Евгений Городецкий - АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА
Заблоцкий несколько раз менял наблюдательный пункт, пока не остановился на. самом удобном: киоске «Союзпечати» на бульваре. Отсюда дольше всего можно было наблюдать Витькин проход.
Марина обычно забирала его в начале седьмого, сегодня что-то задерживается. Заблоцкий напряженно всматривался издали в прохожих с детьми. Но вот, кажется, и они. Да, это они. На Витьке знакомое серое клетчатое пальтишко, уже короткое ему, голубые рейтузы, голубой берет. Лица отсюда не видно, но похоже – куксится. Мать держит его за руку и что-то выговаривает. Наверное, плохо вел себя в группе, воспитательница нажаловалась… Семенит ножонками, поспевает за матерью. О, а это что? Дошли до перекрестка, упирается, вырывает руку. Ишь, приседает. Сейчас Марина ему по оттопыренной попе наподдает. Так и есть. Ото не упрямься, чертенок. Ишь! Наверное, улицу сам хочет перейти.
Заблоцкий спрятался за киоск. Сейчас они пройдут совсем рядом. Проходят. В двух метрах от него. Прошли. И вот он уже видит их удаляющиеся спины. А Витька всем своим видом, и даже сзади, выражает упрямство и несогласие. Ну, слава богу, значит здоров. Давай, мой мальчик, упрямься, стой на своем, в жизни это не последнее качество…
То ли почувствовав его взгляд, то ли что-то увидев, Витька обернулся. Заблоцкий едва успел отпрянуть за угол киоска. Но ему и доли секунды хватило, чтобы разглядеть нежное лицо сына, нахмуренные светлые бровки.
Забывай, сынок, папу, забывай. Тогда хоть иногда можно будет с тобой видеться.
Перешли на ту сторону улицы. Сейчас свернут в подъезд. Свернули. Ну вот, на сегодня все.
Неодолимо захотелось поговорить с кем-то о сыне, о себе, короче – излить душу, и он сразу же вспомнил Жанну. Она говорила, что задерживается в школе допоздна, и просила звонить в любое время – ее позовут даже с урока.
Вскоре он услышал ее голос – чуть запыхавшийся, взволнованный.
– Алька, ты? Молодец, что позвонил.
Он сказал, что хочет ее видеть, свободна ли она, и в ответ услышал радостное:
– Приезжай! Я в полдевятого освобожусь.
Она объяснила, куда ехать, он сообразил, что по пути успеет заскочить домой и сварить тарелку вермишели. Было радостно, что его кто-то ждет, думает о нем, хочет встретиться – давно Заблоцкий не чувствовал этого. Черт возьми, она славная женщина – откровенна в своей радости, лишена этого жеманства, и вообще, подумай, братец, подумай: может быть, счастье уже вытирает ноги у твоей двери.
Жанна не заставила себя долго ждать, выпорхнула из дверей, на которых висела доска: «Детская музыкальная школа № 6», и тут же привычно взяла его под руку – красивая, нарядная и счастливая, а следом вышли две женщины и внимательно на него посмотрели, и Жанне было приятно, что коллеги видят ее с мужчиной. Конечно, для таких демонстраций Заблоцкого больше устраивало, если бы он был ростом повыше и одеждой понаряднее, потому что сразу представил себе, как эти особы, отойдя несколько шагов, переглянутся: «Что она в нем нашла?» Впрочем, не надо об этом думать. Женщины сами знают, кого выбирать, это даже приятно – быть выбранным, никаких тебе забот, кроме одной, главной – следовать тому стереотипу, под который тебя подгоняют.
– Жанна, – сказал он, когда они рука об руку пошли по тротуару вдоль старых, пока еще голых кленов, – нам с тобой везет на погоду.
– Правда, – сказала она, – везет.
Заглянула ему в лицо, мимолетно прижавшись грудью к его руке, и засмеялась.
С погодой им действительно везло – и в тот вечер, когда ходили на концерт, и сегодня было тихо и совсем тепло Большинство прохожих, правда, выглядело еще по-зимнему, но люди по части одежды обычно не поспевают за погодой: на дворе весна, теплынь, а они по привычке в зимнем; внезапное осеннее похолодание, а они еще по-летнему раздеты.
– Как живешь? – спросила Жанна, приноравливаясь к его шагам.
– Сегодня сына видел, – ответил Заблоцкий и подробно рассказал о своих ощущениях.
– Хороший мальчишка. Я его видела недавно, с мамой шел. Беленький такой, чистенький. И очень серьезный.
– Может, то не они были. Ты ж его не знаешь.
– Привет! То ли я Марину не узнала? А Витьке твоему и документов не надо, копия – ты.
– Когда ты их видела? Они, вообще-то, никуда не ходят.
– Это они с тобой никуда не ходили. А видела я их в воскресенье днем, они из второго номера трамвая выходили.
