раньше не встречались, – сказал Заблоцкий.
– Когда ты едешь на работу, я еще сплю. У меня занятия во вторую смену.
– Как у вас тут тихо…
Жанна прислонилась спиной к палисаднику и смотрела на Заблоцкого – красивая загадочная женщина, чужая жена, не живущая со своим мужем. Заблоцкий простил ей недавнюю нервозность, вернее, постарался забыть, потому что, как бы там ни было, вечер удался, и вообще он сто лет никого не провожал и не стоял вот так у калитки рядом с женщиной, до которой можно было дотронуться, обнять, привлечь к себе… Там, где еще недавно все было черно, обуглено, где валялись пахнувшие гарью головешки и земля, казалось, надолго потеряла способность плодоносить, на этом пепелище вдруг зазеленели стрелки молодой травы…
Заблоцкий приобнял Жанну за плечи, отпустил.
– Ну, спасибо тебе за хороший вечер. Беги, а то мама заругает.
Она тихо засмеялась, потрепала его по щеке, а потом потянулась к нему и поцеловала в другую щеку.
– Вот тебе мой автограф. Счастливо, Алька. – И добавила не то вопросительно, не то утвердительно: – Я позвоню…
Заблоцкий шел к трамвайной остановке, и ему было приятно, что на щеке его след губной помады. Потом он стер помаду носовым платком, но все равно ощущал ее кожей и поглядывал на редких пассажиров, преимущественно парней, тоже, как видно, возвращавшихся со свиданий, как равноправный член великого братства ухажеров.
Последний четверг месяца был у Заблоцкого «кормежным» днем – после работы он шел к маме. Мама любила традиции, особенно те, которые сама создавала, и в течение месяца у нее было несколько таких традиционных дней. В одно из воскресений, например, она уходила к школьной подруге играть в преферанс, и помешать этому могла только болезнь или какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства. В другое воскресенье к ней приходила портниха, у которой мама шила уже много-много лет. Раньше, тоже в определенный день и час, к Нине, сестре Заблоцкого, приходила учительница музыки, теперь, слава богу, мама отказалась от мысли дать своей дочери музыкальное образование за отсутствием у нее способностей. Был также базарный день, день стирки, день генеральной уборки и так далее.
По мраморной широкой лестнице с высокими пролетами Заблоцкий поднялся на третий этаж и позвонил у старинной двустворчатой двери с резными филенками. Мама открыла сразу, будто стояла под дверью. Низенькая, в очках, за стеклами которых зрачки ее выглядели большими и расплывчатыми, она смотрела на него без улыбки. Он наклонил голову и поцеловал ее в щеку, она его – в лоб.
– Ты похудел.
Мама всегда встречала его этой фразой, так что он вправе был считать, что худеет непрерывно, все больше и больше, в чем только душа держится.
– От тебя пахнет потом, надо чаще менять белье.
Это она тоже всегда говорила. Очень возможно, что так оно и есть, но у него нет возможности каждый день надевать свежую рубашку.
– Сначала примешь ванну?
– Да, мам, как всегда.
– Я зажгу колонку.
В незапамятные времена, когда Заблоцкий учился на втором или третьем курсе, у мамы был ремонт; маляр, окончив работу, захотел умыться, мама включила ему теплую воду, нагреваемую газовой колонкой, и, затурканная, отвлеклась, а маляр, аккуратный человек, умывшись, закрутил кран. Блокировка, которая должна отключать в таких случаях газ, не сработала, и колонка взорвалась. С тех пор мама никого к ней не подпускала, даже дочь.
– Тебе шампунь или хвойный?
– Хвойный. Мам, и погорячей, пожалуйста.
Заблоцкий подозревал, что ванна для него здесь – вроде санпропускника, и смирно стоял в передней, ожидая, пока мама нальет воду.
– Не ходи в носках, там под вешалкой шлепанцы.
Из комнаты вышла Нина в ситцевом халатике, ногастая и рукастая; с высоты своего роста равнодушно кивнула:
– Здравствуй, братец.
– Здравствуй, сестрица.
– Все худеешь?
– А ты все растешь?
Сестрица дернула плечиком и последовала на кухню.
Ехидством она, несомненно, удалась в брата, но класса его пока еще не достигла.
Гудела колонка, шумела струя воды. Мама поболтала в ванне градусником в деревянной оправе, отведя от глаз руку, взглянула на него.
– Сорок градусов. Хватит, больше нельзя, вредно. – Перекрыла газ, завернула кран. – Иди.
Через минуту Заблоцкий лежал в горячей ароматной ванне, нежился, млел. Удобства начинаешь ценить по-настоящему, только лишившись их. Сейчас Заблоцкому казалось, что, живя в благоустроенной квартире, он принимал бы ванны ежедневно, такое это наслаждение. Он лежал и подгребал к себе воду, мимолетные течения сладко щекотали тело, он изучал свой впалый живот, ноги и вдруг почувствовал, что засыпает. Сел и, прогоняя сонливость, начал мыться.
На вешалочке его ждало персональное полотенце с синей каймой, на стиральной машине лежало чистое белье, носки, носовой платок. Стирает мама сама, в том числе и постельное белье, сама крахмалит, простыни похрустывают, когда она их стелет, в прачечной разве так накрахмалят?
Марина отдавала в прачечную даже его рубашки, даже на салфетках были нашиты матерчатые номерки. «Вот еще, убивать время на стирку», – возмущалась она. Витька вечно ходил в неглаженом…
– Мама, Нинка помогает тебе по хозяйству?
Распаренный, с зачесанными набок мокрыми волосами, Заблоцкий сидел на кухне, а мама сервировала для него половину кухонного стола: постелила сложенную вдвое льняную скатерть, поставила мелкую тарелку, слева положила вилку, справа – ложку и нож, поставила плетеную хлебницу, набор «соль-перец-горчица», короче – все как в лучших домах, а также в «Книге о вкусной и здоровой пище». Противоположный, непокрытый скатертью конец стола был «кухней», там мама на шинковальной доске сноровисто резала свежую капусту и яблоки для салата.
– Бог с ней, я от всего ее освободила. У девочки в этом году выпускные экзамены.
Заблоцкий ел салат «Здоровье», а потом хлебал несравненный мамин борщ, потом наслаждался жареной печенкой с картофельным пюре, компотом домашнего консервирования, а мама сидела напротив, за «кухонной» половиной стола, и смотрела, как он ест. Очки с толстыми выпуклыми стеклами скрывали выражение ее глаз.
