Евгений Городецкий - АКАДЕМИЯ КНЯЗЕВА
И крепко, обеими руками ухватила его повыше локтя.
Гуляли они долго. Серьезный исповедальный настрой исчез, они теперь больше рассказывали о том, кому что нравится, примеряли друг к другу свои вкусы, искали общие интересы, и уже кем-то были произнесены и кем-то повторены многообещающие слова: «Когда-нибудь мы с тобой?..», «Когда-нибудь я тебе…» Почему бы и не помечтать вслух в такой прекрасный предвесенний вечер, почему не подыграть мечте другого, тем более, что оба были вполне искренни, и меж ними возникла уже разность потенциалов и заструился любовный ток, и оба понимали, что это только начало, отношения будут развиваться дальше, пройдут все стадии, какие положено, и станут они близки друг другу; но вот того, что будет дальше, чем эта близость обернется, во что перейдет и чем закончится – этого они не знали да и не хотели знать. Что будет, то и будет.
Уже за полночь у палисадника возле Жанниного дома они долго и старательно целовались; в поцелуях этих было много любопытства, но еще не было страсти, однако каждый чувствовал, что страсть придет, и хотел продлить ее ожидание.
Условились встретиться в воскресенье днем – в канун Восьмого марта – и выработали целую программу, вернее, Жанна ее предложила: познакомить его с сыном, потом побывать у него на квартире (посмотреть, как он живет, а главное – взглянуть, что там за хозяйка), потом двинуть на стройплощадку ЖСК, где возводится ее дом. Программа была с подтекстом, понятным им обоим, но выразить его вслух они не решались, а со стороны это выглядело однопланово: она с сыном должна съездить на строительство, он же в качестве доброго знакомого вызвался их сопровождать.
Дима оказался спокойным, рассудительным человеком со смышлеными темными глазами и передними верхними зубами лопаточкой, которые, однако же, ничуть его не портили, а, наоборот, придавали лицу выражение невинного лукавства. Он охотно назвал себя, дал дяде Алику руку, когда они пошли к остановке – два взрослых, и между ними, держа их за руки и как бы скрепляя, малыш. Прежде Заблоцкий хаживал так с Мариной и Витькой, а Жанна, конечно же, – с мужем, и теперь они вспомнили об этом и наперебой начали обращаться к Диме. Но все равно вид у них был не будничный, и прохожие небось думали: «Счастливая молодая семья…»
Заблоцкий боялся, что его жилье произведет на Жаннну тягостное впечатление, но она и виду не подала. Глаз у нее был цепкий, она мимолетно окинула взглядом Розину проходную комнату, комнату Заблоцкого, больше по сторонам не смотрела, а смотрела на него, на Диму, но четко запомнила, где что стоит, что как выглядит, в чем Заблоцкий впоследствии мог убедиться. А вот Роза ей совсем не понравилась, она даже не пыталась этого скрыть, чем поставила его в неловкое положение.
Потом отправились на стройку. Дима вскоре устал, попросился на руки. Сначала его несла Жанна, потом взял Заблоцкий. Странные, смутные ощущения… Чужой ребенок, плотнее и тяжелее Витьки, хотя тот старше на полгода, с другим запахом, другими красками, но такой же теплый, как Витька, с таким же свежим дыханием… Раньше, до Витьки, Заблоцкий испытывал к маленьким детям отчужденность и даже некоторую брезгливость, что ли. Сейчас эти ощущения сохранились только по отношению к детям старше Витьки. А к тем возрастам, которые пережил его сын, Заблоцкий питал сочувствие, видел Витьку в каждом малыше. Наверное, это свойство родительского сердца, думал он. Не потому ли пожилые люди, вырастившие сыновей и дочерей, внуков и внучек, добры ко всем детям от мала до велика?
Подошли к стройплощадке, обнесенной высоким забором. Дом возводили добротный, кирпичный, стены выросли уже до четвертого этажа. Жанна сказала, что квартира ее как раз на четвертом, угловая, что по жеребьевке ей достался пятый, но председатель кооператива, который к ней благоволит, устроил ей эту квартиру. К Октябрьским дом должны сдать.
– Пригласишь на новоселье? – спросил Заблоцкий, но Жанна юмора его не приняла, глянула с недоумением, и настроение у нее испортилось.
Назад к трамваю шли почти молча. Заблоцкий намекнул, что хотел бы поздравить завтра Жанну с Международным женским днем, она покачала головой: завтра у них гости, она должна быть дома. Заблоцкого уязвило, что она не сделала попытки пригласить его и не нашла нужным как-то оправдать это, он сухо пожелал ей весело провести время.