К мамочке своей ездила, подумал Заблоцкий. А где он был в это время? Наверное, «дома». Но какое это имеет значение? Его давно уже ранила мысль, что где бы и с кем бы он ни был, куролесил или проводил дни за книгами, у Марины вся ее жизнь подчинена иному ритму – Витькиному, и будь тут хоть светопреставление, она сделает все, чтобы ребенок вовремя кушал, вовремя спал, вовремя гулял, если здоров. И еще много лет она всюду будет бывать с сыном, а его удел – тайком подглядывать за ними и слышать от посторонних, что видели их там-то и там-то.
– Алик, – вкрадчиво сказала Жанна, – ты, конечно, если не хочешь, не говори… У вас это серьезно? Мальчишка такой славный, да и Марине, видно, не сладко живется, подурнела, почернела как-то.
– Да, – сказал Заблоцкий, – все страдают, все жертвы, один я румяный, жизнерадостный, с меня все как с гуся вода – ты это хотела сказать?
– Ну чего ты сразу… – Она погладила его по руке своей мягкой ладошкой. – Тебе хуже всех, я это знаю.
У нее сын есть, квартира, а у тебя ничего… Я все понимаю, Алик. Но ты мужчина, и должен скрывать свои чувства.
– Знаешь, мне все твердят: «мужчина, мужчина», надоело уже. Да, я мужчина, а не баба, но неужели это означает, что я должен быть бесконечно терпелив, бесконечно корректен, лишен нервов, эмоций, настроения и так далее. Меня можно пинать, унижать, а я при этом должен красиво и мужественно улыбаться и принимать пластичные позы… Ваша сестра очень своеобразно понимает привилегии слабого пола.
– Женщины часто не правы, – примирительно сказала Жанна. – Но и ваш брат – тоже. Я уж с моим дураком и так, и этак – все перепробовала. И по-хорошему просила, и ругалась, даже посуду била – один результат.
– Сын вспоминает его?
– Да так, иногда… Он чуткий, понимает, что мне это неприятно.
– Скажи, а тебе вот не неприятно видеть в нем, в сыне, то есть, черты отца?
– Ты знаешь, бывает. Особенно, когда он вредничает – ну прямо вылитый родитель. Мне кажется, я его даже любить за это меньше стала, правда.
– Вот-вот. Я подозревал, что так может быть.
Жанна на миг прижалась к его локтю, подбадривая, – поняла, о ком он думает, и тут же попыталась разуверить:
– Совсем не обязательно. Это я такая сумасшедшая, а у других может быть все иначе.
– Ладно, не будем об этом… Значит, он у тебя попросту алкаш, а ты не хотела с этим мириться. Ну, а если бы он не был алкашом, а, скажем, просиживал все вечера у телевизора или во дворе в домино играл? Как бы ты, допустим, к такому времяпрепровождению отнеслась?
– Господи, да пусть хоть в домино, хоть в карты, лишь бы на глазах. Я ему сколько раз говорила: хочешь выпить – скажи, сама тебе куплю бутылку и с тобой выпью. Так ему, видишь ли, скучно со мной. Прохиндей! В постели ему со мной не скучно…
– Ну, а если бы он просиживал над учебниками – экзамены сдавал или поступал куда-то – ты бы ему создавала условия?
– О чем ты говоришь? Да я б над ним стояла и мух отгоняла!
Они как раз проходили мимо уличного фонаря. Заблоцкий отстранился и глянул на Жанну, будто впервые ее увидел.
– Жанна, так ты идеальная жена! Где ты раньше была?
– А где твои глаза раньше были? Ты ведь мне тоже нравился, я только виду не подавала.
– Ну, еще не все потеряно, – проговорил Заблоцкий, не очень вдумываясь в смысл слов, а Жанна внезапно развеселилась, начала тормошить его:
– Эх, жаль, нет снега, сейчас бы ты у меня в сугробе лежал!
– Это еще вопрос…
Он схватил ее за руки, отвел их назад, ей за спину, и, придерживая там одной рукой, другой обнял ее за шею, запрокинул ей голову, удивляясь собственной прыти, и, повинуясь внезапному желанию, крепко и долго целовал ее в мягкие холодные губы. Жанна замерла, потом замычала, начала несильно вырываться. Он отпустил ее.
– Дурачок, здесь же люди! – Достала из сумки платочек и принялась вытирать рот. – Помаду мне всю размазал.
Заблоцкому сделалось легко и радостно. В немногих своих знакомствах с девчонками – еще начиная со студенчества – для него самым трудным был первый поцелуй.
– Жанна, – сказал он, – а ты красивая женщина. Тебе, наверное, мужики проходу не дают.
– Не говори. Вечером одна хоть не появляйся. Да нахальные такие, настырные – не отвяжешься. Недавно один остряк пристал: «Девушка, где здесь четная сторона? Девушка, вашей маме зять не нужен?»
– Ну и нашла б себе какого-нибудь хахаля с машиной и пожила бы в свое удовольствие.
– Ой, Алька, боюсь я этих уличных знакомств и вообще новых людей боюсь. Нет и нет!
И крепко, обеими руками ухватила его повыше локтя.
