Владимир Познер - Одноэтажная Америка
Мы стояли и смотрели. Каждый из нас сознавал всю значимость этих документов.
Я рассматривал фрески на стенах ротонды, на них изображены авторы Конституции. Джефферсон, протягивающий Гамильтону Декларацию, и Вашингтон, величественно стоящий справа в белых королевских одеждах…
Эти изображения не в состоянии передать, насколько разными были эти великие люди. Одно совершенно очевидно — они были провидцами.
* * *По авеню Конституции мы направились к мемориалу вьетнамской войны. Стая канадских гусей по-хозяйски, вальяжно разгуливала по траве в тени большого дуба. Светило яркое солнце. Мимо нас проезжали велосипедисты, пробегали люди, совершающие свои утренние пробежки.
Наконец мы подошли к монументу и увидели группу людей, ветеранов Вьетнама. Мужчина, стоявший впереди группы, держал плакат, одна из женщин несла венок.
Я заговорил с мужчиной, оказалось, что он бывший моряк. Затем еще несколько человек присоединились к нашей беседе. Я рассказал им о нашем проекте, а потом спросил, готовы ли они дать интервью. Эти уважаемые пожилые люди, казалось, были польщены таким вниманием.
Меня многое интересовало. Как война повлияла на каждого из них? Удовлетворяет ли их социальная политика государства? Все ли их медицинские нужды удовлетворены? Они стали переглядываться и очень внимательно следили за ответами друг друга.
Когда они промаршировали к месту возложения венков, мужчина из этой группы подошел к нам. На нем был старинный головной убор кавалерии США, синий с золотыми галунами. Похожие головные уборы были в ковбойских и индейских фильмах моего детства. Он был коренаст, около 175 сантиметров, широк в талии, его рукопожатие было крепким, он взглянул прямо в глаза и представился Беном Джонсоном. Он рассказал нам, что он здесь один, приехал из Нью-Йорка, занимается поиском документов двух своих друзей, убитых во Вьетнаме. Голос его дрожал, а в глазах стояли слезы.
Я выразил ему свое сочувствие, и мы продолжили говорить. Было видно, что ему тяжело вспоминать об этом и все эти сорок лет он старался забыть о гибели друзей. И ему это почти удалось. А недавно его выпустили из тюрьмы, куда он попал на шесть недель за избиение жены. Будучи в тюрьме, он принимал медицинские препараты и сейчас чувствует себя намного лучше.
Бен признался, что много раз находился в клинике для душевнобольных, и только спустя многие годы ему поставили диагноз — посттравматическое расстройство психики. Он старался восстановить отношения со своими детьми. Во время разговора Бен успокоился, как будто наша беседа придала ему сил.
Потом он сказал: «Видите ли, это я убил одного из них, одного парня из моего отряда. — В его глазах не было слез, но его лицо выражало сплошную боль. — Это был несчастный случай. Они были впереди, заплутали в джунглях и оказались против нас. Я дал очередь из автомата и убил его».
Он признался, что написал письмо семье этого убитого парня, в котором рассказал о случившемся, и после этого почувствовал небольшое облегчение.
Бен согласился дать нам интервью. Пока мы ждали камер, я поинтересовался, что он думает о войне в Ираке. «Это безумие! — выпалил он. — Буш — нацист и идиот».
Глядя в камеру, он рассказал о своем прошлом, о гибели друзей. Но его рассказ не совпадал с тем, что он говорил нам до этого.
Я задал ему вопрос: «Вы многое пережили, видели реальную войну. Как вы думаете, каково отношение американцев к войне сегодня?»
«Президент Соединенных Штатов делает все, что только может. Он старается защитить свободу и защитить нас», — ответил он.
Я сказал, что понял его, но он не ответил на мой вопрос, и я повторил его. Он заморгал. «Свобода — это иллюзия свободы. Все мы не так уж свободны. Мы должны делать все необходимое, чтобы защитить демократию и свободу в мире». Затем он пожал мне руку и зашагал прочь.
* * *Валерий и Владимир разглядывали книжку на латунном постаменте, рядом с Вьетнамским мемориалом. Я поинтересовался, что это за книга. Они объяснили, что в ней перечислено 58 195 фамилий людей, погибших во Вьетнаме. Два моих одноклассника были убиты на этой войне. Я и раньше бывал здесь, но так и не мог найти их имена в этом скорбном списке.
Сигурт Мессер учился со мной в выпускном классе высшей школы. Он был немного выше меня, с короткими каштановыми волосами. Мы не были с ним близкими друзьями, но он мне нравился, у него было потрясающее чувство юмора. Мы оба увлекались спортом, бегали на средние дистанции, и у нас было что-то вроде соперничества. Однажды я поздно пришел на тренировку. Еженедельный забег на шестьсот метров уже стартовал, я окинул взглядом дорожки, отметил, что Сигурт в лидерах. Я был за дорожками, примерно посередине дистанции. Я решил спрятаться и присел на корточки за чанами с краской. Дождался, когда пробегут ребята, Сигурт все еще был впереди. Я сделал рывок и догнал его. Когда я вдруг оказался рядом, он крайне удивился и удвоил усилия. Я вызывающе ему улыбнулся, и обогнал его, выиграв с большим преимуществом. Потом, в раздевалке, я ему признался в своем трюке, и мы от души посмеялись. Все эти годы я вспоминал о его смерти, сожалея о потере.
Я нашел его имя в Книге памяти.
Сигурт Мартин Мессер, Эльдридж, Калифорния. Морские силы США, убит 10 июля 1967 года. Панель 23 Е, строка 44.
Мы с Владимиром решили найти его имя на стене памяти. На черной мраморной стене было высечено множество фамилий. Я начал смотреть снизу, с буквы V.
Мы стояли напротив стены, и наши лица отражались на этом камне как в зеркале. Я сосредоточился на подсчете строк, боясь ошибиться.
«Раз, два, три… двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть… сорок один, сорок два…»
Мой палец остановился на сорок четвертой строке и заскользил по горизонтали. Я дотронулся до строки с его именем. Это было похоже на удар током. Я отшатнулся и отступил назад. Потом я отвернулся и быстро спустился вниз. Так я стоял долго, смотря на памятник Вашингтону, и слезы катились по моему лицу.
* * *Мы с Владимиром поднялись по ступенькам к мемориалу Линкольна. На ступеньках было много разных людей, они разговаривали, ели, фотографировались. Между колоннами виднелась статуя великого Линкольна.
Я подошел к нише, чтобы увидеть выбитую на камне цитату из его второй инаугурационной речи:
«…все мои мысли заняты надвигающейся гражданской войной. Все боялись этого и думали, как это можно предотвратить. Обе стороны были против войны, но… одни были скорее готовы воевать, чем дать нации выжить, другие приняли войну, вместо того, чтобы дать нации погибнуть, и пришла война.