На другой день рано утром он смотался на базар, купил у южного человека за рубль веточку мимозы, из которой сделал два букетика – один Диане Ивановне, другой – Розе. Потом съездил к двухэтажному дому с палисадником и, рискуя столкнуться нос к носу с Жанной или Димой, сунул в один из почтовых ящиков поздравительную открытку. Если даже он ошибся номером квартиры, открытку ей все равно передадут. На этом его обязанности к прекрасному полу были исчерпаны, так как маму он поздравил по телефону, а женщин на работе поздравляли в пятницу.
Под вечер к Розе пришли гости – знакомые девочки и два незнакомых парня. Выпивку и закуску принесли с собой. Диана Ивановна удалилась в свою комнату и закрыла дверь. Заблоцкого, естественно, пригласили. Он сходил в гастроном, купил бутылку популярного во всех слоях населения «биомицина» (билэ мицнэ) и влился в компанию полноправным ее членом. Роза одолжила у него вермишели, поджарила колбасу, которую принесли с собой гости, получился вполне приличный стол.
Тихо, чтобы не потревожить покой Дианы Ивановны, балдели до полуночи, танцевали под видавший виды электрофон, который Роза недавно взяла в пункте проката. Потом гости ушли. Роза вышла их проводить и вскоре вернулась. Постучавшись в дверь, села к Заблоцкому на койку и пожаловалась, что Сэм не пришел и даже открытки не прислал, хотя в городе, она это точно знает. Говоря ей какие-то утешительные слова, Заблоцкий поглядывал невольно на ее ноги в мелких пупырышках и думал, что у Жанны кожа, должно быть, шелковистая на ощупь, чистая и смуглая. С мыслями о ней он и заснул.
Какой же вывод напрашивался из событий этих последних дней? – по обыкновению пытался подытожить Заблоцкий и ни к чему определенному прийти не мог. Пока что ясно одно: Жанна ему начинает всерьез нравиться, с ней легко, просто, не надо пыжиться и изображать из себя бог знает кого, а то, что у нее за плечами печальный опыт семейной жизни, так это даже к лучшему – больше будет ценить хорошее. Вышколенная жена, умелая, судя по всему, хозяйка. Ребенок? Это тоже к лучшему: не удалось воспитывать своего, воспитывай чужого, искупляй хоть так свою вину…
Глава шестая
Вторая половина марта принесла надежное устойчивое тепло. Весеннее солнце мигом согнало погребенный под сажей и мусором скудный ледок, испарило само воспоминание о нем, два-три быстрых сильных дождя умыли асфальт, напоили влагой бульвары и скверы, и на солнечной стороне улиц дружно зазеленела первая трава. Радио и газеты известили о начале посевной в колхозах и совхозах области. Очистилась ото льда река; горожане слышали, как взрывали лед у опор мостов, а когда прошел ледоход и был ли он вообще – этого никто, наверное, не заметил.
В филиале приближалась пора полевых работ и летних командировок. Понятия эти разные и путать их не следует. Полевые работы – это когда отряд или партия в составе трех-пяти и более человек получает полевое снаряжение, транспорт («газик», «рафик» или крытый грузовик) и выезжают на месяц, а то и на два-три в лес, в поле, в горы, а если повезет, то и к морскому брегу. Плезир на пленере, как шутят сами геологи. Там, на месте, они нанимают рабочих, закупают продовольствие и так далее. Для этих нужд им выдается чековая книжка или деньги в подотчет, а к зарплате начисляется полевое довольствие. Ну, а командировка – тут как везде: суточные, квартирные, день прибытия – день убытия.
Тематическая группа Зои Ивановны Рябовой в поле не выезжала, не было в этом необходимости, а в командировку обычно ездили Зоя Ивановна и Валя. Но случилось так, что у Вали заболела мать, а Зое Ивановне как раз срочно надо было в кернохранилище Новояблоневской разведочной партии, и она попросила Заблоцкого составить ей компанию.
Новояблоневка – райцентр, из города туда ходил рейсовый автобус, езды было около двух часов.
Впервые за зиму и вообще в этом году Заблоцкий оказался за чертой города и теперь не отрывался от окна. Асфальтированная дорога с обеих сторон была обсажена молодыми, еще не набравшими роста пирамидальными тополями, за ними простирались поля, домики, сельскохозяйственные постройки, пашни с редкими лесополосами, в открытые окна автобуса врывались запахи свежести и простора. Не бог весть какой пейзаж проплывал за окнами – современная окультуренная степь, и все равно, это так радостно – вырваться из плена каменных коробок, из лабиринта улиц, облегченно вздохнуть всей грудью, увидеть широкое небо.
Заблоцкому вдруг захотелось, чтобы автобус сейчас, сию минуту обломался и можно было выйти и посидеть на обочине, на уже припыленной молодой траве. Он покосился на Зою Ивановну – она подремывала, откинув назад голову, лицо у нее было усталое и умиротворенное. На коленях лежал портфель, сверху покоились крупные руки с узловатыми пальцами, хранившими на ногтях следы маникюра, со свежими царапинами – видно, в саду возилась.
